В это время Рен отошёл куда-то в сторону и поприветствовал гостя в чёрном фраке. Лет на тридцать, может немного меньше выглядел этот человек. Строгий чёрный костюм и до дикости строгая бабочка, вдетая в воротник, словно, по линейке, выдавали в этом человеке сильную, но «тугую» личность. Его правильность поражает. Вычищенные до блеска лакированные туфли, идеально ровные стрелки на брюках и эта преловутая бабочка. Сразу понятно – с ним не договориться. Любые вопросы и попытки обойти правила сводились бы к тыканию носом в устав. И естественно, такой человек ниже начальника крупного финансового предприятия быть просто не может. Он  всем своим видом кричит: «Я здесь Бог! Приклоняйтесь передо мной!».

  Такие люди, как он, внушали мне отвращение, так что, как только Рен завёл разговор с «дико строгой бабочкой», я прошёл в другой зал. Рен не заметил моего ухода, «строгая бабочка» тоже, да я и не стремился привлекать внимания.

  Пройдя через порог, я очутился в чудном зале с голубыми стенами и великолепными картинами на стенах. На потолке висели фигурные люстры и освещали помещение ярким белым светом. На окнах висели темно-красные шторы, подвязанные кружевными лентами.

  Молодая пара что-то бурно обсуждала, стоя возле картины «Ночь» неизвестного автора. Было интересно (хоть и знал, что подслушивать некрасиво) услышать о чём они говорят, и я подошёл ближе.

- Ты, правда, купишь мне эту картину? Она мне так нравится, - нежно пропела она, крепко обняв его руку.

- А мне она не нравится. И куда ты её хочешь повесить? В ванную? – он пытался острить, ей же это не нравилось.

- Ну, почему в ванную? У нас есть ещё место в спальне.

- Сколько можно картин в квартире иметь? Красиво, не спорю, но их слишком много! – мне последняя фраза показалась до боли знакомой.

- Слишком много картин не бывает, бываешь только ты со своей скупостью! – ей явно не нравился этот его тон.

- Я не скупой. Заметь, я даже не спросил о цене на эту картину. Если бы у нас не было  ещё пять десятков похожих полотен, я бы без вопросов купил, но когда ты не знаешь, куда девать всё это барахло, стоит задуматься, стоит ли покупать ещё… Я - человек, далёкий от искусства, но благодаря тебе, уже немного начал развираться в нём…

- Ничего ты не разбираешься! – она начала нервничать.

  Он в ответ попытался её успокоить: положив мужественные руки ей на плечи, он повернул её лицом к себе, заглянул в её блестящие глаза и только добавил:

- Но я все равно люблю тебя.

  После этих слов она в момент оттаяла, как льдинка на палящем солнце в середине мая, и потянулась всем телом к нему. Их губы переплелись в нежном поцелуе.

  Стоя неподалёку, я наблюдал за происходящим. А творилось не что иное, как любовь. Самая настоящая любовь. Что может быть прекрасней? Эти двое… Я невооружённым глазом вижу, даже совсем их не зная, могу с уверенностью сказать, что они созданы друг для друга.

  Я повернулся, и уже было направился к выходу, как неожиданно столкнулся с молодой девушкой, ведущей за руку маленького мальчика.

- Извините, я нечаянно, - обратился я к даме.

- Нет, это я виновата. Не смотрю по сторонам.

  В этой девушке я внезапно узнал ту леди, которую уже видел ранее, возле редакции. А в маленьком мальчике рядом – её сына Ллойда, паренька в морской тельняшке.

- Мир тесен!.. – произнёс я с нотками удивления.

- И действительно, - девушка поправила платье и вывернула правую руку, чтобы посмотреть на часы. – Уже так много времени! Ллойд, нам пора. Извините.

  Она так и ушла, даже не подняв своих прелестных глаз. Я смотрел, как её стройная фигура направлялась к парадной двери. Похоже, у неё даже и мыслей не было, чтобы обернуться, хотя бы на мгновение… Она шла прямиком к выходу, изредка поддёргивая за руку мальчишку, который то и дело отставал от строгой матери.

