глава 2 "Четыре окна" Степень критики: человеколюбящая
Короткое описание: Роман - игра с судьбой, осилит ли терпевший поражение еще один раунд.
Валентин забежал лишь на час. Объяснил, что на работе дали только пару дней в счет отпуска. Он захотел увидеть Лялю. После поезда, забросил единственную сумку на хранение маме. Валик был всегда гладко выбрит и аккуратно подстрижен, лишь красные глаза выдавали усталость. Ему надо было успеть оформить документы, проведать бабулю и встретится с друзьями. Он приезжает раз в три года и каждый раз про кого-то из них забывает. А потом Валику звонят и пишут обиженные школьные приятели, с которыми он не успел встретиться. Он вежливо отказался от ужина. Ляля ходила из детской в комнату, из комнаты на кухню, и снова возвращалась в детскую. Она была рада встречи с Валиком. Ляле так хотелось открыть по этому поводу бутылку сухого вина, нарезать сыра и достать с антресолей банку маслин. Но Валик торопился. А она лишь еще больше из-за этого нервничала. Она ведь даже не успеет привыкнуть к его присутствию, как Валик снова исчезнет. Ляля что-то начинала рассказывать, но потом думала, что это вовсе не то, о чем нужно говорить и сама переводила тему. А он ходил за нею попятам из комнаты в комнату, слушал и задавал вопросы. Сын Ляли бегал за Валиком, он поднимал голову и заглядывал ему в глаза, улыбчивый и добродушный, он вешался Валентину на руки и залезал к нему на колени, лишь только Валик садился на кресло. - Ну, все, ежик, отстань от Валика. Он приехал к нам издалека, на длинном зеленом поезде и очень устал трястись на верхних полках – говорила Ляля и оттягивала сына - Я не помню, что значит не быть матерью. По-моему я всегда была ею. - Ляля выдавит из вафельного стаканчика мороженое в кружку с кофе и подаст Валентину. - Не может быть, ты не объяснишь, что же все-таки ты испытываешь? - снова спросит Валя. - Во мне всегда это было. Валя достанет из нагрудного кармана рубашки деревянную свистульку. - Ляля, возьми маленький подарок от меня. - Спасибо, Валечка - скажет Ляля и поставит свистульку на пыльные полки между банками с крупами. "Ты же не спросишь меня, что значит быть женой. А я бы тебе рассказала" - подумает Ляля и улыбнется широкой улыбкой другу. Валентин решил, что Ляля смеется над подарком. В смущении он вышел на балкон, захватив кружку кофе. Напротив окон Лялиной квартиры широкими ветками, разросся дуб. Валентин облокотился о перила балкона, стараясь не перелить кофе на нижние этажи, задумался. Окна домов напротив, манили своим еле заметным присутствием в них какой-то жизни. Чужой и возможно очень похожей на собственную. Но разве от этого движения в окнах перестают манить. Ляля выйдет замуж однажды. И для этого не много надо, лучше конечно, чтобы была любовь, но не принципиально важно. Она пройдет в детскую, тихо на цыпочках, чтобы не отвлекать сына от занятий. Через плечо мальчика будет подглядывать за неловкой, маленькой ручонкой, которая выводила на листе то крючки, что висят на удочках рыбаков, то маленьких змеек, которые уползали от рыбачьих крючков. Ляля тихо вернулась обратно на кухню и вышла следом за Валентином на балкон. Ляля подойдет к другу, прислонившись к нему плечом, будет смотреть в ту же сторону, что и он. От легкого дружеского прикосновения Валентин улыбнется и повернется к Ляле. - Ты не скучаешь здесь? - спросит он. - Нет. Теперь я чаще могу видеться с подругами. Подруги. Однажды в заснеженном школьном дворе, около входа в подвальное помещение, где располагался тренажерный зал, Ляля с красными, мокрыми