Глава 5

Девушка, пистолет и букет красных роз

Букет дивных красных роз, подаренных им совсем недавно в знак искренности своих чувств, уже почти завял. Некогда крупные, налитые ярким красным цветом лепесточки уже доживают последние дни, загнивая на подоконнике, а некоторые и вовсе на холодном полу. Хрустальная узорчатая ваза, наполненная позеленевшей водой, уже давно не радует глаз, даже порядком раздражает. За окном светит солнце, играя своими лучиками с двумя крошечными мошками, притаившимися на пыльном стекле, и расправив малюсенькие крылышки навстречу новому дню.

  На дубовом столе возле окна стоит чашка. На дне её ютятся маленькие чёрные чаинки, оставленные от совсем недавно выпитого чая. Игриво толкая друг друга, они расплываются в разные стороны, а затем, ударяясь о фарфоровые стенки чашки, вновь возвращаются в центр.

  Ложка, небрежно брошенная на стол, ловила своей металлической фигурой лучи солнца. Из-за неё на стене напротив сидел «солнечный зайчик» и попадал прямо на одинокую фотографию в пластмассовой коричневой рамке. В углу синей пастой значились число, месяц и год, когда был сделан снимок, а маленькая чёрная ленточка, опоясывающая нижний правый край рамки говорила о том, что человек на фотографии уже там, где всегда спокойно. И свет яркими бликами играл по стеклу, за которым было запечатлено лицо молодого человека лет тридцати, с широкой улыбкой и ямочками в уголках губ. Его глаза излучали наивную детскую радость, их лёгкая прищуренность говорила о решительности и смелости этого офицера полиции.

  Он был одним из лучших. Преступный мир пошатнулся, когда он ступил на службу. В переулках стало безопаснее, ночь уже не казалась такой тёмной и страшной, горожанам стало легче дышать – вновь в полиции появилась уверенность. И кто бы мог подумать, что этот юноша в самом расцвете сил уйдёт из жизни так рано.

  Смелость и гордость уже отпадают, когда стоишь лицом к лицу с судьбой. Честно сказать, у него не было шансов. Слишком глубоко он однажды копнул и, к сожалению, сам оказался в яме, которую рыл для других. Опасно связываться  с крайне убеждёнными в своей правоте людьми. Они могут быть готовы на всё, и не поскупятся ничем святым ради своей цели и веры. Он мешал им, и они от него избавились.

  Как же просто иногда бывает лишить человека жизни. Держа его душу на кончике лезвия, вонзить нож в трепещущее сердце и умыть руки в его крови. При этом чувствовать запах его смерти, впитывать всем телом этот отвратительный аромат души, который покидает тлеющие останки. Упиваясь чужой смертью как наркотиком, пронзаешь уже бездыханное тело снова и снова, пока рука, держащая нож, сама не опустится от бессилия. И капли его крови медленно стекут с рук на холодный и мрачный тротуар.

  Вокруг разбросаны кусочки его мяса. Бродячие собаки уже собираются со всех окраин, чтобы отведать редкого деликатеса. И лишь красная роза, оставленная на месте убийства, остаётся единственны свидетелем кровавых истязаний шайки мародёров над человеком, который когда-то с кем-то не согласился.

  Его нашли утром. Надкушенный по бокам острыми зубами он лежал в луже тёмно-багровой крови и смотрел на розу, лепестки которой уже изрядно увяли и пропитались этой жидкостью. В зубах у него была зажата медная монета, по которой можно было позвонить и разговаривать целую минуту с приятелем из другого города. Мёртвой хваткой челюсти держали этот четвертак, пока умелые люди не засунули между ними лом и со всей силы не дёрнули. Передние зубы в миг раскрошились и высыпались прямо в лужу крови. За ними покатилась маленькая монетка и остановилась возле гниющего цветка. В четвертаке, как в шоколаде, от зубов остались вмятины. Его положили в пакетик для улик и отвезли в участок.

