Осенний парк. Еще не убранные золотые листья, смирившись, лежат на вымощенных камнем дорожках парка. В этих листьях было, что-то такое, что заставляло того, кто на них смотрел, на неуловимый миг с головой окунуться в свои воспоминания. Этот миг был равен времени между двумя ударами сердца. Человек, которого застигло это мгновенье - внезапно оказывался в приятном, мягком и до боли знакомом, водовороте минувших дней. Этот водоворот, казалось, смывал всю горечь в душе, которая оставалась от несказанных слов, несделанных жестов. И после того, как кто-то возвращался из этого тихого водоворота, который если и утягивал кого-то на дно, то они тонули в бесконечном течении их фантазий. Мечты том, как бы сложилась их жизнь, сделай они что-то иначе, давали им способность обходиться без воздуха и умирать счастливыми.

Парень сидит на лавочке невдалеке от цента парка, несомненным центром которого был позеленевший от времени, отношения потомков и голубей памятник. Слышен шум газонокосилки, из колонок, расположенных на фонарных столбах доносилась музыка, которую нельзя было отнести к какому-либо жанру. Девушка прошла через северный вход и, увидев его, направилась к той же лавочке. По дорожкам парка в обе стороны шли люди, кто-то о чем-то говорил по сотовому телефону, активно жестикулируя руками, один из «озеленителей» подстригал траву, другие люди просто шли, кто-то разговаривал. Несколько соседних лавочек также были заняты людьми – мамы с детьми, старушки, студенты…

Передо мной, вполоборота, лицом к дверям, стоял смуглый парень лет шестнадцати-семнадцати. Высокого роста, среднего телосложения, майка обтягивала грудную клетку, на кистях и запястьях проглядывали венки. Он был одет в черные с темно-зеленым джинсах. В черных же полуспортивных туфлях и черно-белой футболке. На левой же руке оказался серебреный браслет, который изредка поблескивал холодным светом. Когда он от меня отвернулся, за воротом его майки я увидел то же странное мерцание.

…когда-то и я тоже мог носить такие наряды…

За ним, на трех сиденьях сидели три женщины, каждой около сорока. У них были одинаковые фигуры и одежда, походки и манеры разговаривать, макияж и аксессуары. Было видно, что они знают друг друга вот уже много лет, что они не замужем и у них нет детей, и что они обо всем этом жалеют, но вслух произнести бояться. Я это понял потому, как, у них на руках не было колец, вообще, у каждой по две золотые ниточки на правой руке, словно эти ниточки соединяли их хозяйку с двумя подругами. Они обсуждали виденное ими по телевизору. Они говорили о войне с терроризмом, о войне с коррупцией, войне с инфляцией, с «необузданным» молодым поколением.

…подумать только, вроде бы совсем не давно меня также волновали подобные вопросы, как хорошо, что я, наконец понял, на сколько это все бренно и непостоянно – а главное настолько не зависящее от нас, что нету ни малейшего смысла поднимать подобные темы…

Я понял, что у них нет ни детей, ни внуков, так как, в этом случае, они бы приводили в пример и сравнивали своих отпрысков. Во всяком случае, сидя в трех метрах от них, я отчетливо слышал каждое их слово и ощущал себя одним из собеседников. Интересно, а как себя ощущал парень, стоящий впереди меня, наверное, как арбитр на футболе без правил.

Два противоположных сиденья заняли две девушки, лет по двадцать, на третьем, крайнем у выхода, лежали их сумки, как опрометчиво с их стороны. С неплохими фигурами, немного косметики, на обеих были темные очки, которые сейчас исполняли роль ободков для волос. Одна из них была обесцвечена, а вторая была шатенкой, хотя, скорее всего это краска, но тем не менее выглядит натурально. Они о чем-то смеялись, но на фоне их всхлипываний и редких ругательств, понять причину их веселья было весьма проблематично. В момент когда они вошли в автобус, разговор «неразлучного трио» неожиданно оживился, но при этом стал тише. Впрочем, наверное, парень все равно слышал каждое их слово, так как он чуть улыбнулся немного лукавой улыбкой и бросил пару многозначительных взглядов в сторону девушек. Однако, его «выстрелы», разбились о непроницаемый слой из девичьего смеха и сладковато-тошнотворного, явно растительного запаха, который их окружал.

