2. МОРА

      Болтики, гайки, пружинки и храповики шахриде Мора находила под щеткой для волос, в банке с кремом, в пудренице, среди жемчужных брошек и серёг, и даже в своей постели. Находила, прибирала, а после снова теряла и обнаруживала в самых удивительных местах.
      Ее день проходил за чертежами, в работе с мелкими деталями и механизмами, в одной руке лупа, в другой отвертка, правая нога заткнута под себя, а нос и пальцы испачканы жирной и липкой смазкой. А в ее покоях туфли, усыпанные бриллиантами, рубинами, как кровавыми слезами, платья из бархата, муслина, шифона, соседствовали с механическими шкатулками, заводными игрушками, гаечными ключами, отвертками и даже мужскими штанами.
      В штанах и рубахе Мора иногда гуляла по дворцу. Один угол рубахи небрежно вытянут из штанов, темно-каштановые волосы водопадом из пружинок подпрыгивают в такт щелчков набоек по мрамору, следом тянется шлейф из косых взглядов, перешептывания и приступов удушья у тетушек.
      Послы, судьи и банкиры, что приезжали в дворец, окидывали странную девушку, взглядом, преисполненным недоумения, а ее теплая, золотистая кожа, цвета корицы и красные, полные губы, задерживали его дольше чем нужно. Мора вскидывала подбородок, не опуская глаз, преисполненных ненависти. И госпожа Софора всегда была тут как тут, неудивительно, ведь ее уши и глаза находятся в каждом уголке замка.
       Госпожа Софора — бабушка Моры и мать императора. Когда она зла, ее тонкогубый рот сжимается в твердую линию, собирая вокруг морщины — единственные складки в ее безупречном внешнем виде.
      — Нельзя показываться мужчинам! И что за руки такие? Почему вы такая грязная? Что за руки такие? — снова и снова вопрошает Софора. — Почему такие грязные? Почему вы такая грязная, моя дорогая? И что это на вас надето? Посмотрите на меня, девушка, я похожа на свинью, от которой пошел ваш род? Вы чернорабочий, а не шахриде! Позор династии! О, великий и всемогущий Триедин, я молю тебя, чтобы мой сын не увидел этого кошмара! Родная дочь… Родная кровь… Умойтесь и снимите грязь. Никаких изобретательств! Никаких мужчин! Быстрей бы вас выдали замуж! Мое бедное сердце сейчас разорвется от ужаса.
      Мора хохотала ей в лицо и возвращаясь в покои, скидывала рубашку и штаны, одетая лишь в свои распущенные волосы, она садилась на подоконник и курила. Мундштук и коробку сигарет — прямиком из Железной империи, ей подарил старший брат Адам, когда поймал за жадными затяжками. Тогда она курила самокрутку, спрятавшись за шторку в маленькой столовой для слуг и делала так всегда, когда сильнее обычного ненавидела замок Эффэ. Но больше всего на свете в ту минуту и любую другую она ненавидела своего отца.

      Моторчик маршайской куклы не заводился, Мора уже заменила детали и полностью перебрала его, однако, результата не было. Накручивая темно-каштановые кудри на отвертку, она перебирала в голове каждую деталь и заставляла ее вращаться, когда за спиной хлопнула дверь.
      — Шахриде! — голос бабушки прошел ледяной волной по позвоночнику. Мора мгновенно соскочила со стула и низко склонила голову, ощущая смесь из раздражения и благоговения. — Посмотрите на меня.
      Мора выпрямилась, бабушка прошествовала через покои, с гордостью неся свою ладную и стройную фигуру, по которой красный муслин платья буквально стекал, как вода. Фигура, как у девушки, говорили про нее. Но седина уже серебрилась в ее волосах, и удивительно гармонировала с блеском диадемы. За ней стайкой шествовали, разодетые в изящные платья, служанки. Она взяла Мору за подбородок.
      — Ах, — с призрением выплюнула она и Мора прочувствовала каждое грязное пятно на одежде и теле. — Будет ли когда-нибудь конец твоему неуважению?
      — Так расскажите отцу какая я, пусть казнит меня, убейте меня наконец, как и мою мать, если мое поведение…
      Хлесткая пощечина, заставила ее замолчать. Щека пульсировала болью и Море хотелось выбежать из покоев. И бежать, бежать, бежать… Глаза Софоры пылали негодованием и шахриде не выдержала, низко опустила голову. Волосы упали, как занавес. Она любила бабушку, а должна была бы ненавидеть.