  Случайно она или специально, я даже не знаю. Возможно, у неё были свои причины не поднимать глаз на меня, но уже когда девушка вплотную подошла к дверям, я заметил, как Ллойд на секунду обернулся ко мне и помахал своей маленькой щуплой ручонкой. Он сделал это так невинно, по-детски неумело, что во мне вдруг, зажглась какая-то искорка, но тут же погасла. Взгляд Ллойда в тот момент был настолько чист и полон надежды (призрачной или нет, понять невозможно), что я вдруг на миг перестал ощущать прохладный ветер, постоянно гуляющий в помещении, слышать голоса вокруг, даже чувствовать земное притяжение. Я был готов сорваться с места и полететь за этой девушкой. Но кого я обманываю? Это просто мозг опять играет со мной и моими чувствами. Причём со временем игра становится всё серьёзней. Я схожу с ума? Может быть, именно так выглядит начало конца? Конца моего здорового мышления? Или это нечто другое?

  Неожиданно вспомнилась Рут. Её лучезарная улыбка, которая могла наполнить светом даже самый тёмный угол, её игривый смех, слышимый далеко за пределами комнаты. Её губы, глаза, нос… И к чему это всё всплыло в памяти?

  Я не заметил, как уже покинул картинную галерею и стою возле пешеходного перехода. Вдруг со спины меня что-то толкнуло, и я пошёл, даже не дождавшись зелёного света. Только режущий уши скрип резиновых, кажется, даже шипованых шин, привёл меня обратно в чувства, и я увидел, как тяжеловесный грузовик стремительно нёсся на меня и громко, во все трубы гудел. В глазах замелькали кадры из жизни. Кажется, это так называется, когда чувствуешь приближение смерти. Я подумал – всё.

  Но Бог уготовил мне несколько иную судьбу, потому что в этот момент меня за воротник схватил какой-то человек, и резко дёрнув, (так, что тот врезался мне в шею, и перехватил дыхание), вытянул моё бренное тело на тротуар. Потеряв равновесие, я упал на асфальт и ударился головой о железный фонарный столб. Сначала тряска, потом гудение, а затем жуткая боль в затылке и во всём черепе. Картинка в глазах помутнела от выступивших слёз. Я попытался встать, но не смог. Кто-то произнёс: «Посиди здесь недолго. Что-то ты совсем плохо себя чувствуешь, парень». Я сообразил, что голос идёт прямо от стоящего впереди, но кто это, я пока не мог разглядеть.

  Вокруг образовался гомон: люди спрашивали, что произошло да всё ли в порядке со мной.

  Какие добрые… Бывают же ещё на свете не свиньи, которые не пройдут мимо и махнут рукой, а хотя бы просто поинтересуются всё ли хорошо закончилось. Это приятно. Значит мир ещё не совсем безнадёжен.

  Человек, который спас меня от грузовика ютился рядом и то и дело повторял любопытным, что всё в порядке – могло быть и хуже.

- Спасибо тебе, - медленно на выдохе поблагодарил я своего спасителя.

- Рад помочь. Ты неважно выглядишь, что с тобой? Вроде не пьян, не обколот…

- Я и сам бы рад узнать что со мной… - не дал я закончить предложение своему собеседнику.

- Может ты болен? Знаешь, типа проблем с головой, психические заболевания. Тебе бы стоит обратиться к психиатру.

  Мой новый знакомый говорил очень серьёзно, казалось бы, о смешных в наше «смешное» время вещах. «Психиатр, проблемы с головой»… - каждый второй сейчас говорит это в шутку другому, стараясь всячески его (по-дружески конечно) унизить, указав на глупость, недалёкость и тупость.

- Врачи… Что они могут!.. – грубо отмахнувшись, возразил я.

- Не говори так. Любой настоящий врач готов помочь своему пациенту в любой проблеме. На то есть клятва Гиппократа.

- Клятва? Да кто её сейчас даёт? И как будто её так уж сложно нарушить…

- Безответственному человеку – да, легко, а вот тем, кто верит в такие «вещи» как честность, обязательства, справедливость, любовь… - на этом слове голос моего спасителя слегка дрогнул, будто некая струна внутри вдруг порвалась и нужно какое-то время, чтобы её заменить.

