2.3. Миф о пещере Степень критики: для любознательных
Короткое описание: Некогда я писал роман, который забросил к великому своему стыду, но все надеюсь вернуться хотя бы потому что написал уже порядка двухсот страниц. Одну из его глав (1.16) я уже выкладывал и особым успехом она тут не пользовалась. Сегодня предпринимаю еще одну попытку и предлагаю вашему вниманию свой взгляд на известный из философии эпизод.
Послушай, мы сейчас находимся в таком состоянии, что представить страшно, насколько мы несвободны. Где мы по-твоему находимся? Конечно, самое обычное, что может прийти в голову – это круиз по Атлантике: Савона – Касабланка – Арресифе – Тенерифе – Тортола – Каталина – Гранд-Терк – Майами, но насколько это верно? А что если мы сейчас колесим пространство, и первая наша остановка – Марс, последняя – Туманность Андромеды? Ты уверен, что существует нечто за пределами этой узкой каюты, где только ты, я и эта узенькая длинная полоска света под дверью, которой вполне достаточно, чтобы привычные предметы до неузнаваемости изменили свои очертания, а темнота, трепещущая перед стилетом из чистого света, сковывает наши руки и ноги, не дает пошевелить головы, и вот мы смотрим, смотрим, смотрим вперед, не смея даже привстать и изменить неудобное положение, не можем даже коснуться рук друг друга, может быть мы забыли о параллельном нашем существовании? Но напомню: наш параллелизм искусственный, так как не просто по случайному стечению обстоятельств мы оказались здесь, а кто-то пришел дикарем к учителю и ждет от него ума, имея на то полное право. Посмотри, как любопытно проникает сюда свет: огонь горит где-то высоко, он дает нам пищу для ума, от которой отказаться никто из нас права не имеет, но проклятая темнота – что олицетворяет? не то рабство, не то безумие – не дает нам повернуться лицом к свету, отделенному от нас к тому же этими огромными чемоданами, в которых зайцами путешествуют чума, война, голод и смерть, хотя мы не можем видеть, но ты знаешь так же хорошо, как и я, что подобно куклам в театре они высовываются из своих убежищ и смотрят на нас с вожделением. Не следует говорить, твой долг слушать. Я читаю по твоим мыслям образы, названные мною и счастлив, что ты можешь представить непредставленное, изобразить неизображаемое, нарисовать несуществующее. Но слышишь, как за этой стеной из чемоданов, неприступной, как древняя крепость, снуют другие люди на этом корабле: врачи, матросы, официанты, пассажиры и в их руках манящие снадобья, гайки с болтами, вкусные ароматные яства, чужие головы, из которых муляжей меньше половины, и все эти воплощенные иллюзии перебрасываются короткими фразами друг с другом, а некоторые ведут и долгие беседы, в то время как прочие помалкивают, как это происходит и вне нашего корабля; несмотря на разницу в действиях, результат их один — абсолютный ноль, при котором кристаллизуется все сущее, а переводя на наш язык — самоничегонеозначающее, голое существование один на один сам с собой в пустоте. Ты, как и я, видишь сейчас, как под воздействием яркого света на стене, что против нас, смутно отображаются их очертания, но язык наш несовершенен, и мы вынуждены сами дать им имя, чтобы потом, при возможности, говорить об увиденным не жестами. Но вновь, сидя в темноте, при столь жалком освещении, что поднеси я свою руку к твоему лицу, ты не опознаешь, что это рука, и что она принадлежит мне, откуда нам взять уверенность, что за чемоданами проходят люди, да и откуда им тут взяться, если известно, что дверь закрыта, быть может я все это выдумал от безделья, а ты поверил мне, ибо больше верить тут некому, твои же ощущения только недавно отошли от эмбриональной стадии. Быть может звуки, что мы слышим, так разительно отличающиеся друг от друга тембром, интонацией и природой, принадлежат вовсе не этим едва различимым теням, а какому-то другому источнику, что мы и представить себе не можем? Изменение во временной