      — Ты не знала своей матери! Ты была ребенком! Эта казнь была криком отчаянья, Мора. Но я пришла не обсуждать Розалию или тебя… — Софора снова излучала лишь спокойствие и власть. — Я привела тебе служанку.
      Мора села за стол, скрестила на груди руки. Служанки сновали по ее покоям днем и ночью, еще одной больше, одной меньше… Какая разница?
      — Тебе нужна служанка, — повторила Софора с нажимом и Мора вскинула удивленный взгляд. — Тиша! — позвала бабушка.
      Буквально на цыпочках, пугливо, как птичка, из-за ее спины показалась светловолосая, худенькая девушка четырнадцати лет. Она боязливо вздрагивала, маленькая грудь жадно вздымалась. Пунцовый румянец залил ее щеки и шею, тонкие в запястьях, точно прутики, руки вцепились в юбку. На Мору она не смотрела, застыла в низком поклоне. Служанки Софоры поглядывали с любопытством, их покровительница была могущественнее и попасть в услужении дочери Эрганга… Что может быть хуже?
      — Зачем мне такая бестолковая? — вскрикнула Мора.
      Как же она юная и несчастная! Открыть бы двери замка Эффэ и выпустить ее. Лети, птичка! Лети на свободу.
      — Ее имя Тиша, — продолжила бабушка. — Она будет жить с тобой и следовать за тобой. Твоя помощница и твоя опора, куда бы ты ни пошла.
      — Ты приставила ко мне шпионку, — поняла Мора.
      — Она будет тебе помогать.
      — Она будет шпионить!
      — Мора!
      Шахриде стукнула каблуком об пол и вскочила со стула.
      — Она здесь не останется!
      — Еще слово и вы ничего больше не сможете в этой комнате закрутить, девушка. Я прикажу здесь прибраться и оставить только то, что должно соответствовать статусу шахриде. И твои маршайские учителя будут изгнаны из дворца.
      — Ты хочешь дать Железной империи лишний повод ненавидеть нас? — Мора попыталась найти брешь в словах бабушки.
      — Твои учителя могут и не добраться до своей покровительницы. По дороге так легко оступиться в темноте, — небрежно заметила Софора. — Кто будет выяснять причину гибели двух или трех преподавателей?
      Мора пораженно ахнула. Она угрожает? Моя бабушка угрожает мне!
      — Тиша останется здесь. Разговор окончен.
      Юбка Софоры взметнулась от резкого движения и стремительно перечеркнув комнату, госпожа исчезла за дверью, следом выскользнули служанки. Осталась лишь Тиша. Тоненькая, глазастая и бестолковая дурочка. Она не двигалась, словно вросла в пол.
      — Ты так и будешь стоять?
      — Что же мне делать, госпожа? — ее голосок был таким тонким, что казалось вот-вот переломится.
      — Исчезни! Уйди с моих глаз! Убирайся, мерзкая крыса!
      Служанка упрямо поджала губы и не сдвинулась с места. Мора пустилась на стул, и сжав переносицу, медленно выдохнула. Она должна была ненавидеть бабушку, как и законы этого закостеневшего времени, в котором шахриде не имела право распоряжаться, даже собственными руками.
      Ее, как члена правящей династии, оберегали законы и традиции, которые устанавливались в течении десятилетий. Ей запрещалось трудиться и хоть как-то подвергать себя опасности, оставаться с мужчинами наедине, постигать науки, повышать голос в присутствие мужчин или смотреть на казнь. Она никогда не видела, как палачи рубят головы или сдавливают шеи тонкими шнурками, но знала, что казненным и убитым нет числа. Каждый день, за пределами дворца и внутри него, лилась кровь во славу шаха Эрганга. Брызги крови рубинами вспыхивали на золотом песке и розовом мраморе в великих садах замка Эффэ. Однажды, там пролилась и кровь ее матери.
      Мора не связывалась с политикой. Ее растили тихой, красивой птичкой, что должна высиживать потомство, услаждать взор и слух своего мужа. Большего от дочери Эрганга не требовалось — живое мясо для голодных гиен и львов. Она росла с мыслью, что однажды ее закинут в чью-то пасть, чтобы заключить выгодный союз для империи. А пока шахриде едва замечали — внимание вселенной и императора было приковано к сыновьям.