Дальше всех сидела кондукторша и активно беседовала с контролершей. У обеих были усталые глаза, с мешками под ними, «дежурная» «боевая раскраска». Одежда, которую можно отнести равно как к домашней, так и к дачной. На одной были выгоревшие, когда-то темно-синие, брюки и бежевая маячка с растянутыми рукавами. Другая была одета в бирюзовые трико и зеленую футболку. Обе были в одинаковых розовых сланцах. У каждой были поясные сумки, но понять, кто из них кто, было невозможно, так, как за разговором они решили не отвлекаться на новых пассажиров. Сразу видна четкая расстановка их жизненных приоритетов.

…помнится, когда-то и я точно также относился к своему труду, а теперь попробуй…

Остальная, задняя, часть автобуса меня мало интересовала. Возможно, там никого и не было, а может, там сидел отряд бойцов «ОМОН», мне было все равно. Но почему-то, я всей спиной и затылком ощущал, что на меня смотрят так, как может смотреть лесоруб на маленький росток. Причем, смотрят именно сзади.

Я выглянул за окно. Нам надо сойти на следующей остановке. Я подошел к дверям автобуса, как матрос по палубе, попавшего в шторм эсминца. Краем глаза я заметил, что сзади сидят только Они, только вдвоем, впрочем, как и всегда. Мне это почему-то показалось забавным.

Я стою у выхода, справа от двери, держась за поручень. По левую сторону стоит тот парень, держится левой рукой. Похоже, что на этой остановке, выходить, только нам двоим. Вот, автобус с мерного сброса скорости перешел на резкие тормоза, нас ощутимо качнуло в сторону кабины водителя. Парень тихо и коротко выругался, и двери раскрылись.

Мы ступили на асфальт и автобус вновь начал мерно набирать скорость. Наступали сумерки. Два стройных ряда тополей по обе стороны дороги, растянувшейся от горизонта, до горизонта… жаль, что мы не могли ее тогда увидеть. В той стороне, откуда мы приехали, поворот скрывал от нас то, что осталось, позади, впереди автобус уже скрылся за поворотом-побратимом. 

Парень сел на стоящую рядом, зеленого цвета, лавку. Я сел на такую же лавку с другой стороны дороги. Когда автобус исчез из виду, воздух между нами, над асфальтом, пришел в движение и в нем начали происходить какие-то изменения. Мы оба видели одно и тоже, но не видели друг друга. Потоки воздуха хаотично двигались во все стороны, но со временем их преобразования приняли определенный ритм. Я начал немного волноваться. Вскоре воздух над асфальтом сжался до почти осязаемого состояния, он стал как стекло. Он и я встали с лавочек и на пару шагов приблизились к стеклу, вдруг это воздушное стекло стало зеркальным, оно было похоже на жидкий хром, но вскоре застыло, приняв вид идеально ровной плоскости.

Я начал говорить первым, я видел в своем отражении его действия, я слышал его речь, он мою.

- Ляг! – парень понемногу попятился, опасливо озираясь, подошел к скамейке. Мое отражение мне нравилось уже не так, как пару веков назад, но все же оно мне не претило, пока... Серебряная нагрудная плита с выгравированными двумя крылами на груди и солнцем на животе. Светлой кожи сапоги с серебряными пластинами, такие же перчатки. Белые, почти безразмерные штаны, сделанные только с одним швом, нечто похожее я видел у арабов. Белая рубашка с длинными, широкими рукавами. Серебряный пояс, туго перехватывающий тело. Голова похожа на белый речной камень, серые глаза, словно вырезанное из этого камня лицо. Пепельно-серые волосы, короткая стрижка, бороды и усов нет, длинные тонкие брови. За спиной, жемчужно мерцая, подрагивали на легком ветру перламутровые перья.