  Кроме розы и четвертака на месте убийства не было найдено никаких улик. Однако, и эти вещи не могли обвинить в убийстве ни цветочника, ни телефонный автомат. Уголовное дело завели со скрипом, хотя оно и быстро закрылось за недостатком улик. А суда, как известно, на гипотезах не построишь. Да и наказывать, собственно, некого. Сошлись на том, что обыкновенный грабитель пырнул опытного полицейского ритуальным ножом (что показало вскрытие), ничего ценного не взял, но оставил красную, розу и скрылся. Ни намёка на спланированное убийство, ни на монету в зубах.

  Дело закрыли. Точнее положили в долгий ящик, хотя все понимали, что до самой сути этого преступления не докопаться никому.

  Прошло без малого лет пять. Все уже забыли о хладнокровном убийстве лейтенанта полиции. Его близкая подруга Лиза, на которой он собирался жениться, уже не заливается ночью горькими слезами; вспоминая о нём, не мешает в чашке двадцать минут растаявший сахар, не вглядывается куда-то вдаль, за горизонт, задумываясь о тех коротких последних минутах, проведённых с ним. Она устроилась на другую работу, она отстранилась от всех проблем, она пытается жить снова.

  Приложив огромное количество усилий, она вновь почувствовала запах цветов в гостиной, тепло утреннего солнца, услышала шелест листвы, шёпот травы, голоса людей. Слова стали не просто пустым сотрясением воздуха, они обретали вполне понятный смысл и воздействовали на неё как когда-то раньше, до этой страшной трагедии.

  Она даже начала улыбаться. Почти незаметно, в толпе людских улыбок краешки её губ поднимались вверх и образовывали маленькие ямочки. Она всегда стеснялась. Прятала лицо, уходила в сторону, боясь поймать осуждённые взгляды людей вокруг. Дескать, ты забыла, что произошло, улыбаешься, как ни в чём не бывало! Поэтому улыбка, впрочем, как и друзья, стали редкостью в её доме на Борроу-стрит 17.

- Ты любишь суши? – не прожевав до конца кусочек сырой рыбы, обратилась Энн к Лизе, которая сидела вокурат напротив неё и грустно водила по пустой тарелке с иероглифом в центре.

- Я… э-э-э…

- Я привела её в японский ресторан поесть суши, а она, оказывается, их не любит!

- Не то, чтобы не люблю, я их не пробовала.

- Так давай, налетай, пробуй, потом скажешь, как они на вкус, - Энн махнула палочками и зацепила ещё один кусочек рыбы на тонкой прозрачной тарелке в центре стола.

  Лиза робко потянулась к блюду.

- Не стесняйся. Это вкусно. Тебе понравится – подбодрила Энн подругу.

  Лиза аккуратно взяла тоненький, почти прозрачный кусочек рыбы и положила в рот. Острый вкус специй тут же обжог язык, а сама рыба почти и не чувствовалась, хотя запах был ещё тот.

- Ну как? – поинтересовалась Энн.

- Не плохо, - скрепя зубами проговорила Лиза.

- Я же говорила, что тебе понравится. Ещё кусочек?

- О, нет. Я ещё первый не переварила.

- Переваривать будешь потом, сначала всё съешь! – засмеялась Энн.

  На лице Лизы вновь промелькнула призрачная улыбка. Но лишь на секунду. Вскоре к ней вернулось то же мрачное страдальческое выражение.

- Ты чего-то боишься? – тихо спросила Энн.

- Я боюсь лишь одного – твоей жалости! – резко бросила Лиза, затем встала и последовала в уборную.