щеками будет спорить с одноклассником. - Сегодня ты выиграл, потому что ты сильнее меня, намылил – она отряхнет шубу от снега – а завтра я выиграю, потому что у меня есть подруги, а у тебя нет. - У меня есть друг, а твоя бабья дружба вообще за дружбу не считается – одноклассник грел в руках серый ком снега. Ляля подносила заледеневшие пальцы к губам и отогревала их горячим дыханием. Сегодня, стоя на балконе, она греет руки о теплоту кофе в кружке. - Дина в город вернулась. Мы с ней чай пьем - скажет она Валику. После четвертой кружки зеленого крепкого чая на маленькой кухне поздно вечером девушкам уже не спиться. И все что не было сказано за последние месяцы, поджав колени на табуретке, она расскажет подругам. И Ляле думается, что вот оно маленькое счастье, что подруги тоже любят зеленый чай. Иначе ей нечем было их угощать. Подруги Дина и Сима настоятельно просили ее открыть окно и громко кричать, что она свободна. - Не ной, Ляля – кричала Дина, переставляя цветочные горшки с подоконника на кухонный стол. Сима, подхватив тряпку, сметала пыль с пустого подоконника. Ляля сидела на табурете, за столом и наблюдала за девушками. Дина перемыла грязную посуду и сложила около раковины. Новые жесты, резкие и уверенные, агрессивность в Динином взгляде. Для Ляли она была такой незнакомой. Все та же Дина, но что-то переменилось в ней. Ляля прикидывала взглядом, сколько Дина сбросила килограмм за свои полгода работы в Москве. - Ты же просто дура, и к тому же никому не нужна – неожиданно сказала Сима. - Я не ною, и я не дура – Ляля не обижалась – и я сыну нужна, а вы кому нужны? - Мы тебе нужны, дура – Сима снимала белье, развешенное на веревках, протянутых вдоль кухонного потолка. - Случилось во мне что-то – Дина приставила стул к окну, залезла на него с ногами и закурила в форточку – словно звериный инстинкт, я почувствовала, что сохранить себя хочу. Как волчица бегу, вокруг лишь сугробы, заснеженные ветки в мои звериные глаза лезут, и белые поля, нетоптаные и лишь за собой следы хвостом сметаю, чтобы не напали. Разумом понимала, что нельзя мне с ним оставаться, но тянула, жалела, то себя, то его. Родной он мне был. И вдруг звериным сердцем почувствовала, что не могу больше, словно животные инстинкты меня толкали на поступок. Кажется, слышу выстрелы охотничьих ружей и голоса человеческие, но уже не боюсь. Не боюсь, Ляля, потому что зубы скалить могу. А ты все размышляешь, и анализируешь, а сама не видишь, что на одну лапу уже хромаешь. - Я еще чувствую - Ну и что тебе твое чувство говорит? Любовь? Страх? - Дина, у Ляли простой расчет. Она просто считает себя лучше всех нас. Считает, что она сама доброта и щедрость, что ее любовь всепрощающая кому-то нужна. Ей нравится ее жертвенность – Сима села напротив Ляли и смотрела, не отрываясь ей в глаза. Ляля не вынесла взгляда подруги и отвернулась. Она знала, что неразумно было отвечать на эти упреки. Вовсе не считала она себя лучше других. Она всего лишь хотела быть хорошей женой и матерью. Неужели принципы человек устанавливает для того, чтобы через них переступить однажды. И какое мне дело до того, как воняет протухшая мораль общества – думала Ляля. - Я не хочу быть зверем. - А свободной быть хочешь? - Да – Ляля уткнулась носом в стол. Она начинала понимать. Но жалость к себе не отпускала. Ляля ощутила колющую боль. Ныла раненая лапа. - Придется быть хуже, чем хотелось бы тебе. - Верно, Дина. Природа женщины – аморальна – сказала Сима, аккуратно складывая белье на табурет. - Дина вовсе не это хотела сказать – Ляля