      Но Мора не тосковала по отцу, наряды и подарки вполне окупали отсутствие в жизни чужого ей человека. А статус дочери Эрганга давал чуть больше свободы, чем позволено остальным женщинам в гареме. И Мора пользовалась этим, она открыла себе путь к знаниям: ее интересовали химия, история, арифметика и механика. Каждый день она погружалась в подвал, где обитал ученный Ирваш, единственный кто не побоялся дать уроки дочери Эрганга. Уже старый, древний и морщинистый, как складки гор, он открывал для Моры двери в прошлое предков, знакомил с бытом чужаков и их изобретателями, некоторые лично посещали замок Эффэ, чтобы дать принцессе уроки. Учитель возвеличивал власть ума над людьми. И она покорялась его спокойной манере речи, зажигалась его идеями и жизнь чужаков, неограниченная рамками предрассудков, ее ужасала и безумно влекла.
      Теперь каждый кто рискнул помочь ей перешагнуть законы и традиции, будут тут же переданы бабушке этой лупоглазой Тишей. Этого допустить нельзя!

      Когда Мора ломала голову над трудной задачей и отчаявшись, начинала допускать ошибки в простых примерах, учитель часто говорил ей: Меньше суетитесь, шахриде. Думайте. И сейчас она думала. Если отец узнает об ее занятиях, учителя могу выгнать из дворца или того хуже казнить. Она ничего не может сделать со служанкой: ни бросить в темницу, ни выгнать, ни даже отослать в другой дворец… Кто-то должен ей помочь! Тот, чье мнение и желание превыше всего. Конечно же, это ее могущественные братья.
      Но Адам в походе — он повел небольшой отряд к городу Рубишу, ходили слухи, что город каменотесов и рудокопов исчез, словно сдутый ветром бархан. Даже странно думать об этом. Пустяки, ерунда, Адам разберется, Адам со всем разберется… Он бы и к Софоре сходил, но Адама нет. А Дадрэйд прогуливает занятия, летает на махолете, что подарил ему маршайский церковник. К Лихану тоже нельзя, он напивается… Лихан всегда пьян. У Моры не осталось выхода. Она надела чистое платье и пошла к Салему.
      Семнадцатилетний Салем был старше ее на два месяца. Всего у ее отца было девять детей, в живых осталось пятеро. Сестры умирали одна за другой и к двенадцати годам она стала младшим ребенком и единственной дочерью Эрганга.
      — Не ходи за мной! — крикнула Мора Тише.
       — Прошу вас, не гоните. Я буду делать все-все-все, только не гоните, госпожа.
      — Иди к госпоже Софоре. Пусть приставит тебя к кому-нибудь другому! Скажи, что я невыносима.
      — Я не хочу к другим.
      Мора гневно фыркнула и заторопилась. Служанка волочилась следом с покорностью матона, что тащит тяжелый воз, повинуясь ударам плетей. Натравить бы на нее стражников, но бабушка может… И в самом деле может…!
      Покои Моры находились в гареме, на пятидесятом этаже. Чем выше положение человека, тем выше находились покои. Император Эрганг жил на двухсотом этаже, уборщики туалетов и загонов с ящерами жили в подвалах. Чтобы навестить братьев или бабушку, ей приходилось использовать специально подъемное устройство или прибегать к помощи дамжулов — проводники, единственные, кто мог бы путешествовать по замку Эффэ с закрытыми глазами. Они носили с собой карты замка, знали короткие и тайные тропы, и где найти даже самую ничем непримечательную служанку.
      Гарем занимал сразу несколько уровней, и каждую девушку расселяли согласно ее статусу. Прохладные коридоры гарема пересекали друг друга, как ниточки огромной паутины. Шелковые завесы заменяли двери множества комнат. Девушки возникали из ниоткуда и тут же пропадали где-то, среди легких, как дымка полупрозрачных тканей. Мора замечала оголенные руки и плечи, темные волосы, унизанные белыми бусинами или жадные взгляды, что выхватывали ее саму и долго не отпускали. Пленницы гарема — легкие, тонкие и прозрачные, как дымки. Ни солнце, ни ветер, ни раскалённый зной не касался их тел. Замурованные среди каменных стен, как в склепе, они взирали на мир через узкие, решетчатые окна.