  «Как и всегда, она сложна как паззл. Глупые переживания угробят её раньше, чем старуха с косой. Но боюсь, она не вернётся в мир, пока не захочет этого сама. Не нужно быть Зигмундом Фрейдом, чтобы понять это. Её стойкость поражает, однако жизнь пролетает мимо» - Энн положила палочки на стол и с задумчивым взглядом посмотрела через витрину на улицу. Вдруг её ударила какая-то необъяснимая грусть. Ни с того ни с сего захотелось разреветься и залить горькими слезами весь пол…

- Что я сказала? – обратилась Лиза к своему отражению в зеркале в уборной, – я сказала, что мне не нужна её жалость? Вот дура! Я во всём уже вижу то, что хочу видеть. Смелости не хватает признаться, что я слаба! А Энн? Она же хочет мне добра. Я же знаю её с колледжа. Она слов на ветер не бросает. Я опять повела себя как последняя дура. Дура! Дура! Дура! – Лиза три раза произнесла это слово, каждый раз привнося в него новый смысл.
  Вымыв руки, она покинула уборную и двинулась к столику, где в одиночестве сидела Энн.
- Я… - начала Лиза, - хочу извиниться. Я вела себя как идиотка.

- Ничего страшного. Я же тебя знаю. Всё в норме, – Энн широко улыбнулась, показав тем самым, что не держит зла на подругу. Та в ответ только потеребила шёлковую скатерть и глубоко вздохнула.

- Ты всё ещё зажата. Нельзя так. Может, ещё сходим куда? В кино? В театр? На мюзикл?

- Нет, я не хочу. Я устала.

- Тогда я зайду к тебе, и мы обсудим последние сплетни…

- Нет, не надо. Я лучше пойду домой одна. Нужно ещё кое над чем подумать.

  Энтузиазм Энн тотчас же пропал. Как она ни старалась помочь Лизе справиться с потерей, ничего не получалось.

- Как хочешь, - произнесла Энн. – Тогда я позвоню тебе завтра или даже сегодня вечером. Не знаю. Как с делами разберусь.

  После небольшой паузы Энн добавила: «Не унывай», поцеловала подругу в щёку и ушла, оставив её наедине с мыслями.

  Помешивая сахар в чашке, Лиза вспоминала что было лет пять назад. Когда ОН был жив, когда мир был наполнен красками, когда ОНА  хотела всего и сразу.

  Стоял тёплый весенний день. Солнце подогревало и без того горячий кофе на столе, часы пробили двенадцать. Бледный силуэт молодой девушки появляется  из спальни и встречается глазами с ним - тем, кто нервно собирается куда-то уходить.

- Ты куда уходишь в выходной день? – спросила она его.

- Ты же знаешь, что у полиции нет выходных, - сказал он, проведя по её щеке кончиками пальцев.

- Опять на работу… - вздохнула Лиза и села на скрипящий стул.

- Как только я приду, мы с тобой сходим в ресторан. А ты пока подумай в какой. Я люблю тебя, - он поцеловал её в щёку и выбежал на улицу.

  Лиза слышала, как хлопнула дверь и по лестнице застучали его туфли. Когда звук пропал совсем, девушка склонилась над приготовленной специально для неё чашкой кофе и увидела своё отражение. Блеклый силуэт извивался в такт волнам в чашке, которые возникали от каждого случайного прикосновения к столу. Лиза несколько раз повернула кружку и затем глотнула обжигающего напитка. По телу потекла тёплая волна, приводя сонные клеточки в движение и разгоняя кровь в жилах.

  Снаружи – на улице – гудели машины, разговаривали люди, лаяли собаки, кричали дети – всё как обычно. Честно сказать, Лиза не любила весь этот хаос. Ей всё больше хотелось покоя, мира в душе, тишины. Но больше всего – слышать по утрам пение птиц за окном. Чтобы, выходя встречать новый день на балкон, не резала уши здешняя суматоха и дикость. Но пока Джек работает, о переезде за город не может быть и речи. Лиза это понимала и старалась всячески помогать своему любимому в любом деле.

  Часы пробили час дня. Лиза вышла из дома и направилась вдоль улицы до местного медицинского центра, где её ждал к назначенному времени доктор Лин, который окончательно должен был подтвердить или опровергнуть один небольшой факт, касающийся Лизы и Джека.

