О, Вы - посланники глубин,
Которые лежат вне мира,
Приходите с небес седин,
Неся в себе не жизнь, 
Но таинство эфира.

 

 

1

Элой проснулся и лежал в темноте, взгляд был еще затуманен, и черты лица старика, сидящего перед ним, расплывались в сумеречном мерцании слабого света. Свет, по-видимому, был от свечи или газового фонаря и не давал отчетливо разглядеть лицо старца. Кроме того он был в капюшоне. Его, наверное, некогда прямой нос был чуть сгорблен как будто от перелома, а лицо было испещрено то ли глубокими морщинами, то ли старыми шрамами. Стрик тоже смотрел на Элоя, потом чуть наклонился и начал шевелить губами. «Да, он что-то говорит, но ничего не слышно», – подумал Элой. Потом шёпот стал вроде-бы громче: «Проснись, Элой. Проснись. Пора», – Элой стал жмуриться, моргать, пытаясь окончательно прогнать сон и понять чего хочет этот старец. Свет стал усиливаться и заливать комнату, а фигура старца – пропадать, и в конце концов растаяла.

Элой сел на кровати, усиленно потер руками лицо, дабы окончательно прогнать сонную хмарь, и осмотрелся.

– Проснись! Давай уже просыпайся, лежебока! – кричал Гуф. Он сидел на коленях на полу, спиной к Элою, и рылся в шкафу. Старика нигде не было и в помине. За окном чирикали воробьи и шумели липы. Утреннее солнце заливало комнату, играя лучами в пылинках, летающих в воздухе.

– Да проснулся я, – буркнул Элой. – что ты так кричишь, неужели этот храм науки, наконец, соизволил-таки сгореть до тла?

– О, ты уже встал, – Гуф вылез из шкафа с какими-то тряпками. – Хуже, ты не представляешь что произошло. С самого утра твориться что-то непонятное. Младшим поменяли расписание, сегодня же у них занятия в библиотеке, а им всем нате – лекции по природознанию, в дальнем крыле. Столовая с утра закрыта, завтрак понесли прям на занятия. Библиотеку тоже закрыли. Ты спросишь, а что нам до этого? А я тебе скажу – нас отправляют в поля. Объявили внеочередные трехдневные сборы. Во как! Через месяц экзамены, потом экскурс, а они – сборы! Как тебе? Но и это еще не все. Час назад приехал сам Бартас и убежал в профессорий. Ты представляешь! То-есть тут такое – непонятно что, а он с утра, бегом, уже здесь. И заметь не на министерском экипаже, а на легком, да с шестью лошадями. Во как торопился! И Конт…

– О, Гуф, прошу тебя, не тараторь так, – перебил его Элой.

Гуф уже стоял посреди комнаты, пыхтя, что-то запихивал в рюкзак.

– Да, я ж, я для тебя стараюсь, – он отбросил рюкзак в сторону и уселся на пол, озираясь на разбросанные вещи. – Так вот, даже Конт здесь ошивается, а ведь он должен быть за триста верст отсюда, на раскопах. Что-то то твориться.

Гу́ффин Бо́лтус наверное был первым балаболом на всем курсе, но чего у него было не отнять – он знал обо всем, что творилось вокруг. Они учились с Элоем в одном классе и были соседями по комнате в ученическом доме, потому – и лучшими друзьями. Ученический дом был отдельно построенным пятиэтажным корпусом для проживания учеников из дальних районов Антвентии, тех, кто не мог приезжать на занятия каждый день из-за дальнего расстояния и невозможности обеспечить себя жильём поблизости и сирот. Гуффина в университет определили родители и платили за его обучение и проживание. А Элой был на этом свете один. Таких в университете было много, но Элой от них отличался.