      Мору стены гарема не останавливали. Она спускалась с этажа на этаж, заставляя механизмы подъемного устройства скрежетать и вращаться. Тишу подъемники пугали, но служанка упрямо следовала за Морой. И вскрикивая, хваталась за поручни, как подъемник дергало вниз.
      Видимо, бабушка предупредила стражу, Тишу везде пропускали, даже во внутренний двор, путь до которого занял около часа, но шаги служанки мгновенно стихли. Мора озадаченно оглянулась. Служанка застыла на лестнице, ее взгляд не задерживался на карауле, слугах и строителях, казалось, она не слышит даже обрушившегося на Мору шума — стук ведер, жужжания водных насосов, перекрикивание слуг и стражи, и уличную музыку. Тиша тонула взглядом среди розовых цветов. Персиковые деревья в саду уже набухали бутонами и медовый аромат витал в воздухе. Мора расстегнула верхние пуговицы корсажа и тоже глубоко вдохнула этот пряный и сладкий аромат.
      — Что такое? Ты никогда не видела цветущего персика?
      — Я… первый раз… — Тиша заломила руки. — О, госпожа! Это так прекрасно! Я ничего подобного не видела. Я так вам благодарна! Так благодарна!
      — Что ты несешь? — Мора не понимала и злилась одновременно. Она не просила ее ходить за собой! За что благодарит?
      — Мне было четыре, когда меня вырвали из рук матери…
      — Какое мне дело до этого? Замолчи! — едва не завизжала шахриде и двинулась через сад, так быстро, что это можно было принять за бегство.
      — Простите, — смущенно сказала служанка и шаги за спиной возобновились.
      Они шли мимо загонов для ящеров, откуда тянуло сладковатым запахом падали, ящеры любили делать запасы, которые гнили и разлагались от жары, мимо оружейной, где на два, подаренных госпожой Ривеной, ружья соседствовали с мечами, копьями и ятаганами, мимо кузнец, мастерских, прачечной, мимо огромной кухни, в которой нередко устраивали обеденные приемы, чтобы не изводить гостей подъемами и спусками с этажа на этажа. Сейчас был полдень и Мора знала, где найти Салема.
      Как она и ожидала он был на стрельбище. Грива его густых, рыжих волос издалека пылала, как факел. На нем были лишь свободные штаны, которые он закатал выше колен, а рубаху подвязал на пояс. Бос, почти раздет. Мора смотрела с завистью. Никто не скажет ее брату, что он одет не почтительно!
      Пожалуй, он был самый крепкий и крупный из братьев. На его руках и спине затвердевали мускулы, когда он натягивал лук. Рядом крутился сын загонщика, мальчишка лет пяти, и подавал ему стрелы и воду.
      — Здравствуй, братец, — сказала Мора. Тиша топталась с сзади, стараясь спрятаться за спину госпожи. Салем однозначно пугал ее.
      — Ах! Да ты в платье, сестра, — с издевкой заметил он и его темные глаза иронично сверкнули.
       Мора резким движением примяла юбку цвета малахита, словно хотела сорвать с себя и подошла ближе. От брата резко пахнуло потом и табаком.
       — Софоре не нравятся мои наряды.
      — А по мне так платье чудесно. Но тебе бы больше подошла мешковина. Ты не умеешь это носить, — и протянул руку к мальчишке, к свидетелю тому, как груб и насмешлив с ней брат. — Дай воды, шайтан!
      — Может ты сам будешь носить мои гребанные платья?
      — Гребанные? Ты сказала гребанные? — Салем растянул губы в улыбке. Он полил себе из бурдюка на шею, тут же вскинул голову и отряхнулся, как собака. Брызги окатили Мору с ног до головы, она гневно раздула щеки и Салем захохотал.
      — Моя милая сестрица, ты хотела надеть меня платье? Да ты оскорбляешь шахзаде? Оскорбляешь кровь и плоть самого шаха? Ты оскорбляешь…
      — Хватит, Салем! — разозлилась Мора. — Ты первый начал!
      — Что же привело тебя сюда, моя любимая сестрица?
      — То, что я могу тебе предложить, мой любимый брат.
      Он удивленно вскинул брови и озадаченно улыбнулся.
