глава 3 "Четыре окна" Степень критики: человеколюбящая
Короткое описание: Роман - игра с судьбой, осилит ли терпевший поражение еще один раунд.
Тонкую словно стебель, Дину колышет ветер. Она раскачивается из стороны в сторону и слегка мурлычет под нос любимую песню. Она поднимает легко и плавно руки над головой, рисуя в воздухе стаи птиц, медлительных, красивых и гордых. Тонкие пальцы рук скользят по прозрачному воздуху, кисти изгибаются - Дина танцует. Поднимает ладонями локоны аспидно - черных волос, скручивая их в длинный хвост. То надувает щеки, то выпячивает нижнюю губу, играет глазами. - Дина, расскажи мне о Лёне – неуверенно сказала Ляля. - Нечего рассказывать. - Дина, заходи быстрее, да не разувайся же ты, проходи – кричал из мастерской Леня. Дина заходила в темное подвальное помещение, спускалась по скрипучим ступенькам, мимо пожелтевшей, выброшенной на помойку кем-то из соседей, ванны. Зацепив рюкзаком коляску советских времен, с аккуратно уложенными в ней пустыми бутылками. Коляска перевернулась и бутылки выпрыгивая наружу, разбегались, припевая триумфальную песню. - Дина, черт тебя побери, что ты там делаешь? Девушка наконец, открывала тяжелую железную дверь и входила в мастерскую Лени. «Как можно писать картины в таком полумраке?» - подумала она. В помещении стоял запах масла и красок, серые стены, прикасаясь к которым можно было чувствовать шероховатость из-за незаконченного ремонта. Деревянные, сколоченные на "скорую руку" высокие столы и словно их сестры деревянные полки, которые пестрили жестяными баночками. К низкому потолку в помещении была приставлена прочная лестница. К одной из ступенек лестницы был прибит большой крюк, к которому были привешены две гипсовые ноги в натуральном размере. Свет в мастерской был задуман так, что лишь один угол освещался достаточно хорошо. Два окна, зашторенные тяжелыми, темными отрезками ткани, подколотые по краям несколькими крупными булавками, могли лишь подразумеваться - свет сквозь прочную ткань практически не проходил. Лишь сорвав с карниза шторы можно было работать. Напротив дальнего окна стоял мольберт. - Вот, скорей, тебе надо на это посмотреть – Леня тащил Дину за руку к очередному холсту – я корпел над ней трое суток, и только сейчас я начинаю понимать «что есть что». «Что есть что» - это что действительно может нести смысловую нагрузку» - размышляла Дина. Художник стоял перед ней с зачесанными назад волосами, сложенными в хвост, его глаза горели. «Как же это называется? Озарение, глаза одухотворенны» - решила она. Рубашка с длинными рукавами не по сезону , закатанные до локтей и рабочие джинсы. «Он ведь художник, все верно, чистые рубашки не выживают в таких условиях, волосы не могут оставаться чистыми, если работать в таких темпах и в таких условиях». Дина перевела взгляд с Лени на холст, и разобрать смогла только… - Эти крыши домов, они чудные – сказала девушка - Да, верно, здесь надо работать, а вот видишь случайных прохожих? - Это же ты, вот здесь за сливной трубой. - Это не сливная труба, это афиша театра. - Ты нарисовал себя в толпе людей, около афиши театра, это чудно? - «Чудно», что значит чудно, странно или чудесно? А вот здесь, здесь, где на востоке садиться солнце, это наш дом. - Наш дом? Дина перевела глаза с холста на художника. Но не увидела ничего кроме прежнего, горящего «одухотворенного упоения», торжества. «Наверно сейчас он звучал бы так же триумфально, как пустые бутылки на пролете» - подумала девушка. Дина уходила вдоль деревянных стеллажей, легко прикасаясь к пыльным крышкам банок, чуть задевая гипсовые ноги, которые пускались в пляс. Переворачивала старые ящики, поднимая столбы пыли к потолку, пыль искрилась в редких солнечных лучах, небрежно зашторенных занавесей, отыскивая жутких клоунов в разноцветных колпаках и черных ангелов с ажурными пожелтевшими крыльями. Лёня позвал Дину с собой в Москву. Даже устроил ее на работу, и нашел отличное жилье – коммунальная квартира. Соседи – несколько шумных парней. Сначала мальчишки Дину настораживали, были чересчур шумными и праздными. А потом именно они «отметелят» Леню, когда Дина будет звать на помощь. Потому что ей станет страшно наедине с ним около открытого