Дело в том, что Элой не знал своих родителей, и никто не знал. Плетеную люльку с завернутым в светло-голубое одеяло младенцем обнаружили на ступенях Эссакфолдского госпиталя шестнадцать лет назад. Кроме младенца там была только карточка с именем – Эло́й Ка́рдрет. Младенца пристроили сначала в пансионат детей-сирот ветеранов Ренегатской войны, потом в школу при Гражданском министерстве, при выпуске из которой мальчик показал хорошие знания и способности в природознании, химологии и вычислительной науке и был зачислен в Университет естественных наук Эссакфолда. Сейчас уже шел четвертый год обучения, и ученики готовились к первым выпускным экзаменам, а затем экскурсу – прохождению службы по изучаемой специальности для получения практических навыков.

– Ну, так что там про сборы? – Элой спрыгнул с кровати и пошлёпал босым к умывальнику, находившемуся в углу комнаты за фетровой ширмой.

– К половине одиннадцатого велено всем – с четвертого по седьмой курсы – явиться во внутренний двор университета и иметь при себе личные вещи для проживания на три дня, чистую тетрадь для письма с карандашами и перьями, ездовые сапоги и рапиру. Будем учиться разбивать лагерь, упражняться в фехтовании и верховой езде. Представляешь? Мы – четверокурсники, и разбивать лагерь и махать рапирой! Мы ж почти весь третий курс только этим и занимались!

Элой умылся и расчесывал свои непослушные вьющиеся волосы, глядя в зеркало. Смотря на свое отражение, он вдруг представил лицо того старца из сна – его взгляд был как будто печален или очень уставшим, но очень теплым.

– А сколько сейчас времени?

– Около девяти, – ответил Гуф. – И если мы не поторопимся, то нас непременно ждет какое-нибудь интересное занятие по уборке университетских коридоров.

– Я бы что-нибудь съел и выпил кофе, – протянул Элой.

– Эк Вы, сударь, кофе желаете? – съязвил Гуф. – А осетринки копченой, да с вином?

– Вы – балабол, господин Болтус! – рассмеялся Элой и кинул в него полотенце. Друзья весело расхохотались, потом Гуф схватил большую указку, а Элой швабру, и смеясь и задирая друг друга изобразили фехтовальный поединок.

– Ну ладно, Гуф, повеселились и хватит, – остановился первым Элой. – Ты прав, нужно побыстрее собираться, а то и правда неприятностей схлопочем. Но я бы и правда хоть чего-нибудь позавтракал, а то кто ж в поход идет, да на пустой живот.

– Я тут припас сыра и окорок с хлебом, – ответил Гуф. – А за чаем дело не встанет, думаю в холле чайник еще теплый, сейчас сбегаю, а ты давай собирайся. И Гуф умчался за дверь.

 

2

Через полчаса друзья вышли из ученического дома и направились по аллее к зданию университета. На улице стоял погожий и теплый весенний день. Липы в аллее уже распустились и шумели на легком ветерке, а на их изумрудных листьях искрились солнечные зайчики. С заплечными рюкзаками друзья шагали по дорожке, засыпанной крупным песком, и обменивались комментариями по поводу происходящего вокруг. А вокруг действительно чувствовалась какая-то суматоха. Ученики группками и по одиночке тянулись вглубь аллеи, но среди них не было тех, кто учился на курсах младше четвертого. Почему-то не было видно дворников, по обычаю делавших утренних обход. Зато у главных ворот стояли четверо караульных в синих мундирах и черных киверах.

– Должно быть из свиты Бартаса, – заметил Гуф.

В сторону ученического дома прошагал главный комендант университета в сопровождении пятерых дежурных – учеников седьмого курса, которых назначали в помощь коменданту каждую неделю.

– Пойдем вокруг здания и зайдем во двор с другой стороны, – предложил Элой. – Хочу осмотреться получше, время же еще есть.

– А, всяко интересней чем там толкаться, пойдем.