      — Это, — Мора схватила Тишу за руку и вытолкнула вперед. Служанка едва не упала и сгорбилась перед Салемом, взгляд ее бегал по сторонам, словно искал защиту, и без того хрупкая и маленькая, уменьшилась в росте. Кровь отлила от ее лица, сделав ее щеки и губы почти бескровными. — Сегодня ты воспылаешь к ней любовью и захочешь себе.
      Салем цокнул языком, пригнул голову к одному плечу, потом к другому и снова цокнул. Окинув Тишу долгим и задумчивым взглядом, он посмотрел на ее маленькую, едва обозначившуюся грудь.
      — Не воспылал.
      Это он специально! Какая ему разница, кого он затащит в кровать? Какая им вообще разница?
      — Салем…
      — Ее приставила к тебе бабуля?
      — Салем! — щеки Моры вспыхнули.
      — Прошу прощения… Я хотел сказать госпожа Софора, — такт Салему был несвойственен, он любил бросать в лицо правду, как грязь: — Удивляюсь ее терпению. Она все еще пытается вылепить из тебя, — он окинул Мору быстрым взглядом, — женщину.
      — Из тебя то ее она уже вылепила… может и со мной получится, — ядовито фыркнула Мора, припоминая ему выпады в сторону своих нарядов.
      — Глупая! — лишь заметил он и взял из рук мальчишки стрелу. — Мне жаль тебя.
      — Себя пожалей! — вскрикнула Мора, глубоко обиженная его словами. И зная, где у него болит, ударила в ответ: — Сегодня Эраганг любящий отец, а завтра посчитает тебя обузой. Потому что есть Адам, есть Дадрэйд и Лихан. Тебе не видать власти!
      — Ты права. Я самый младший сын… И, наверное, я жалок, — Салем зло улыбнулся и приложил стрелу к тетиве. Его глаза горели неистовым, лихорадочным огнем, когда он целился. Море стало страшно, она тут же пожалела о сказанном и торопливо добавила:
      — Но отец прислушивается к Адаму. А Адам никогда не тронет тебя… Он замечательный брат.
      — Адам, Адам, Адам… — передразнил Салем. — Адам тебя не тронет. Трон один, а нас четверо, а в будущем станет еще больше, — добавил он глухо. — Отец каждый день бороздит просторы между ног очередной наложницы. В его штанах еще полно будущих сыновей и дочерей. А всех его сыновей растят воинами.
      Стрела свистнула, рассекла воздух, и попала точно в центр мишени,
      Холодок разлился по сердцу. Перед глазами Моры возник темноволосый и кареглазый Адам. Стройный и самый красивый из братьев. Представила холодного и раздражительного Дадрэйда, чье имя в детстве никак не могла выговорить. Со временем Диди превратился шахзаде Дадрэйда и отдалился от нее. И этот невыносимый Лихан… Он проводит время за карточным столом чаще, чем за учебными занятиями. Мора взглянула на рыжего демона, что стоял перед ней. Салем тер подбородок и хмуро смотрел вдаль. Мысль потерять их, содрогнула ее — братья ее корни, а она дерево. Подруби их, и она рухнет.
      — Конечно же, это лишь мои страхи, сестра, — неожиданно сказал Салем, заглянув ей в глаза. — Адам займет трон, а мы станем наместниками.
      Мора ему не поверила. Но говорить и думать о смерти братьев невыносимо.
      — Ты мне поможешь? Заберешь служанку? — перевела она разговор. Тиша вздрогнула и опустила голову.
      — И что мне с ней делать? — поморщился Салем.
      — Делай что хочешь? Какая мне разница? Не хочешь ее, пусть моет горшки. Но в моих покоях ей не жить!
      — В моем гареме тоже. Перисия очень ревнива. Била наложницу статуэткой, пока не сломала переносицу. Девочка была чудо как хороша.
      Мора устало вздохнула. О Перисии она слышала чаще, чем хотелось. А лучше было бы вообще не слышать о ней. Почему она не может испариться! Кануть в подземные реки Тахару?
      — Не понимаю. Ты все время недоволен Перисией, и никак от нее не избавишься. Отошли ее куда-нибудь, чтобы она больше не докучала.
      Салем захохотал, но Мора успела заметить гримасу растерянности.
      — Ей сложно отказать. Она волшебно танцует и поет.
      — Она забила наложницу статуэткой! — возмутилась Мора. — Твою женщину! И тебе все равно?