окна. В его красных глазах она не увидит ни капли здравого смысла и уже не услышит ни одного слова сквозь его грязную брань. Дина отвернулась от лица Лени и посмотрела в открытое окно девятого этажа. «Поймать бы сейчас ветер, который насвистывает что-то тревожное в уши. Что, что он рассказывает?» Дина прислушалась. «Может то, чего я еще не знаю, но обязательно должна узнать.» Дина не заметила, как стиснутое мужской рукой ее тонкое горло издало громкий вопль. «Ошейник» замер на коже мертвой, стальной хваткой, отчего Дина механически попятилась назад, еще плотнее к окну. Ветер уже не насвистывал, а лишь продувал все ее тонкое тело и обволакивал в воздушных потоках. Сквозь тихий шелест листьев девушка услышала обыкновенный уличный гул – в звуках автомобильных гудков, в детском плаче, в рекламных призывах детей-подростков - жизнь ворвалась и запуталась в ее смольных волосах, накрепко вцепившись в развевающиеся на ветру локоны Дины. Ладонь соседского парня вцепилась в лицо художника, и оттолкнула от девушки. Леня упал на потертый красный диван. Диван затрещал, потерял одну из опор, перекосился на бок. В этой не привычной для дивана позе он застыл, уставившись на Дину своими маленькими темными «глазенками» - пятнами от чернил, вопрошая «За что?». - Только не бей его, он же не выдержит, из-за своего диабета – тихо сказала Дина. Парень плюнул на ботинок лежачего Лени и молча ушел. Дина в солидарность дивану покрылась тем же цветом. Она проработала в Москве еще полтора месяца. Однажды вечером в середине недели, Дина позвонила своему работодателю и сообщила, что завтра не выйдет на рабочее место. - Лучше я расскажу о твоем муже. Я бы полюбила его, вот только он слишком примитивен - скажет Дина - Почему? – Ляля залезла с ногами на зеленый диван и пересматривала фотоальбомы. Попадались фотокарточки, где Ляля узнавала себя. То с неуклюжим рюкзаком «колобок» на фоне горных пейзажей, то с сережкой в носу (медицинской иглой прокалывала Лялин нос Лика – сестра Дины). Пухленькая и розовощекая Ляля на концерте рок группы вместе с Диной в одинаковых майках берут автографы у исполнителей. У самой Ляли давно уже не осталось таких фотографий. Что-то было разорвано и брошено в мусорные баки, что-то Лялей сжигалось. Но вовсе не из-за этих фотографий она брала с полок альбомы. - Но он, же обыкновенен. Такая обыкновенность вызывает лишь гнев. Медленно подходит к горлу отвращение к человеку со всеми его пустыми днями, прожитыми обыкновенно. Его слова из того же словаря, что и мой - но разве мы не говорим о разном? - Разве я необыкновенная? - Ляля искала в альбомах фотографии брата Дины. На два года младше Дины, он был абсолютным антиподом сестре. Невысокого роста с правильными чертами лица, он говорил много и громко смеялся. Читал лишь приключенческие романы и без ума был от фильма «Человек – амфибия». - Конечно ты тоже такая же, как и он. Ты тоже хотела бы мыслить стереотипами, но у тебя ничего не получается, у тебя было несчастливое детство. Ты его провела, как цветок на подоконнике, мечтая под строки Грина – Что Мишку ищешь? – засмеялась Дина. Ляля пристыжено перевернула страницу альбома. За тяжелой шторой в мелкий цветочек, на широком подоконнике, прислонившись к оконному проему, она читала, положив книгу на полусогнутые колени. На старых обоях, под ковром, висевшим на стене, к которой была придвинута кровать, на уровне глаз, где голова касается подушки, грифом карандаша выводила имена героев Маргарет Митчелл и отрывки стихов Цветаевой. - Перестань смеяться. Дина перестала. Подошла к зеркалу, стала поправлять бирюзовый шифоновый шарф, закрученный вокруг длинной шеи. - Ведь есть иной выход - Дина повернулась к Ляле, уголки ярко накрашенных губ сдвигая влево - В конце концов, есть другие мужчины. - Ты сама в это не веришь - Не верю, но я тоже влюбляюсь, разочаровываюсь и вновь влюбляюсь. Дина поняла, что привела идиотский пример. Она, наконец, отошла от зеркала, вышла из комнаты и закурила. В грубом мешковатом платье грязно коричневого цвета с растрепанными волосами и опухшими от слез глазами, Дина просит пощады на людной торговой площади. Вымаливает у Любви снисхождения. Толстой бечевкой связанны руки за