- Любовь, - повторил я, - смешная штука эта любовь… Многолика, коварна, непостоянна, безумна… Но даже если собрать все характеризующие её слова, полной картины всё равно не получится…

  Я слышал учащенное дыхание своего знакомого. Он опёрся рукой о столб, возле которого я сидел, и просто дышал, поглощая эту смесь из выхлопных газов, запаха булочек из бакалеи напротив и сигаретного дыма. Чистого воздуха здесь совсем не осталось. Всюду дым мегаполиса. Именно дым, который заставляет слезиться глаза и отравляет лёгкие, который затуманивает видимость и чистый разум. Именно дым, от которого просто так не избавиться.

  Я наконец-то немного пришёл в себя и встал с холодной как лёд земли и обратился к бедняге, «на столбе»:

- Я благодарен за то, что ты меня спас, но теперь я пойду. Будь осторожен.

- Ко-не-чно, - по слогам ответил молодой человек и ещё крепче обнял фонарный столб. Казалось, он спятил, съехал с катушек, чокнулся, но что-то в душе подсказывало, что чем-то этот юноша похож на меня.

  Отойдя на несколько шагов, я обернулся: он так и стоял, не обращая внимания ни на кого вокруг, и прижимал к себе высокий столб с лампой на макушке.

- Не много ли сумасшествия на сегодня? – спрашивал я себя, петляя между прохожими, которые шли навстречу и делали вид, что не замечают меня. Торопятся… Боятся куда-то опоздать… Пусть себе бегут, может куда и успеют, ведь мир сейчас такой спешный.
  Я брёл по тротуару медленно и уверенно, думал о своём, разглядывал прохожих, редкие автомобили, выруливающие из-за углов серых домов, отбрасывающие свои гигантские тени фонарные столбы, безоблачное небо... В неоновых рекламах здешних магазинов сидели городские птички. Они с гордым, но голодным видом, осматривали длинную улицу, пытаясь выискать себе хоть немного пищи. Где-то вдалеке полная женщина продавала хот-доги, рядом с ней кричал ребёнок, играла музыка из круглосуточного бара на другой стороне улицы.

  В животе внезапно заурчало. Медленно приложив к нему замерзшую руку, я пощупал пустые карманы куртки, затем брюк. В полном отчаянии пошёл быстрее, в надежде дома чего-нибудь перехватить.

  Когда я, засунув руки в карманы, повернул за угол, то оказался уже метрах в ста от дома. В пролетающих мимо витринах еле заметно виднелось моё отражение, гудели фонари, редкие люди о чём-то шептались. Вдруг откуда-то сзади послышался звук полицейских сирен и рёв мотора. Я оглянулся, и мимо меня с бешеной скоростью пронёсся красный «порше», из окна которого высунулся человек в шляпе с пистолетом в руке и открыл огонь по преследовавшим полицейским. Звуки выстрелов были похожи на звук вылетающей пробки из бутылки шампанского «Кристал» на Новый Год. Вот только бутылки открывались очень быстро, и невозможно было предсказать, куда полетит пробка. Может в соседнюю витрину, может в это стальное небо, может в человека напротив, а может - в меня. Люди вокруг попадали на асфальт, некоторые своим телом закрывали кричащих детей. Образовалась паника. 

  Внезапно меня пронзила режущая боль в правом плече, и послышался звук разбившейся витрины сзади. Тело понесло назад и в сторону. В надежде избежать падения, я вскинул руку и почувствовал как сквозь кожу, затем мясо, с характерным скрежетом о кость, толстый обломок стекла, оставшийся в разбитой витрине, прорезает мою ладонь. Я взвыл от боли и отдёрнул руку. На торчащем осколке остались капельки крови, которые стекали вниз, прямо на чёрную, еле заметную резиновую прокладку, держащую разбитое стекло.

  От злости я пнул носом ботинка проклятую витрину, затем взглянул на рану. Она кровоточила просто безумно: тоненькие ручейки алой жидкости стекали по запястью в рукав рубашки и создавали чувство, будто целая колония маленьких шустрых муравьёв бегает по телу. Удивительно – сильной боли не чувствовалось. Я слышал лишь стук сердца, отдававшийся эхом в голове. И на каждый удар из разрезанной ладони выплёскивалось немного крови, которая скапливалась на руке или текла в рубашку.