плоскости, имеющее природу эманации от непознаваемого густого, сверхплотного центра, непременно отобразится столь же длинным возмущением в нашем пространственном мире, и следствием его станет возможность стряхнуть с себя мозолистый морок тьмы. Ты получил удивительную возможность повернуться назад и выяснить точно, что там происходит; более того, ты можешь встать и дойти до тех чемоданов, где чуть больше света и получить там окончательное знание о предмете нашего исследования. К сожалению, ты чувствуешь на себе всю муку получения знания: даже на физическом плане она превращается в глазную боль от яркого света, от шевеления частями собственного тела, затекшими от долгого бездействия. Я чувствую свою ответственность за тебя, поэтому даю тебе совет: не спеши гнаться за чистым знанием, посмотри сначала на несовершенный вариант — прежние тени, чьи очертания стали четче после увеличения количества света, плюнь на пол и в плевке отразятся фигуры здесь присутствующего, а затем выйди на палубу и устреми свой взор в водную гладь, рассекаемую движением корабля, где отражения более реальные, только после этого посмотри на предмет во всей его полноте и восхитись красотой, скрытой от тебя до сих пор. От буйства красок и форм мой смутный образ изгладится из твоей памяти, и ты насладишься путешествием, сходя во всех портах, станешь счастливейшим человеком, ибо вдруг обретешь абсолютную свободу. Но вскоре ты ощутишь грусть, природы которой не объяснить, и все чаще и чаще будет занимать тебя мысль о чем-то утерянном, что будет отравлять твое счастье и мучить безмерно. Тогда ты и вспомнишь об оставленном тобой убежище и обо мне, сидящем все в той же кромешной тьме, время от времени придумывающем новый ярлык для очередной тени на стене. Это неожиданное сравнение вдруг покажет тебе весь блеск нового положения, откроет самые бездонные глубины существования, в которых ты неожиданно найдешь неведомое для себя чувство жалости ко мне. «Как, - скажешь ты вслух, - покуда я наслаждаюсь красотою мира без ограничений и запретов, преданный мой друг и учитель прозябает во тьме, стойко сносит лишения и не ропщет на свою злую судьбу? Ведь именно он предсказал мне безбрежный океан и бесконечные просторы Вселенной, где за всю жизнь не пройти от края до края, он научил меня войти в этот мир и подыскать себе достойное место, уступил мне все свои знания и передал полученный опыт, а я теперь, неблагодарный, забыл о нём». Ты спустишься назад, внеся вперед цену несравнимо большую, чем в момент своего выхода, ибо тогда ты не знал, что приобретешь, а теперь знаешь, что потеряешь. Отвыкшие от мрака глаза болезненно сожмутся, а ты будешь метаться в этой забытой темноте, не находя себе места, не видя того, ради которого оставил свободу. Ты будешь бояться насмешек людей, не прекративших свое движение за чемоданами, которых за время твоего отсутствия стало больше и вместо надежды принесешь мне разочарование: стоит ли эта свобода испорченного зрения и потери координации? Раздадутся тогда во тьме последние слова, после которых стоит заложить чем-нибудь единственный источник света и тихо умереть в пустоте и тишине: если некто, познавший вкус и прелесть свободы возвращается в свою пещеру с опаленными крылами, а его невежественные собратья жаждут от него знаний и тащат вперед говорить, то стоит ли поведать им о своём опыте во всей его чистоте и достоверности или же объяснить жалкую часть обширного на примере тех самых теней, что отбрасывает свет на стене?
Я тоже хотела об этом сказать, как можно судить о всем произведении, прочитав половину главы или того меньше, но мастерам совершенно не интересно судить все произведение, они судят мастерство, слог, и им что меньше чтиво, то и лучше. Им плевать на сюжет.
Интереснее читать все произведение целиком. куски плохо воспринимаются, потому что теряется целостность восприятия. Но мне интересно. Хотелось бы почитать целиком
0