спиной. Сама поднимется по укреплениям к высокому столбу и будет ждать, когда связанная к месту своей пытки будет дотла сгорать в своей дьявольской любви. Любви к чему? Уже забыла. Любовь… громкая, пьяная, пожирающая. В кого была влюблена она? Разве вспомнишь? Нет уже его, и никогда не было. Были красивые лица, мужественные руки, глаза, голубые или карие. Да, нет же зеленые глаза и светло русые волосы. Но разве их любила Дина. Нет, Дина любила что-то несуществующее в реальном мире. До отчаяния, до хрипоты в горле, она кричала, что любит и приносила себя в жертву, каждый раз. - Разве в нашем возрасте влюбляются? – Ляля аккуратно ставила фотоальбомы на полку. - В каком – таком нашем возрасте? Ты сейчас размышляешь, как подросток – переросток. Глупо отрицать, то, что может случиться с тобой через день. - А, на мой взгляд, глупо строить из себя наивную юную особу, особенно, когда на зеркале в ванной, баночки с возрастными кремами. - Ну, ну что еще ты нашла в моей ванной? – вопрос Дины раздраженно повис под хрупкими потолками старой квартиры. Она не ждала ответа, вышла из комнаты. - Что ты туалетную бумагу покупаешь в тон цвета кафеля. - Загадывай желание и потри этой кошке пузо – крикнула Дина из кухни. - Какой кошке, этой? - Ляля вышла из комнаты, и под столом нащупав рыжего кота, принялась чесать его. - Что ты делаешь? - Пузо чешу кошке, чтобы желание исполнилось. - Не этой кошке, а вот на картинке - Дина открыла, лежавшую перед ней книжку, на третьей странице была изображена отвратительно толстая пятнистая кошка, демонстрируя всем свой белый живот. Ляля взяла в руки маленькую книжку в твердом переплете, полистала страницы. - Только гладь ей пузо ласково и жди, когда почувствуешь что-то теплое у себя вот здесь – сказала подруга, указывая на свой низ живота. - Тепло я должна у себя в животе почувствовать? - Да, я например, чувствую, словно пузырьки лопаются – сказала Дина – Ах, вот еще обязательное условие, ты должна быть в хорошем настроении – она прищурила глаз и стала всматриваться в лицо Ляли – Вроде не ревешь. Ляля подумала, что пузырьки в животе вызывают у нее иные ассоциации, но постеснялась показаться «Фомой неверующей» старательно терла страничку. Вся затея казалась ей глупой. Затертое тело жирной кошки навевало вопрос: «Как часто в этом доме трут странички книг, чтобы желания сбывались?» - Ты хоть желание загадала? – спросила Дина. - Я хочу влюбиться. - Нет, так не пойдет - сказала Дина - Ты должна перечислить все черты, что должны быть в нем. Дина пододвинула листок бумаги и заточенным карандашом принялась рисовать. - Какой он должен быть, твой мужчина, ведь ты влюбишься опять не весть в кого. Надо загадать работящего. - Я думала, что любовь не оценивает и не раздумывает. - Значит, будет нищий, мало тебе в жизни нищеты? – Динин мужчина на листке был отмечен широкими плечами, но неестественно худощав. Ляля наклонилась над рисунком и пририсовала в руках мужчины канадский флаг. Копны черных взлохмаченных волос и щетина недельной давности, согнувшись над рабочим столом среди невообразимого хлама, исписанных бумаг, всевозможных подсчетов и графиков. - Может, он должен быть конструктором - неуверенно произнесла Ляля. - Точно, он сумасшедший поэт. А если у него длинный хвост жиденьких волос, в кожаной куртке, испачканный в машинном масле и пятно на дырявых джинсах. Оставленные в прихожей ботинки в грязи. А сам кричит: "Вся проблема в сцеплении". - Он что автомеханик? - Может да, но еще он заядлый путешественник. Он не может усидеть на одном месте. - Точно, он появляется на пороге, от него пахнет костром, а за спиной рюкзак. Он не помещается в дверной проем, и поэтому наклоняется, но вдруг теряет равновесие и тяжелый рюкзак валит его к твоим ногам. - Да, падает и цепляет гитару и она ревет, словно ревнивая жена. - «Нет, я не отдам его тебе» - поет гитара, турист, поднимается, садится на выставленную в прихожей обувь, берет гитару в руки и начинает наигрывать очередную балладу о потерянной любви. - Я не хочу барда, я хочу полюбить достойного мужчину - губы Ляли задрожали. Дина закончит рисунок, и листок поплывет по гладкой поверхности стола в сторону Ляли. Она поднимется и выйдет из-за