Мое отражение показывало то, что происходило с тем парнем. Его отражение повторяло мои действия. Мое присело на край скамейки. Я повторил: «Ляг». Оно последовало этому совету, и как только он коснулся головой холодного дерева скамьи. Он безвольно расслабился. После нескольких секунд появились Они, вдвоем. Тут парень резко напрягся, у него пошла пена изо рта. Он начал весь трястись, если бы он мог, то он бы непременно бы упал со скамьи. Глаза закатились, из груди вырвался глухой и протяжный стон. Вот воздух стал рассеиваться, становиться более-менее обычным. Они подошли к нему, каждый взял его за руку. Парень перестал стонать, но из его глотки раздался страшный крик. Это хорошо, значит, его не убило, значит, это и в самом деле... Парень воспарил над скамьей. Они отпустили его руки, он оказался в таком же облачении, в каком был я, он стал одним из нас.

Интересно, а что он видел, когда впал в транс. Когда-то и я, точно так же, пускал пену, трясся и стонал, но, все те, кого я спрашивал, отвечали, что они вели себя точно также. Возможно, Они правы и все мы делимся лишь на два вида. Хотя постойте, в таком случае, что значат те сны, которые мы все видим, ведь Они не могут их объяснить…или не хотят.

Из этих снов, помню лишь очень быстро сменяющиеся картинки, одни похожи на фотографии, другие на иконы или графику, а третьи похожи на какой-то сверхабстрактный бред. Но на всех их были Они, был кто-то из Нас и кто-то из Них…

Мерный и глубокий, он мягко, но категорично приказывал нам, и мы подчинялись…

На моем лице отразилось недоумение, на счет того, как эти двое сумели сохранить свои цвета. Голос повелел подойти к этой паре одну из Нас и одному из Других. Синхронно сорвались с него и его побратима по несчастью крылья, так, словно те носили их прикрепленными не костьми к собственному телу, а на шелковых подвязках. Темные крылья мы прикрепили паре к ногам – и эти крылья стали вдруг кожистыми и жесткими, это означало, что они никогда не смогут быть вместе дольше, чем были до этого. Светлые крылья им прикрепили на плечи этой стелы, служившей памятнику беззаветной любви, они вдруг стали мягкими, яркими и нежными, как крылья бабочки, и всем нам стало ясно – что их пару соединили еще до начала времен, что они всегда искали друг друга. То, что произошло, потом не поддавалось никакому описанию, этот монолит стал светиться изнутри золотым светом, пульсировавшем в такт их общего дыхания – одного на двоих. Темные крылья дорог их жизней тянули их в разные стороны, а яркие цветастые крылья, слившейся в единое целое, души тщетно порывались, били обжигающий соленый воздух, в котором, все сильнее и сильнее, с каждым взмахом их крыльев – отдалявшем их друг от друга, чувствовался запах отчаяния, скорби и смерти.

Только потом, я и мы все сможем понять, что эти двое были… Они.

 Вот уже более века мне сниться эта картина, все чаще и чаще... Я говорил с некоторыми из Наших об этом, одни говорили, что видят ее тоже, а другие просто молчали. Иногда, мне кажется, что некоторые из Них видят то же видение, что и многие из Нас. Может в будущем я смогу поговорить с кем-то из Них, кто еще может. Хотя я не знаю никого, кто бы решился заговорить с Ними. Или выжил после этого. Ведь Мы – это Мы, Хранители, а Они – те, кто сеет смерть. Мы все созданы для противостояния и вряд ли настанет момент, когда кто-то проиграет или победит. Впрочем, зачем же тогда призывать новые души и к Ним и к Нам. Ведь Они заключили договор, в котором оговорено количество Их и Нас. Нет, это все не просто для расширения общего духовного потенциала, здесь что-то другое.