      — Льву подходят только львицы. Эта девочка не подходила… Можешь предложить ее Адаму, но месяц назад его наложнице подпалили шелковое платье, когда оно было на ней. Если тебе станет чуточку легче, скажу, что он, как правильный и образцовый брат страдал, — Мора судорожно сглотнула и Салем вскинул руки, как будто сдавался: — Хорошо. Я беру твою служанку в гарем. Но назад ты уже скорее всего получишь только ее труп.
      Мора едва ли не оскалила зубы и оглянулась на Тишу. Служанка хлопала коровьими ресницами, глаза уже раскраснелись и тонули за дымкой слез. Еще немного и у нее начнется истерика. Мора развернулась на каблуках и поспешила покинуть стрельбище, ощущая на себе по собачьи обиженный взгляд служанки.
      — Чего стала? — крикнула Мора. — Уже хочешь остаться?
      Тиша просияла и подобрав юбку, последовала за ней.
      — Я так благодарна, госпожа. Так благодарна…
      — Я от тебя все равно избавлюсь.
      Мора вернулась в сад. Воздух здесь сухой, хлесткий и раскаленный, и даже пять фонтанов не спасают от зноя. Ветер дул с запада, с гор мельхов, заметал мраморные дорожки песком, слуги сметали рыжую пыль, которую тут же приносило ветром. Или наполняли кувшины свежей водой и раскладывали под тенью навесов вазы с фруктами. Здесь же,  в тени, находились фонтаны — их хрустальные струи под изогнутыми углами падали в каменную чашу.
      Жители Золотой империи клялись утопить Эрганга в этом фонтане.
      Шакал, что поласкает свой хер в фонтане, когда наши дети умирают от жажды! Когда-нибудь он захлебнется или его утопят добрые люди! — такое Мора слышала, когда совершала редкую прогулку по городу.
      И пусть утопят… Пусть!
      Но им не пробраться сюда. Никому не пробраться за стены замка, что такой белый, будто сделан из человеческих костей, ведь стены, что окружают его — непреодолимая преграда. Они высоки и их охраняют лучшие из воинов.
      А снаружи мир похож на термитник. Темные громады домов высились над стенами, заслоняя небо. Множество окон в полумраке зажигались золотыми огнями, и Мора нередко смотрела на них с балкона, представляя звездным небом. Эти гиганты росли друг на друге, как грибы, в несколько слоев.
      Нижний уровень служил опорой для строительства нового. Самый плотно населённый район был так густо застроен, что лучи солнце не достигали нижнего яруса. А чтобы подняться на верхние улицы, нужно преодолеть множество лестниц и мостов, самый короткий путь — это подъем на лифте, дирижабле или махолете.
      Самым большим термитником города Джуна был, конечно же, замок Эффэ — маленький город, в одном здании. И его острые купола буквально пронизывали небо. С его верхних этажей можно разглядеть все четыре яруса и как люди, точно муравьи поднимаются с одного яруса на другой, идут пешком, едут на ящерах, в каретах, на велосипедах, или даже в этих дымных, рычащих коробках, что называются машинами.
      И к своему ужасу Мора понимала, что не смогла бы выжить за стенами замка.
      Я так много читала, но не знаю, как называется улица через дорогу! Не знаю, где продают хлеб, мясо, как оплатить счета или достать воду… Я даже не знаю, как достать воду в собственном замке. А должна ли я знать?
      Вместе с терзающими вопросами в ней разрасталась горячая потребность увидеть Ирваша. Но Тиша никак не отставала, семенила по пятам, как собачонка. Мора нахмурилась и рухнула на скамью.
      Думай! Не торопись. Не принимай слишком быстрых, поспешных решений.
      — Хочу пить, — сказала Мора. — Принеси. Хочу холодную!
      Тиша вспыхнула энтузиазмом и побежала к ближайшему кувшину, что был обложен тугими мешочками — маршайское изобретение. Внутри этих мешочков гелеобразное вещество — азотот. Когда Мора на уроках Ирваша вскрывала мешочки, он превращался в холодную, леденящую воздух дымку.
      Тиша протянула ей кувшин, улыбка обожания не сходила с ее лица. Мора ощутила укол совести, но позволить своим людям пострадать…
      — Дура! Слишком холодная!
      — Подержите ее немножко на солнце.
      Мора вскинула бровь и плеснула воду под ноги Тише.
      — Я сейчас хочу! Пить хочу! Если ты такая ленивая и бесполезная, иди к госпоже Софоре и скажи об этом. Что от тебя никого толку!