в противоречии замахала руками и опрокинула бокал с красным вином на зеленое платье. – Черт возьми - Она принялась вытирать со стола лужу. - Платье снимай – закричала Сима. - Все равно испорчено, останусь в нем. Дина и Сима вплотную подошли к подруге и стали стягивать запятнанное платье. Ляля недолго сопротивлялась, и, в конце концов, осталась сидеть на стуле в белых трусах и лифчике. Дина ушла в комнату за одеждой. Сима бросила платье в стиральную машинку и вернулась на кухню к Ляле и разлила вино по бокалам. Дина притащила для Ляли длинный старый свитер. Ляля влезла в него. Она подошла и прижалась к тонкому телу Дины. Ляля заглядывала в желтые, глаза подруги и читала в них что-то про свободу. Это "что-то" в зрачках Дины ускользало слишком быстро, не достигнув Лялиного сознания. Но она хваталась за эту тонкую нить. Свободная и смелая, Дина так была уверена, что жизнь идет верно. Ляля держала за руку Дину и ждала, что сквозь тонкую кожу она возьмет эту свободу от нее. Ни на минуту не забывая, что утром позвонит бывший муж и напросится на ужин. А Ляля будет придумывать нелепые причины, почему она не хочет, чтобы он приходил, но все равно сдаст оборону. - Ах, если бы ты могла переехать ко мне? – говорила она подруге. - Ну все, хватит, пора уже кричать. Это как раз подходящее время года, чтобы начинать – говорила Сима – Ну подходи же к форточке. Это северный ветер над городом – пояснила Сима. И Ляля кричала. - Свободна, я свободна. Эй, вам всем слышно - ее голос дрожал, она кричала еще громче. Но еще не достаточно громко, чтобы почувствовать, как мягко ступают лапы по скрипучему снегу, недостаточно, чтобы вдохнуть ночной морозный воздух, опьяняющий свежестью, дикарством и свободой. Разве это свобода? Маленький ребенок, организм которого яростно борется против всей системы детсадов, детских педиатров. И одерживает победу, потому что за последний месяц Ляля уже дважды уходила на больничный лист «по уходу за ребенком». Но зато Ляля теперь понимала, как здорово, засыпать с сыном под тихий шепот новостных передач. Объедаться кукурузными палочками прямо на диване. Запивать их теплым молоком и смотреть «Пугало». Оказывается, так просто стать матерью – одиночкой. И совсем не страшно, как ей казалось. Есть превеликое количество хороших сторон такой жизни. Например, готовить надо в два раза меньше. Ляля знала, что в этой ситуации не теряет практически ничего. Славик - муж и отец существовал, но как то, между прочим. Дина сказала: «Ты сделай шаг навстречу ВСЕЛЕННОЙ, а остальное, ВСЕЛЕННАЯ сделает за тебя». - Но моя вселенная молчит. Я не слышу ее. «Не торопи. Это ведь не твой ритм. Если услышишь свое дыхание, слишком тяжелое, прерывистое – немедленно останавливайся, значит, ты слишком торопишься. Нельзя бежать впереди своей вселенной». Ляля вспоминала своих подруг и улыбалась Валентину. - Девочки не дают мне скучать, ты же знаешь их. Они вздумали меня «лечить» от самой неизлечимой болезни – от меня самой. - Действительно, неблагодарная роль – Валя поднял с пола детский четырехколесный велосипед – Проржавела техника. Он прекрасно знал, что подруги когда-нибудь снова будут общаться. Он вспомнил, как ревела Сима. Единственный раз он видел, чтобы из ее глаз текли слезы. Это было так необычно и неожиданно. Валентин пригласил Симу прогуляться вдоль городских озер. Сима была задумчивой, и даже слушала, что Валентин ей говорит. Возможно, мне это показалось из-за ее задумчивости. Ведь она так редко была терпелива ко мне. Сима держала за руку Валю и молча, шла рядом. Они