- И как люди могут в такую погоду одеваться в чёрное? Не понимаю… - думала Лиза проходя по улице и наблюдая  за прохожими. То и дело ей на глаза попадались помешанные на своей работе бизнесмены, одетые сплошь в чёрное. И в руке обязательно был мобильный телефон, который звонил не переставая стандартной мелодией, свойственной именно своей модели. Люди побогаче уже не скупились и старались делать как можно  меньше действий, чтобы ответить на звонок, поэтому каждый из них был обвешан странными проводами – гарнитурой. Лиза всегда подмечала мелкие детали. Это был ей свойственно даже в раннем детстве. Вот почему некоторые дети отказывались с ней играть, ссылаясь на то, что иногда она попросту мелет чушь про какую-нибудь брошку у только что промелькнувшего прохожего. На самом деле  эта брошка. сделанная в форме слона, напомнила Лизе реального слона с длинным хоботом и огромной силой. «Вот если бы слон-брошка был такого же размера, как реальный слон и носил бы брошку в виде этого человека…» - думала Лиза и звонко смеялась, представив эту картину. Странно, что её друзья либо терялись в догадках, либо крутили пальцем у виска. В школе дело обстояло полегче, потому что образовывались дела поважнее, чем фантазировать слонов-брошек, однако и здесь Лизе пришлось столкнуться с непониманием со стороны новых подруг.

  Шли годы, Лиза взрослела, но в отличие от своих сверстниц, она не теряла своей дурной привычки – фантазировать. Наоборот, она всё больше закреплялась в сознании уже зрелой девушки. Только образы перерастали из детских непосредственных на взрослые более земные вещи, которые постоянно на виду, где бы человек ни находился. Изменились обстоятельства, но Лиза осталась прежней.

- Мне нужно видеть доктора Лина, сестра, - обратилась Лиза к довольно полной афроамериканке за стойкой регистратуры.

- Он у себя в кабинете, проходите, - хлопнув пузырьком от жвачки, ответила медсестра и уткнулась в очередной выпуск Нью-Йорк Таймс.

  Постучав в ту дверь, на которую указали, Лиза услышала уже знакомый голос и вошла.

- Как вы себя чувствуете? – спросил доктор Лин.

- Хорошо, сегодня даже голова не так сильно болит. С утра весёлая, бодрая, отдохнувшая…

- Это очень хорошо. Значит вы идёте на поправку. Не прекращайте курс лечения, пока совсем не станет хорошо, - доктор взглянул в глаза девушки.

- Вы сегодня необычно весёлая, что случилось?

- Доктор, если всё пойдёт так, как я задумала, вы узнаете об этом первым.

- Ну ладно, хорошо. Желаю, чтобы у вас всё получилось, - доктор преобразился в лучезарной улыбке.

- Спасибо, надеюсь, так и будет, - Лиза вышла из кабинета и в приподнятом настроении зашагала по длинному коридору к выходу. Вдохнув поглубже, будто приготовившись к чему-то ответственному, она пошла по тротуару к дому. Опять ей навстречу попадались всё те же существа, именующие себя людьми – высшими существами. Смешно подумать, как вальяжно они ступают по земле, думая, что она принадлежит им одним. Хотя на самом деле всё гораздо печальнее. Мы – зажравшиеся бюрократы, готовые подавить всё и вся ради благополучия самих себя. Люди – это худшее, что могло случиться с планетой. Мы нахлебники – мы забираем и не отдаём; мы паразиты – мы отбираем последнее, а затем переходим на нового донора; мы вирус, которые заразил всю планету, и от которого нет вакцины.

  Лиза ещё никогда так глубоко не задумывалась над этим вопросом. Путь домой прошёл незаметно. И вот уже поворачивается ключ в замке, Лиза заходит в прихожую, разувается, затем идёт в ванную.

  Достав из аптечки какую-то маленькую коробочку, она закрывается внутри.

  Через несколько минут после проделанной по инструкции работы, должны решиться судьба молодой пары – Лизы и Джека.

  Тщательно сравнив образцы на упаковке и полученный результат, Лиза смотрит в зеркало и тихо, шёпотом произносит: «Я беременна…»

  Слова эхом отразились от кафельной плитки, которой была устлана ванная комната и пропали.