Гуф и Элой уже были шагах в ста от главной лестницы, ведшей к подъезду с массивными дубовыми дверями, наверное, в три человеческих роста. Это был главный вход в величественное здание Университета естественных наук Эссакфолда. Здание было выстроено полуэллипсом, в пять этажей высотой, и центральной секцией – в двенадцать, которую венчал восьмигранный шпиль. Вдруг поднялся какой-то шум и суета, из дверей выбежал привратник и стал быстро спускаться по ступеням вниз, громко звоня в колокольчик, держащий в руке. Двое караульных у ворот начали их открывать, а двое других встали с двух сторон открывающегося прохода. Послышался топот копыт и хруст гравия под колесами, снаружи ворот подкатил и становился черный экипаж, его деревянный корпус блестел на солнце лаком, а фонари позолотой, все окна были на нем зашторены красной парчой. Тут же раскрылись двери подъезда, и наверху показалась небольшая делегация в сопровождении еще четырех солдат. Во главе группы спускались двое и что-то обсуждали. Первый – мужчина чуть больше чем средних лет, среднего роста и широкий в плечах он выглядел несколько приземисто. На нем были невысокий черный кивер с красным пером, красный доломан с золотыми галунами, черные рейтузы и черные же сапоги. Второй – ростом чуть выше, пожилой но крепкий мужчина с острым взглядом и орлиным профилем, в темно-зеленом расшитом серебром камзоле. Это были Первый Вице-министр Граф Теода́ль-Барта́с Гуннбе́р и руководитель университета профессор Да́гиат Мегисме́р. Они спустились вниз, прошли от лестницы до ворот не переставая что-то обсуждать, и остановились около экипажа. Граф Гуннбер сказал какие-то последние слова, отвесил короткий поклон-кивок и запрыгнул в экипаж. Лошади резко рванули с места. За экипажем стояли четверо рысаков, стражники сопровождавшие делегацию запрыгнули на них и пустились вслед за экипажем, а те что были у ворот затворили их и остались в карауле. Профессор Мегисмер повернулся к одному из сопровождавших, молодому человеку лет тридцати, одетому в темно-синий мундир, что-то с ним обсудил и поспешил назад по лестнице. Молодой человек направился к дальнему крылу здания, противоположному от того места где стояли Элой и Гуф.

– Т-ы э-т-о в-и-д-е-л? – почему-то шепотом протянул Гуф.

– Ой ты, что это то? Наш суровый покровитель посетил нашего любимого профессора.

– Да? А почему так срочно? И почему так недолго? И что они все так бегают? И почему вон эти остались? – Гуф показал на караульных. – Что там делал Конт? Ты его видел? Кстати куда он почесал?

– Гуф, много будешь знать – скоро состаришься.

– Я думаю, что-то будет. Моё чутьё мне подсказывает…

– Ладно, – оборвал его Элой, пойдем уже, а то опоздаем. Заодно посмотрим, что Конт там делает, может даже пару слов скажет, все равно нам в ту сторону.

Конт Вике́ро когда-то был выпускником университета и имел огромный талант к изучению инженерных наук и изобретению всяких механических устройств. Его вступительной работой стала механическая птица, которая могла летать, будучи заведенной пружиной. Сверстники лучшее что смогли показать – это сборка часов или, например, сейфового замка, по заданным чертежам. Сейчас его знания и умения уже давно не ограничивались механическими игрушками: он сконструировал и специальную машину, которая позволяла шифровать секретные сообщения, и прицел для армейских ружей и мушкетов на подобии подзорный трубы, который увеличивал цель до двадцати крат, так что и фазана за двести шагов можно было подстрелить. Даже университетский лифт был его работой – говорил, что набросал чертеж в полчаса и от нечего делать, за чашкой утреннего воскресного чая. Потому его всегда приглашали и в Военное министерство, и в Гражданское, для решения государственных вопросов по его части. В университете он преподавал не часто, но работал постоянно и был предан своему учителю, профессору Дагиату Мегисмеру.