  Я застыл в оцепенении, не могу оторвать взгляда от своей ужасной раны. Как будто какая-то неведомая сила держит меня и нашёптывает со спины: «Смотри. Ты этого хочешь? Хочешь, чтобы с тобой произошло то же самое???». Я боялся даже моргнуть…      

  Рядом вдруг появилась какая-то дама (кажется, она только что встала с грязного асфальта) и, увидев меня в оцепеневшем состоянии, громко закричала. Точнее было бы даже сказать, что заверещала, как милицейская сирена. Мне в уши будто вонзались остро заточенные раскалённые металлические спицы. Девушка металась из стороны в сторону, пытаясь отыскать, чем бы мне пережать рану. Не придумав ничего лучше, она вытащила толстый кожаный ремень у себя из брюк, туго, до посинения замотала мою ладонь и сказала: «Держи! Крепко держи!»

  Я сжал чёрный, с редкими блёстками и блестящей пряжкой ремень так сильно, как смог. Ладонь медленно меняла свой цвет с розового на бледно-синий, пальцы начали терять чувствительность, но я держал. Держал сильно, как велела мне та девушка. В этот момент она смотрела на дорогу, нервничала и о чём-то думала. Потом повернулась ко мне и выражение её лица с просто испуганного резко изменилось на крайне испуганный, когда она увидела, что вся правая часть моей куртки (с плеча и ниже) покрыта красной краской, а в районе плеча виднелась маленькая дырочка, размером с напёрсток.

- Боже, - задыхаясь, произнесла девушка, - твоё плечо!

  Я посмотрел вправо и вниз. Внезапно руку пронзила такая адская боль, что я чуть не потерял равновесия и не упал на землю.

- Нам нужно куда-то сесть, - подхватив моё падающее тело, произнесла девушка.

  Она быстро осмотрелась, и затем повела меня в до боли знакомое место – кафе, где работала моя первая и единственная любовь - и усадила на скрипящий кожаный диван в углу. Я упал на него, как ящик с кирпичами и резко выдохнул от боли. На секунду моя спасительница отошла к барной стойке и вернулась уже с моим старым знакомым - Гарри.

- Господи, как ты? – спросил он, увидев меня на диване. – Рут, быстрее звони в скорую, у нас раненый человек здесь!

  Я, кажется, начал терять сознание.

- Не смей вырубаться, слышишь? – повторяла моя спасительница, снимая с меня мокрую от крови куртку. – Ложись.

  Она нежно, как грудного ребёнка, уложила меня на спину, а сама встала на колени и взяла меня за руку.

- Ты только держись и не теряй сознание. Я - офицер полиции и знаю что делать.

  Я медленно поднял глаза и посмотрел ей в лицо: глаза в панике бегали из угла в угол, язык, то и дело, облизывал постоянно сохнущие губы, на лбу показались крохотные капельки пота. Её рука горела огнём, я чувствовал. Это тепло не давало мне закрыть глаза и уснуть.

  Сзади меня стоял Гарри, который просто пассивно наблюдал за происходящим. Верхняя пуговица его рубашки как обычно была расстегнута, ворот аккуратно уложен на плечи…

  Тут подоспела Рут с аптечкой в руках.

- Святая Мария! – воскликнула она. - Что с тобой?

- Рут, - я потянулся к невысокой привлекательной официантке.

- Лежи! – приказал мне строгий голос офицера полиции и твёрдая рука толкнула меня в грудь.

  И я лёг… Отодрав рубашку от раны (именно отодрав, потому, что кровь уже успела застыть и рубашку прилипла к телу), доблестный офицер полиции несколько секунд её промывал медицинским спиртом, затем приложил тампон в виде сложенного в несколько слоёв бинта и приказал мне держать, чтобы тот не съехал, а сам отправился вымыть руки.

- Ты вызвала скорую? – наблюдая за оказанием первой помощи, спросил Гарри у Рут.

- Да, машина уже в пути, - ответила она.