стола и пройдет в комнату. Откроет крышку ноутбука и крикнет Лялю. - Садись и читай – Дина пододвинула кресло, чтобы Ляля присела и открыла электронную почту. «Дина, здравствуй, ну как там наш родной городок? Работка найдется для меня? Ведь, я права, ты домой уехала? Ну, ты пропала, так пропала, хоть бы мне словечко шепнула. Леня первый месяц ходил в бешенстве, а потом пить начал. А недавно он назначил мне встречу. Я приехала как он и просил, к супермаркету. Он потащил меня вдоль трассы, примерно через полтора километра я оглянулась, но видела лишь слабые очертания торгового комплекса, а он завернул в поле, повел меня по протоптанной дороге мимо пшеничных колосьев. Наконец, остановился у зарослей дикого шиповника, присел и мне сказал, чтобы я села. - Знаешь, что делают с предателями? – спросил Леня, прикуривая мне сигарету. И взгляд у него болезненный такой был, словно он уже третьи сутки не спал, в руках сигарета дымится, а он не курит. Я смотрю на его руки, а они дрожат, словно над огнем пляшут. Я решила, что бежать надо, до трассы добегу, у него сил не так много. Он уже картины не пишет, на стройке подсобником работает. А мы с Ванечкой больше не любим друг друга. Расстались. Он еще мальчик, ведь правда, Диночка, он же маленький еще. Я ему сказала, что родить хочу, а он собрал вещи и уехал к родителям. Я Гере позвонила, он меня с одним фармацевтом познакомил. Тот мне сказал, что хорошо, что срок маленький. Две таблетки дал. Такие большие таблетки, словно конфеты сказочные, разноцветные крошечки в них. Одну я должна была выпить сразу, следующую через две недели. После первой таблетки он умер во мне, после второй он вышел из меня. Мне ведь уже не двадцать, Диночка, это был бы мой первенец. Диночка, наши общие друзья рассказывают, что Лене не долго жить осталось. Так, что можешь радоваться». - Дина, ты жалеешь? – Ляля закрыла крышку ноутбука и повернулась к подруге. - Меня это уже не касается. И потом я же это ради тебя сделала - Дина глотнула воздуха и вышла из комнаты. Она хотела, чтобы ее это не касалось, но вновь появилась дрожь в коленях. И стало вновь страшно, как будто Лёня был рядом, и она чувствовала его тяжелое прерывистое дыхание. Слова из письма поочередно выпрыгивали из компьютера и носились по комнате. «Не долго жить…. Можешь радоваться…» Радуйся… радуйся… со смертью еще одного наркомана станет легче дышать. Она заставляла себя дышать, и казалось, спертый воздух свинцом ложился на губы, застревал в легких – и уже Дина смертельно больна, и она слышит тяжелый смех Лёни. Сердце съежилось в груди, до размера изюма. - Что значит, ради меня? – Ляля вышла вслед за Диной, поскользнулась на мокром полу, но удержалась на ногах, подошла к подруге и из ее рук взяла пачку сигарет – Что значит, ради меня? – Ляля повторила вопрос и закурила. Сухие губы на бледном лице Дины слегка растянулись в улыбке, она подняла глаза на Лялю и рассмеялась. Потухшую сигарету она вдавила в пепельницу, и прижала холодные ладони рук к щекам Ляли, она продолжала смеяться подруге в лицо. - Помнишь, в пятнадцать лет, я влюбилась в мальчишку. Мне – пятнадцать, да, значит тебе – четырнадцать. А ты говоришь мне: «Не бойся, Дина, если ты его любишь, то надо встречаться с ним». А я тебе: «А, как же ты, Ляля, ведь мы всегда были вместе?». Ты успокаиваешь меня: «Ничего, Дина, я придумаю». И стала встречаться с его лучшим другом. А друг страшный был, жуть! – Дина трясла Лялю за плечи – Ну, Ляля, вспомни…, чтобы мы всегда вместе были, с низеньким таким, мы его еще гномом звали.
Диван затрещал, потерял одну из опор, перекосился на бок. В этой не привычной для дивана позе он застыл -- Диван застыл?
Сама поднимется по укреплениям к высокому столбу и будет ждать, когда связанная к месту своей пытки будет дотла сгорать в своей дьявольской любви. -- Не поняла.... Так понимаю, вы про виселицу?
Образно. Немного не поняла: Лёня был мужем Ляли и братом Дины? Простите, может, я невнимательная... (на работе читаю )
Короткое описание: Роман - игра с судьбой, осилит ли терпевший поражение еще один раунд.- Терпевший у Вас прошедшее время, а осилит - будущее... Может замените на терпящий? Тогда настоящее состыкуется с будущим...
0
)