Сейчас Конт спешил к северному крылу университета, в университетские мастерские, когда услышал сзади шаги и обернулся.

– Господин Викеро, добрый день, – поздоровался Элой.

Конт остановился и повернулся к настигающим его ученикам. – Доброе утро, любезный сударь, и Вы, господин Болтус. Разве Вы не должны быть на сборах?

– А вот мы и идем туда и встретили Вас. Суматоха какая вокруг, – вопросительно но как-бы мимоходом заметил Элой.

– Длинную же Вы выбрали дорогу. Уж не следите ли Вы за мной? – с улыбкой заметил Конт.

– Мы, не то что…– попытался вставить Гуф, но Элой ткнул его слегка локтем в бок.

– Время было достаточно и день такой чудесный, что мы решили прогуляться и обогнуть здание с парадной стороны. А тут Вы, и господин граф Гуннбер, и господин Мегисмер вышли из подъезда, мы уж постояли в аллее, дабы не оказаться ненужными на пути, а как господин граф уехал, пошли дальше, потому как, возвращаясь назад, могли уже опоздать к сбору. А Вы уже пошли в эту сторону и оказались впереди нас.

– Вижу, Вы преуспеваете в искусстве дипломатии, господин Кардрет. Думаю, теперь Вам уже следует поторопить, может через три дня нам и удастся продолжить беседу, как Вы вернетесь со сборов, но сейчас и меня ждут дела, – Конт принял серьезный вид и отошел чуть в сторону, явно давая понять, что друзьям следует идти вперед.

– Да, конечно, до свидания, – ответил Элой и, потянув за собой Гуффина, пошел по дорожке. Конт постоял еще немного, провожая друзей взглядом, и двинулся следом, а потом повернул к мастерским.

– Что-то не особенно он и рассказал, – насупился Гуффин.

– Ну, попытка же была не пытка. А как я ему ответил? А? Буд-то это не мы за ним пошли, а он сам так не вовремя вышел, – Элой улыбнулся сам себе.

– Да, это ты лихо выкрутил.

 

3

Элой и Гуффин обогнули дальнее, северное крыло университета и уже больше никого не встречали. Во внутреннем дворе уже собралось много учеников. Одни сидели на траве или своих рюкзаках, другие стояли и обсуждали последние новости или что-то из учебных предметов, тыкая пальцами в тетрадки. В основном собрались классами, но были и отдельные группы закадычных друзей и товарищей с разных курсов.

– Эй, Гуф, Элой, – крикнул рыжий юноша, стоявший в группке учеников на холме. – Идите сюда.

– Привет, Макли! – Элой и Гуф направились к обладателю рыжей шевелюры и веснушек. – Ты ли это? Ведь такой замечательный день для прогула?

Макли хихикнул, да, он был знатным прогульщиком и даже один раз чуть не был отчислен за то, что на втором курсе пропустил все занятия по природознанию.

– А по-моему замечательный день для прогулки, тем более что обещали эти дни зачесть за семинары по общей истории. А я, признаться, был на них от силы раза три, – Макли разразился смехом.

Друзья стали обсуждать последние новости, университетские сплетни, но вскоре три раза прозвонил маленький колокол и все обратили взгляды на балюстраду внутреннего подъезда. К небольшой трибуне вышел главный привратник Гвилир, Старый Лис – как его давно прозвали в стенах университета. В другое время, если бы речь была на каких-нибудь торжествах или собрание касалось городских новостей, перед собравшимися выступал бы профессор Больо – толстый весельчак в золотом, почти никогда не снимаемом пенсне, которое, казалось, вросло в его пухлые красные щеки. Но поскольку данное событие считалось лишь небольшим изменением дежурного распорядка жизни университета (или нужно было, чтобы так считалось), объявить об этом вышел старый Майер Гвилир. Его речь была также суха и пресна, как и его старое, сморщенное, посеревшее лицо с крючковатым носом и его выражение. Майер произносил слова монотонно и почти не делал пауз, а его глаза были скрыты под полуприкрытыми веками и кустистыми бровями. Казалось, он находился в полудрёме, а слова вырывались из его рта сами собой, и что он вот-вот остановится и больше даже не вздохнет. Но Майер Гвилир не был и близко старой развалюхой на грани маразма, и многие это знали очень хорошо, а некоторые даже очень-очень хорошо… Старый Лис.