      Тиша подняла на Мору грустный взгляд и прошептала:
      — Я поищу, госпожа. Принесу то, что вам нужно. Простите, что разочаровала вас.
      — О, прости меня. Я такая грубая, — внезапно дружелюбно улыбнулась Мора. — Ступай на кухню, попроси кухарку, она сделает холодный чай. Пусть и тебе сделает.
      Тиша недоверчиво улыбнулась и ее пестрые туфли замелькали по мраморной дорожке. Мора посидела на скамье, ожидая, пока служанка скроется из виду и мгновенно поднялась. Подобрав полы юбки, она побежала так быстро, что потеряла туфлю и сбросила вторую. Плитка обжигала ее босые ноги, волосы растрепались. Мора успела измять и испачкать юбку, пока бежала через сад. Пот катил по ее спине градом и мокрое платье уже прилипало к телу. Красная и задохнувшаяся от быстрого бега она едва не врезалась в мужчину в длинном, маршайском фраке, он ухватил ее за плечо и остановил.
      — Осторожнее! 
       Мора тут же вскинула голову, он был значительнее выше ростом. Темные глаза изучали ее. Мужчина не был стар, но его волосы казались выбеленными или седыми. Они доставали до его плеч, что-то в его внешнем виде или в чуть прищуренных глазах напомнило ей… Змей? Одной рукой он тяжело опирался на трость. И весь его образ от осторожной улыбки до перстней на пальцах был пропитан элегантностью.
      Мора чуть попятилась, как и под взглядом Софоры почувствовав себя неуклюжей замарашкой. И лязгнула зубами. Она бы не удивилась узнай, что большую часть дня он тратит на гардероб.
      — Должно быть, слишком рискованно бегать в таком ви… — седовласый споткнулся на слове и, отдернув руку, сделал шаг назад. — Приношу свои самые глубокие извинения, госпожа Мора, — он поклонился. — Я совершил чудовищную ошибку приняв вас за какого-то другого.
      Он показался ей напуганным и смущенным.
      — Не удивительно, во мне не заподозришь дочь Эрганга. Вы…?
      — Магистр ордена двухголовых, мое имя Шерган. Вы должно быть обо мне слышали.
      Мора пыталась дышать тише, но от быстрого бега тело пылало и воздух словно выжгло из легких. В мыслях она уже была в прохладном кабинете учителя, где на мраморном столе шипят от пламени спиртовки пузатые колбы. Ей нужно идти!
      — Слышала.
       Люди говорили о нем, как «тот таинственный магистр, что льет реки крови в подвале лаборатории и возглавляет опаснейший орден». Нередко вместе с его именем вспоминали и могущественную чужачку, женщину из далекого мира за морем, что прилетела на крылатых и водоходных машинах из Железного царства, царства машин и металла. Ее шлейф стлался за ней облаком дыма и из сотни механических слуг была ее свита. Не могли люди не говорить и купце Герро, у которого в карманах звенит золото, когда он гуляет по садам своих владений. Тот, у кого хватит денег на все! На весь мир! Но имя Шергана всегда окутывала какая-то страшная тайна, которая якобы хранилась за стенами его лаборатории. 
      — И должно быть много лестного, — добавил он, покривив губы в усмешку.
      — Не сомневайтесь. Вы яркая личность, — осторожно заметила она, не терпеливо переступая на месте.
      — Меня величают великим мясником Золотой империи. Вот такая… она — слава? Может быть. Моя мать была из племени шешу. Говорят, в детстве им затачивают зубы, и они пьют кровь змей. Сколько бы открытий я не сделал, никак не могу отмыться.
      Мать из племени шешу и он никак не может отмыться? Отмыться от родной матери? Последние слова Мора уже не слушала. Она не понимала и не хотела понимать искренен ли он, или это всего лишь вежливая ложь… И зачем прибыл в замок, тоже. Она спешила.
      — Кажется, вы куда-то торопились, — наконец-то заметил Шерган.
      Мора качнула головой, бросила:
      — Рада была познакомиться, магистр.
      И снова побежала, и бежала быстрее прежнего. Оставив магистра за спиной, она не разу не оглянулась.
      Дверь в кабинет учителя тяжела и массивна, ржавая ручка в виде головы кошки смотрела цветными стекляшками. Мора отдышалась, чтобы не пыхтеть, как загнанная лошадь, и потянула за ручку.