- Потерпи, будь с нами, - обратился Гарри ко мне.

  Я же смог только моргнуть ему в ответ и больше ничего.

  Внезапно из лёгких полезла какая-то дрянь, и я начал громко откашливаться, потом повернулся на бок и из рта на пол вытекло несколько капель крови. Это дурной знак.

- Я ведь не умру? – занимая старое положение на диване, спросил я.

- Нет. От таких ранений не умирают. Точно говорю. Я уже повидала таких вещей, - строго ответил офицер, который только что вернулся из уборной. Но по её глазам нельзя было прочитать, что она так уж часто видела «такие вещи». Её руки тряслись, пот лился ручьём… А ещё офицером полиции назвалась.

  Рут стояла позади и точно считала уходящие секунды. Одна, вторая, третья… Когда же появится скорая? Нервно теребя форму официантки, Рут что-то нашёптывала себе. Это было похоже на какую-то мантру, помогающую расслабиться, но сейчас она, к сожалению, не действовала.

  Гарри таким обеспокоенным я ещё никогда не видел. Даже, когда его кафе угрожало банкротство где-то полгода назад, на его лице не читалось столько страха. А сейчас он серьёзно боится. Но боится чего? Того, что я откину копыта прямо в его кафетерии? Или дебет не сойдётся с кредитом?

  Я же чувствовал, что мне конец. И что не видать мне ни заботливой жены, ни непослушных детей, ни беззаботной старости. Я уже готов был закрыть глаза и уже больше не открывать никогда, но незаконченные на этом свете дела не позволяли просто так уйти. И я лишь редко моргал, балансируя на утёсе между жизнью и смертью, в надежде, что ещё немного проживу.

  В кафе вошёл посетитель. Такой строгий, в очках, он уже было сел за столик, когда увидел полуживое тело на диване в углу и замер. Мигом оглядев помещение, этот молодой человек, кажется, всё понял, откланялся и ушёл. Интересно, какие мысли его посетили в этот момент? Будь я на его месте, то минут двадцать бы точно размышлял, что же эти четверо там делали. Но я не на его месте, а на самом незавидном в этой ситуации.

  Паника медленно прекращалась, сердце уже не колотилось, как бешеное, дыхание становилось ровным, пульс приходил в норму. Но что не менялось, так это переменная боль, пронзавшая меня снова и снова, заставляя все нейроны в мозгу вскакивать со своих мест. В такие моменты я желал смерти и себе и всем окружающим, лишь бы всё прекратилось. Рут, несмотря на то, что стояла дальше всех, нервничала в это время больше обычного, да и вообще больше всех остальных. Гарри и офицер полиции уже как-то немного свыклись с тем, что я постоянно вздрагиваю и нервно кусаю губы или стону, а Рут – нет. Она очень чувствительна, и сейчас это особенно заметно.

- Ну, где же эта скорая! – не выдержала она и выбежала на улицу. За ней поспешил Гарри, чтобы немного успокоить, а я остался наедине с офицером.
- Как ты себя чувствуешь? – холодно спросила она.

- Лучше, но не намного.
- Скорая помощь у нас всегда самая скорая, - улыбнулась девушка своей довольно милой улыбкой.

- Да, - подтвердил я и аккуратно пошевелил  плечом, чтобы то не затекло от постоянного пребывания в одном положении. – У тебя тут кровь, - указал я на рукав куртки офицера.

- Ничего, отойдёт. И не такие пятна были, - она ещё раз улыбнулась.

  Мне же было не до улыбок. Кровь вокруг раны уже запеклась и не давала свободно убрать тампон, приложенный, чтобы не дать всякой ненужной заразе попасть внутрь. Теперь он отрывался, мягко говоря, больно.

- Повезло, что пуля пролетела насквозь, иначе её бы пришлось доставать, а это – ещё лишние нервы и время на реабилитацию после операции. А как твоя ладонь?

  Я вытащил из-за себя уже изрядно посиневший кулак, крепко держащий толстый кожаный ремень.

- Это ещё одна проблема, - тревожно произнёс офицер. – Ну-ка, разожми.

- Не могу, - простонал я.