– Старый Лис. Неспроста, – Элой даже не заметил что говорит свои мысли вслух.

– Что? Что ты там бормочешь? – Гуф мотал головой по сторонам.

– …и не забудьте подготовить эссе о пользе полевых сборов а теперь прошу наставников отрядов собрать своих подопечных и проверить поименно списки учащихся передать в канцелярию я желаю вам всяческих успехов и благословляю к усердию в учебе собравшиеся и отмеченные группы могут направляться к выходу, – закончил свой монолог Гвилир.

– Ничего, пошли, – Элой двинулся к своей группе.

Толпа учеников начала ручейками растекаться по аллее и дальше, за ограду университета. Элой шел в потоке сокурсников, погруженный в свои мысли, и с внезапно накатившем на него странным ощущением – чувством тревоги, тоски, страха и неизбежности. В его памяти опять проступили черты лица того старца из сна, и по спине пробежали мурашки. От всего этого у него даже засосало под ложечкой. И тут Элой понял, что ему хочется сделать, сделать вот прям сейчас, не раздумывая, просто взять и сделать. Единственным препятствием был Гуффин.

– Гуф, я не пойду, – буркнул Элой. Они шли вдоль плотных кипарисовых зарослей, образующих естественную ограду.

– Чего? – не понял Гуффин.

­– Нет времени, ты со мной? Я не пойду на эти сборы.

До конца ограды и ворот оставалось шагов сто, а до того места которое приметил Элой – прогалина между двумя стволами, в которую можно было-бы нырнуть, всего пятнадцать.

– Ты рехнулся, старик, – вырвалось у Гуффина. – Как? Куда?

Гуффин попытался на ходу схватить за руку друга и получить объяснение, но Элой дернул руку и чуть ускорил шаг. Толпа мальчишек вокруг галдела, шагали нестройно, кто-то махал сумками, кто-то успевал играть на ходу в салочки. «Если все сделать точно, никто и не заметит, что птенчик упорхнул. Ха-ха, – только об этом сейчас думал Элой и считал оставшиеся шаги, – Только бы щель была достаточной, и чтобы сук никакой не торчал, за который можно зацепиться. Пять, четыре, три, два, ну-у, кто со мной?» Элой резко рванул правым плечом в проем между стволами, даже не поворачивая головы. Издали эта щель казалась просто черным, пустым прогалом, но внутри пробраться через него, конечно, оказалось не так просто. Элой застыл на мгновение, вслушиваясь, не лезет ли кто следом или не подняли ли крик, заметив побег. Но ничего этого не было, и Гуффин не полез за ним тоже. Глаза Элоя почти привыкли к сумеречной темноте, он повернулся в противоположную от «входа в пещеру» сторону, и выставив руки вперед, на ощупь, стал продираться сквозь заросли. Со всех сторон в тело впивались старые сухие сучья, ветки царапали лицо, а в нос набивалась паутина, Элою показалось, что прошло минут десять, не меньше, прежде чем он выбрался с другой стороны ограды. Вырвавшись из кипарисовых объятий, он опрометью бросился к старой, полуразвалившейся и заросшей травой кирпичной ограде, перевалил через ней, отполз под ближайший куст жимолости и замер, перевернувшись на спину. «О Боги! Я совершил побег! Я сбежал, впервые в жизни, не просто прогулял какой-то урок, а сбежал! Как каторжник бежит из заключения, оборачиваясь на крики преследователей и лай псов! Ха-ха-ха! Я – Беглец!»