прошли вдоль ограды центрального стадиона, минуя патрульных постовых. - Сегодня на стадионе будет футбол. Смотри сколько милиционеров. Видимо очередной матч – сказал Валик. Мимо них проехал автобус с футболистами. Лица спортсменов были озадачены, потухшие глаза глядели мимо Вали и Симы, куда-то в синюю гладь озер. Кто-то из них лениво отвечал на телефонный звонок, кто-то протирал запотевшее стекло форменным локтем. Сима остановилась у разрушенных ступенек, ведущих к озеру. Она отпустила руку Валика и аккуратно стала спускаться. - Можно упасть – предупредил Валентин и пошел за Симой. - У тебя есть хлеб? - У меня есть семечки. - Отлично, ведь здесь же должны быть утки. Сима подошла к самому краю озера и огляделась, со всех сторон рос высокий камыш. Сима обернулась к Валентину. - Валь, найди мне камень. Мужчина отколол кусок старых ступеней и дал в руки Симе. Она зашвырнула его подальше в камыш, отчего тот пришел в движение и заголосил утиными криками. Сима всматривалась и наконец, увидела утку с выводком. - Давай свои семечки. Валя достал из кармана скрученный из листка старой тетради пакетик с арахисом. - Это же арахис, Валя – засмеялась Сима и взяла пакет в руки. - Я не совсем был уверен – виновато улыбнулся Валентин. Сима принялась подкармливать уток. Валентин смотрел на нее. - В чем ты не был уверен, в том, что это арахис, ты что сомневался? Сима «дырявила» арахисом озерную гладь. Покосился солнечный шар, зашевелились деревья и поплыли кругами. Зеленая утка клевала орехи, уходила с головой под воду, выставляя пушистый зад. - Нет, я точно не помнил, что у меня осталось – Валик покраснел. - Где ты купил его, я думала, бабушки уже не закручивают их в пакетики – Сима развернула лист, из которого был сделан пакет, и стала его разглядывать. - Сима, они такие милые, эти бабули. Иногда даже можно поискать именно такие семечки. Сима потянула за руку Валю дальше вдоль озера. Он рассказывал, как любил разворачивать пожелтевшую бумагу таких пакетиков: газетные вырезки, листы старых книжек, исписанные листы тетрадей внуков. Сима тянула его к старому дереву, что извивалось среди камышей, и своим изгибом позволяла удобно присесть, даже двоим. - Пойдем сюда – сказала Сима – я скажу, почему я уже так долго с тобой гуляю – она села на кривой, сравнявшийся с линией берега, ствол дерева. Валентин отвернулся от подруги. Сима, знала, это лишь означает, что он готов ее выслушать. - Мы: ты, я и Дина больше не должны встречаться с Лялей – она сказала это громко, словно боялась, что Валентин ее не услышит. – Ляля не хочет этого. - Это было понятно. Ляля хочет семью. Разве это не нормальное желание любого из нас – Валя только сейчас повернулся к Симе. Хотя, насчет семьи, - думал Валик – это, действительно не похоже на Лялю. - Семья? Мы – ее семья! Валик, нет, это ненормально. Разве ты не видишь, что мы все словно расклеены – Сима замолчала. Она была откровенна, словно птенец, покинувший свою скорлупу. Это состояние было самым неуютным в своей незащищенности. Обезоруженная Сима, злилась на себя за слабость, которую впустила слишком далеко, внутрь себя. Вытрясти все внутренности, чтобы избавиться от жалости к себе самой. Злилась на Валика, что оказался рядом, и стал свидетелем ее слабости. Продолжал стоять, раздумывая над ее словами. Не было бы Валика, не стала бы она говорить о Ляле. Даже не думала бы о ней вспоминать. А он, словно отражение Симы, влюбленное в Лялю, отражение. И он тоже грустит и вспоминает Лялю, но назло молчит и слова о ней не скажет. А Сима не может молчать, особенно