Проход через дверь будто бы вылетел из памяти, струи и брызги света ослепили полностью, ворвались, и, скорее даже не облетели тела, а вонзились внутрь подобно иглам в душу. То и дела мерцали перед глазами всполохи бликов, и это заставило покориться. Не иначе ли, как начало новой жизни? Такое обилие всего-всего достойного существовать на свете превратились в стремящиеся ввысь лучи солнца. Что было сонным внутри -  восстало из дрёмы, что омертвело – возродилось. И вот, вот уже рвётся, ревёт, жаждет, хочет действия свободы, движения, полёта! Всё внутри всколыхнулось, приподнялось, кажется, ещё миг и сам превратишься в этот вечный свет! И какой-то трепет, какие амбиции и силы!!! Какой чистый воздух, даже резко становится дышать, и какой блеск, но закрыть глаза – невозможно! Сколько же всего впереди, всё дышит, всё живое! Рай ли? Нет не рай! Не найдёшь здесь вечного покоя, не найдёшь старческого умиротворения. Вечное блаженство? Вечный уют? Не здесь, только не здесь. Поглощённый в свете, унесёшь в себе его часть, чтобы… А что, только тебе и решать! Кто тебе хозяин?! Горячее сердце да вечный разум правят теперь. Сними оковы, сбрось ненужную более робу, вперёд! Свет слоится, воссоединяется с чудесной загадочной дымкой, и наполняется чем-то волшебным. Великая сила таится в нём. И кажется, что вот сейчас сердце разорвётся от переполнения чувствами, в том числе и от какой-то печали, сидящий внутри. Словно… Колени пригнутся к земле, а, может, ступни отойдут от земли… Сложное чувство растеклось вместе с кровью вдруг по жилам Борфорта. Он не понимал себя. Теперь уже точно. Что-то защемило, жалел он о чём-то ушедшем… Может быть, пропало тепло? Действительно, было прохладно, как бывает при открытом море. Свет выпустил свой последний блик, рассыпался на искры, разошёлся на огоньки в тумане, и ушёл в дымку…Тихо…

Борфорт втянул первый глубокий глоток стерильного воздуха, выдохнул и оглянулся. Дымка поддалась его глазам, рассеялась. Никита стоял рядом. Лицо его сморщилось, глаза зажмурены, и от них шли неровные морщинки. Постепенно они ослабевали, и, вот, наконец, глаза раскрылись, несколько раз ещё скрывшись за веками, моргая,  оглядели всё вокруг. Волна света растрепала волосы Нориуса, наделала складок на балахоне, но чем-то лучше он стал, чем минуту назад. Взгляд его стал ясен, на щеках появился румянец, он вытянулся. Почти минуту смотрел Нориус вдаль, что позволяло Борису наблюдать, как лицо брата прояснялось и озарялось улыбкой. Наконец Никита вздохнул, даже с каким-то облегчением, посмотрел с тем же пряным восторгом на Борфорта и… крепко по-дружески обнял его, даже без слов. Странно это было для Бориса –  новые чувства Никиты, странные и его… Что же это за место, способное… Но, что бы это ни было, он был солидарен. И братья крепко обнялись, будто давно друг друга не видели. Добрались.          

***

Свет, объятия,  дымка, будто бы… Нет, не сон. Не спят здесь люди, хотя…чувствовалось что-то спокойное здесь. И этим что-то был недавний рассвет. Солнце уже взошло, забрав с собой и янтарь своей зари, оставив нам лишь закручивающийся в спирали туман да призрачную росу, по цене каждая капля которой превосходила бриллиант. И вся сфера окружившая раньше светом Бориса, закружилась, завращалась в бешенстве и… разорвалась на волшебную влагу.

Небо было громадным, холодным, даже несколько чудесным в этом холоде, и пронизанным какими-то крупицами задумчивости. И стоишь перед ним такой малой ничтожной частью его самого, и в сердце закрадывается чувство, похожее на взгляд сурового божества. Под небесами простирались бескрайний простор и воля, одетые в траву. И так широка была эта площади, что за сотню километров вдаль можно было простереть взор. Вот там, на востоке, начинался широкий хвойный лес. Словно лучи из земли тянулись в небо исполинские горделивые стволы могучих деревьев. Видно было невооруженным взглядом – на половину бор утопал в этой же призрачной мгле. На западе, если приглядеться, также начинался лес, но где-то очень далеко, у величавых гор. Белоснежные вершины хребта резали небо своей особенной чистотой. Наверное, только самые храбрые, да отчаянные орлы могли приблизиться к этой захватывающей дух красоте. Если смотреть прямо, на север, то можно увидеть расположившуюся невдалеке крепость… Что же там, что за люди живут там, люди ли это, какие там порядки, и если они там вообще? Что скрывается за теми воротами, да и скрывается ли оно? Новый мир открывался перед молодым марфом, и этот мир был для него чем-то вроде глотка нового воздуха, другого.

Он опустился на колени. Шелест плаща, чувство влаги… Он утопал в зелени, пьяной от росы. Счастливая! Только что увидевшая рассвет, только что увидевшая рассвет, кто может не завидовать тебе?! Роса блестит словно слёзы. Радости ли, печали, теперь уже всё равно. Главное, что впечатление, впечатление, каким бы оно не было, поразило, удивило и растрогало. Чёрная земля, невиданный зелёный сок травы, сразу было видно, не ходила здесь нога безразличия и корысти… И как-то всё это было удивительно, невиданно, необъяснимо. Что должен сделать человек, чтобы добиться хотя бы пучка такой травы, хотя бы слезинки такой росы? Не понятно.

-Как… странно тут… - только и прошептал он. Он не мог понять, и это пугало его, и одновременно манило. Но он не мог, не мог поддаться этому чувству, странному ощущению свободы. Не имеющее константы ощущение. А он не мог так сразу. Водоворот мыслей возник внутри Бориса, мысли нагнетались одна за другой, были до крайности абсурдны, и, в тоже время отражали в себе неоспоримую истину. И здесь были другие правила – никаких правил, нельзя было навязывать себе лишние предрассудки, то есть все. Это – освобождение из-под скорлупы цыплёнка. Освобождённый от веков традиций, устоев человек также беззащитен, также беспомощен, как маленький, только что вылупившийся птенец. И этим птенцом стал сам Борфорт. Нельзя понять всё так сразу, по одной лишь прохладе, по высоте да шири. Слишком мало данных, чтобы решить это загадочное уравнение, слишком много переменных. Это всегда приводит к депрессии. Кажется иногда, что Вы – всесильны в этом или том, и вот, перед вами встаёт неразрушимая стена, преграда. На сей раз кирпичи этой стены выглядели неподатливыми, тяжёлыми… Это был не  мир,  раскрытие сути которого – проблема трёх с половиной дней.

Борис встал  - долгий путь начинался.

Нори отдышался, отошёл, недолгая задумчивость покинула его, и снова юношеский пыл завладел сердцем. Он вскрикнул радостным междометием, отряхнулся, от тяжёлых мыслей, взвился и закружился в радостном танце. В одно проворных па, Никита подскочил к брату, весело взвизгнул и поднял его на ноги окончательно.

-Denor! – радостно вскрикнул Нори, - на прогулку! Идём скорее! Нас много чё ждёт! Да, кстати, это Драконье поле. Охрененно же большое, заметил? Да?!