      Множество стеллажей с книгами превращали комнату в лабиринт. Мора шла между стеллажами, сворачивая в коридоры из книг, и кончиками пальцев считала корешки. Еще пару дней назад она сама расставила их по алфавиту. Запах ржавчины и химических кислот щекотал нос. Она в-первые за этот день улыбалась. Здесь, в этой комнате прошла большая часть ее детства. 
      Мора приостановилась, расслышав шум и голоса.
      — Это проблематично?
      Она узнала этот голос. Тяжелый, металлический и строгий. Голос отца. И непроизвольно сделала пару шагов. Она схватила ртом воздух и не могла пошевелиться от ужаса. Отец сидел за столом и на него падал рыжий отблеск лампы. Худощавый, жилистый, волосы черные, как смоль. Тяжелый, властный подбородок выпирал, придавая лицу суровое и безжалостное выражение. Ее отцу не исполнилось и сорока, а своего первого сына он зачал в пятнадцать лет.
      Мора стала медленно пятиться.
      — Проблема кроется в деталях, мой господин, — ответил старческий голос учителя. — Насколько вы доверяете этой женщине?
      — Она должна верить, что мы услышали ее и действуем. Без этого ни о каком сотрудничестве она не захочет разговаривать, — он сжал на столе кулаки и перстни засверкали на его пальцах. — Мне нужна вода. Моему народу нужна вода. Ее творениям нужна вода. Я не имею право загонять свой народ в петлю, чтобы поить железных монстров. Но мне нужны эти машины, особенно сейчас, когда недовольство народа начинает закипать. Это сила, с которой считаются! И все же рано или поздно мои поданные придут в мой замок, старик. И потребует крови, рано или поздно жажда выжжет им мозги и даже порох и армия из железа их не напугает. Эта женщина может решить проблему. Ты знаешь ее возможности. Но ее требования невыполнимы! Мы истребили всех скъёров!
      — Всех? — удивился Ирваш. — Нет. Остались единицы. Их еще встречают то там, то здесь.
      Эрганг раздраженно и облегченно вздохнул.
      — Займись этим. Найди ей этих зверушек. Мне нужны возможности этой женщины.
      Мора уперлась спиной в лестницу и торопливо взбежала по ступенькам, наружу, под зной. Пульс стучал в висках. Она чуть было не подвела учителя. Испуг отпускал медленно, руки мелко дрожали. Ей было зябко и жарко одновременно. Так глупо… Чуть не попалась! О чем это они там говорили? Зачем им скъёры? Неужели мало тех страшных лет, когда эти жуткие существа уничтожали ее народ одним лишь своим присутствием!
      Мора шла, погруженная в мысли и как будто со стороны чувствовала, что обитатели замка неожиданно пришли в движение, но не осознавала охватившего всех волнения, люди шли в одном направлении, задевая ее плечами и неожиданно она четко расслышала тяжелый и протяжный гул. А расслышав, споткнулась. Этот вой раненного зверя нес лишь одну весть…
      — Наследник… Шахзаде! Адам! — кричали голоса вокруг. — Как это могло произойти? Император будет в ярости!
      — Где отец? Позовите отца!
      — Мора! Это Мора! Не надо ей смотреть!
      — Кто-нибудь найдите отца!
      Воздух загустел и тишина обрушилась, накрыла ее, как темная, холодная вода. Слуги, стража, строители, братья вязли вокруг, как в патоке.
      Мора шла. Приторная сладость персика душила ее. Жадная толпа уже слетелась, как воронье и мешала пройти. Мора протискивалась, прорывалась. На пути возникла бледная Тиша, в ее руках кувшин с чаем, на лице выражение беспомощного ребенка. Служанка не решилась подойти. Софора преградила путь, взглянула большими, остекленевшими глазами и понимание обрушилось на Мору с такой силой, что у нее подогнулись колени. Бабушка поймала ее за локти и прижала к себе, закрыла собой от толпы, что открыто глазела на них, но не могла закрыть от обрушившегося на нее ужаса. Кажется, Мора кричала, кажется, ей что-то говорили. Душная вонь персика на губах и тишина вокруг… Горло ее охрипло и болело.
      Ее не пускали, но она знала, ее мертвый брат лежит на розовом мраморе, среди цветущего персика.