тогда, когда очевидно, что они оба думают о ней. Но больше всего Сима злилась на Лялю. Валентин подошел к Симе ближе и увидел, что она плачет. Он обнял ее за плечи, крепко прижал ее голову к своей груди. - Да, оставь ты этот велосипед, Валя. За стеклянной дверью балкона смеялся Ежик, он стучал кулачком и показывал язык. Ляля с Валентином вошли на кухню. - Мама, я сделал. - Отлично, возьми шоколад в холодильнике. Сын забрал заслуженную награду и убежал в комнату. Валентин терпеливо наблюдал за Лялей. И казалось ему, что не было расставания, не было тысяч километров, разделяющих Лялю и Валика, не было других мужчин. Нет, ревность не мучила его, и не был никогда он одержим желанием владеть Лялей. Валентин не решался бы назвать Лялю лишь женщиной. И поэтому представить Лялю с мужчиной – было для Валика немыслимо. Она должна была быть одна – думалось ему – в этом все ее существование. И так естественно было (так ему казалось), что он даже не знал Лялю в ее супружестве. Просто временно отсутствовала она в его жизни. И маленькая кухня, в которой Ляля сейчас гремела посудой, была такой Лялиной, ни одного намека на присутствие мужчины. Даже собственные шаги Валика, казались, наносили непоправимый вред, разрушая что-то, сотворенное Лялей. И неисправный кран в ванной, и сгоревшая лампочка в коридоре были всего лишь так задуманы. И сама Ляля задумана, как что-то не до конца сотворенное, будто не достает у нее руки, а она и не замечает. Словно рожденная без руки, она никогда не испытывала необходимость во второй. И сейчас, она ловко очищала обеими своими руками апельсин от кожуры, а ему казалось, что не по подобию она была создана. Он смотрел на ее ладони, следил за движениями но, не понимая ее, искал в ней ту исключительность, которую всегда в ней ощущал. Странным для Валика была даже то, что Ляля вышла замуж за обычного мужчину. Неужели он не заметил, что она не подобна женщине? Странным он считал и рождение ежика, как будто не создана была Ляля для этого. Почти болезненно Валентин видел в ней те перемены, к которым не мог привыкнуть. И даже рад был, что скоро покинет ее дом. - Я что изменилась? - Ляля заметила его напряженный взгляд устремленный прямо на нее. - Нет, наоборот, я думал, ты изменишься, а ты такая же, как всегда. А где отец? – спросил Валик и почти проглотил последнее слово. «Идиот» - подумал он и покраснел. Ляля улыбнулась и ничего не ответила. Было еще слишком рано для ответа. Вдалеке слышались трамвайные гудки, а под балконом сплетничали старухи. Пробежала девочка, выгуливая толстого лабрадора. Лабрадор тащил маленькую хозяйку в гаражи, а она громко выкрикивала его имя и тянула поводок в другую сторону.
Ляля тихо вернулась обратно на кухню и вышла следом за Валентином на балкон. Ляля подойдет к другу, прислонившись к нему плечом, будет смотреть в ту же сторону, что и он. -- почему у вас "ходят" времена?
Он вспомнил, как ревела Сима. Единственный раз он видел, чтобы из ее глаз текли слезы. Это было так необычно и неожиданно. Валентин пригласил Симу прогуляться вдоль городских озер. Сима была задумчивой, и даже слушала, что Валентин ей говорит. Возможно, мне это показалось из-за ее задумчивости. Ведь она так редко была терпелива ко мне. Сима держала за руку Валю и молча, шла рядом. Они прошли вдоль ограды центрального стадиона, минуя патрульных постовых. -- тут я вообще не понимаю, кто говорит
Здорово! Проникновенно! Деревенская пустота, безысходность, свой маленький мир. Немного раздуто для простого смысла описание, но это стиль, стиль...
0