  Она, не медля, схватила мой кулак и принялась что есть силы разжимать его. Холодные, безжизненные пальцы сначала упрямились, но потом с характерным хрустом всё же поддались и освободили тугой ремень. Кровь вновь потекла по тоненьким артериям и капиллярам прямо до фаланг. Девушка развязала ремень и осмотрела рану.

- Насквозь, - заключила она.

- Ещё бы, - саркастично заметил я.

- Ничего, всё будет нормально.

  Последовала небольшая пауза.

- А ведь я даже не представилась. Меня зовут Калиста или просто Лиза.

- Очень приятно, а я … - внезапно опять что-то кольнуло в плече, и я не успел назваться.

- Тогда лучше помолчать. Береги силы. Они тебе понадобятся.

  Я стиснул зубы, приготовившись к очередной порции боли, но всё прошло, даже не успев начаться.

  Пока мы ждали скорую, Гарри трижды успел выйти покурить, а я передумал кучу мыслей: почему кажусь таким слабым или сколько же ещё раз меня нужно будет спасать посторонним людям? На самом деле, эти вопросы меня волновали гораздо больше, чем сквозная рана в плече или изрезанная ладонь. Я такой беспомощный… Пора бы уже становиться взрослым и заботиться о себе самому! Другие пусть не отвлекаются  на мою никчёмность, а занимаются своими делами! Я сделаю всё сам!

  После таких мыслей вдруг стало заметно лучше. Внутреннее напряжение немного спало, дышать стало легче, цвета вокруг стали немного ярче обычного, настроение поднялось, на секунду я даже забыл о том, что серьёзно ранен; настолько сильно меня пронзило новое ощущение. Ощущение лёгкости, целеустремлённости, смелости и тяжёлой правды. Это действительно далось нелегко, но признаться себе в чём-то – это ведь тоже достойно похвалы! Можно ведь всю жизнь себе говорить: «Я само совершенство», а быть страшнее смерти, можно говорить: «Я самый умный», а быть не умнее фонарного столба. И такие люди живут во лжи; их жизнь, это сплошной фарс, состоящий из пролога, представления и эпилога. Сначала они входят, всем видом показывая, что пришёл Бог, потом разворачивается представление, в котором они искусно обыгрывают все мизансцены, и пышный уход опять во тьму своей ничтожности.

  Что кается меня, то я сосуществовал со своим недугом в некой гармонии. Но каждый раз не корил себя в очередной неудаче, а лишь списывал всё на судьбу. На самом же деле весь мир держится не на посторонних силах, а на людях, не так ли? И стоит лишь им осознать, насколько они никчёмны, как каждый потянется к самосовершенствованию и все забудут о разногласиях и будут помогать друг другу. Но это в лучшем случае. В худшем – начнутся войны и тотальное сокрытие любой информации, которая может помочь врагу.

  И после такого спрашиваешь себя: «А как же лучше жить?». Ответа никто не найдёт, просто потому, что его нет. Каждый стремится существовать по-своему, а учесть все желания не может ни одна система.

  Я твёрдо поставил цель – поверить в себя. Любым способом доказать, что что-то могу! Я не никчёмная игрушка, брошенная системой на пыльный шкаф! Я докажу!

  Поток агрессивных мыслей прервала какая-то тряска. Я почувствовал, как меня взяли на руки и положили на скрипящие носилки. Белые, как снег, халаты, шныряли из стороны в сторону, Гарри, Лиза и Рут стояли поодаль. Затем маленькое помещение с разными трубками, склянками, пакетами на стенах. Меня куда-то повезли, и всю дорогу чувствовалось тепло знакомой руки, смущенное прикосновение пальцев, кольцо…

  Через несколько минут непрерывной тряски носилки вытащили и повезли по длинному коридору какого-то большого здания, затем завернули в одну из комнат, где меня, кажется, уже ждали. Распоров окровавленную рубашку острым скальпелем, человек с самыми серьёзными глазами произнёс: «Наркоз ему» и я начал медленно терять сознание. Последнее, что помню, это склонившиеся надо мной лица четырёх человек, и на одном из белых халатов бейдж «Доктор Д. Лин»