  Лиза не могла понять – внутри неё теплется маленькая жизнь, которая через девять месяцев появится на свет и будет смотреть и улыбаться, принося ещё больше счастья и радости в дом. Но что на это скажет Джек? Обрадует ли его эта новость? Он ведь такой занятой, будет ли у него время на ребёнка? Хочется верить, что он не опустит глаза и не уйдёт в другую комнату, оставив Лизу одну.

  Осталось только дождаться его. Тогда всё решится.

  Томительное ожидание длилось смертельно долго. Лиза уже не находила себе места – металась по комнате в надежде найти себе занятие и не вспоминать о Джеке хотя бы час. Но радостная и в то же время пугающая мысль ни на секунду не покидала голову девушки. «Неужели это случилось со мной?..» - вопрошала она, в сотый раз выглядывая в окно, не возвращается ли Джек в работы.

  Время шло – на улице становилось пасмурно. По подоконнику брюзгливо застучали капли дождя. Тоска усилилась. На тротуаре замелькали, как цветы на весеннем лугу, разноцветные зонтики. От ярко-зелёных до блекло-чёрных пробегали они от одного конца дороги к другому. «Почему дождь идёт в самое неподходящее время?..» - спросила у себя Лиза и тут же возразила: «А может время кажется неподходящим, когда идёт дождь?.. Я запуталась!» - махнув рукой, бросила девушка и отправилась готовить ужин.

- Мне холодно… - внезапно послышался еле слышный голос.

  Кончик ножа, который Лиза держала в руке, застрял на середине кусочка сыра, который она собиралась подать в виде украшения к столу. Всё её тело замерло, слух усилился в несколько раз. Лиза прислушалась.

  Сквозь шум холодильника, шипение масла на сковороде и нескончаемую болтовню телевизора она вновь услышала странный голос.

- Мне холодно…

  Девушка обернулась и подобрала нож поближе к себе.

- Кто здесь?! – крикнула она так, чтобы её было слышно и в других комнатах.

  В воздухе завеяло паникой. Глаза бедной девушки бегали из стороны в сторону, пытаясь найти кого-то в пустой кухне.

- Мне холодно… - опять повторилось, и на этот раз Лиза застыла как вкопанная. Голос был  до боли знакомым. Но эта хриплость, напряжение и шёпот делали его неузнаваемым. Лиза опустила нож и прищурилась, сконцентрировав взгляд на какой-то странной точке на стене. Вдруг  эта точка неожиданно увеличилась в размерах, стала примерно с дверной глазок, потом ещё больше – как канализационный люк, затем ещё и ещё; пока не заполнила всю стену. Лиза не могла оторвать взгляд от непонятного явления. Вскоре в образовавшейся дыре появилось большое, узорчатое зеркало. В нём девушка увидела своё отражение в полный рост. Она оглядела себя с головы до ног и сжала покрепче нож, как вдруг сзади появился абсолютно незнакомый человек. Его рубашка и лицо были забрызганы какой-то красной жидкостью, а руки были в глубоких ссадинах и порезах. Капли крови стекали с них и капали прямо на пол, оставляя за собой красные полосы. Этот человек обвил руками тело Лизы и пододвинулся к ней так близко, что можно было учуять еле заметный аромат её утренних духов. Затем он нежно провёл ладонью по её груди и тихо произнёс: «Мне холодно…»

  В этот момент Лиза завопила как дикий зверь, занесла острый нож, повернулась и увидела уже не психа с кровоточащими руками, а… её Джека, который, сидя на полу, испуганными глазами смотрел на неё и учащённо дышал. По щекам текли слёзы, со лба капал пот, его руки дрожали, как берёзовый листок на ветру, а рот едва шевелился, складывая всего одну фразу: «У меня дети…»

  Но оружие уже никак нельзя было остановить. И огромный кухонный нож врезался в плоть жертвы прямо в область сердца. По лезвию передались последние удары и Джек упал. Его глаза закатились, а нож с хрустом о грудную клетку обнажил вымазанное в крови лезвие. В руках у Лизы остался только он. За спиной послышался детский плач и хохот какого-то сумасшедшего. Девушка выронила нож и опустилась на колени рядом с трупом её любимого.