 

4

Внезапно накатившее чувство тоски и тревоги также быстро ушло, Элой лежал в траве, поглощенный звуками вокруг, и просто смотрел на бегущие по голубому небу белые барашки облаков. По траве шныряли всякие букашки, громко стрекотали кузнечики, где-то высоко в небе заливался жаворонок, воспевая весну, солнце и тепло. Гомон спускающихся по другой стороне холма учеников уже почти не долетал сюда.

Сингорский холм был очень похож на огромную лысину, обрамлённую снизу дубовыми рощами, как остатками некогда пышной, кучерявой шевелюры. За это его и прозвали Лысой горой. Венчало эту лысину здание Эссакфолдского университета – Храм науки, или просто – Храм на Лысой горе. Ходили предания, что когда-то, очень-очень давно, на этом холме собирались древние мудрецы (кто-то говорил, что волшебники и маги) всех земель от Южного моря до северных пустошей Трагвудолл-Эйра и от Западного моря до Тарденвальских гор на востоке. Они делились знаниями, обсуждали последние события и решали, как сохранять мир и порядок в этих землях. Многие из них были в придворных советниках правителей тех времен, к иным правители приходили сами за советом, проделывая долгий путь к уединённой обители где-нибудь в Чёрных лесах или у границ Тарденваля. Было то правдой или нет, сейчас уже никто не знает, а кто и мог знать доподлинно, тех уже нет в живых десятки, если не сотню, поколений.

Сам город лежал в долине перед холмом, раскинувшись красно-коричневым пятном черепичных крыш на зеленом плато. Позолоченные шпили, башни и башенки, торчащие то тут, то там, играли бликами на солнце. Часы на главной – Часовой башне пробили одиннадцать. На улицах уже начиналась предполуденная суета – люди спешили по улицам, катились экипажи и повозки, торговцы уже открыли свои лавочки и зазывали покупателей, попрошайки и карманные воришки сновали в толпе, ища сердобольных тетушек или беспризорный карман.

Элой присел, поглядел сначала на удаляющихся по склону учеников, потом на раскинувшийся внизу город и стал прикидывать дальнейшие планы. В кафе мадам Хуффен были всегда: самый горячий и сладкий шоколад, самая свежая выпечка и самые интересные новости. Но, проверив карманы, Элой понял, что не располагает даже парой монет. Можно было бы пойти в салун «Дуб и Вяз», хотя ученикам и запрещалось посещать такие заведения. Но салун «Дуб и Вяз» был, во-первых, самым приличным среди подобных мест, во-вторых, вряд ли кто-то из завсегдатаев на него бы донес. Публика там собиралась, по большей части, благовоспитанная, и хозяин дорожил репутацией своего заведения. Для него бы там нашлась пара каких-нибудь поручений, и, конечно даже пол кружки пива ему бы никто не налил, но на сытный обед и интересный разговор можно было рассчитывать точно. Беда была в том, что салун открывался не раньше четырех пополудни. Можно было бы и просто погулять по городу, но сегодня бесцельно бродить ему не хотелось. Поэтому Элой и решил наведаться к старому боцману Дельве́нту. Немного рискованно, никогда не знаешь какое у него сегодня настроение, боцман мог быть задушевным собеседником, а мог попросить «убрать свой зад не меньше чем на три мили от его крыльца и впредь здесь им больше не маячить».

Элой поднялся, отряхнул с себя пыль и кипарисовые иголки и огляделся. В ограде, в нескольких шагах от него, оказалась пустая ниша. Туда он спрятал свой рюкзак, привалив нескольким выпавшими из стены булыжниками. Еще раз посмотрел на высившийся из зелени лип и кипарисов шпиль университета, потом в ту сторону, куда ушли ученики (они уже скрылись на той стороне холма), и, сделав глубокий вдох теплого весеннего воздуха, зашагал в сторону города.