Прим. События происходят в середине двадцатого века и описывают детство главного героя. Глава начинается с утра безвольной матери, продолжается днем свободолюбивого ребенка, завершается вечером деспотичного отца. Финалом становиться собственно обед, который повлияет на жизнь главного героя. Здесь представлено только начало, то есть фрагмент.

Странная повелась традиция, но в каждом городке, на каждой улочке люди пытаются построить добрососедские отношения. Словно жизнь без этого иллюзорного мира порядочности не существует. Особенно это заметно в маленьких городах, где несказанные слова приветствия считаются признаком гордыни или излишнего зазнайства. Чего только не делают соседи? Одни бегут с пирогами встречать новоселов, другие делятся премудростями садоводства, третьи справляются о делах при случайной встрече. Есть такие, кто как бы хвастаясь своим бытом, раскрывают фамильные секреты выведения винных пятен и приготовления еды. Соседи — вездесущи, и жизнь без участия этих людей — немыслима! Не отличался в этом и Борнмут, маленький городок, что раскинулся на берегу Ла-Манша в английском графстве Дорсет. Здесь уже пятый год жила семья Мэри Браун. Несмотря на обилие приветливых людей, ей в ближайшие соседки досталась самая любопытная и болтливая женщина в округе.

Это утро выдалось на славу, погода обещала теплый и солнечный день. Утренняя молитва настроила Мэри на воодушевленный лад. Семейный завтрак прошел в тишине и согласии. Проводив мужа, Мэри помыла посуду, разглядывая в окно то, что происходило на улице. Улица была безлюдна, только утреннее пение птиц волшебной музыкой прерывало смиренное безмолвие. Мэри вышла из дома и в райской тишине направилась за свежим мясом к обеду.

Пустынная улица сменилась площадью, где у ратуши собрался малочисленный народ. Площадь уступила место рынку с его приветливыми и суетливыми рядами. Особенно выделялся из них рыбный. Обилие рыбы, выловленной сегодня в Стуре, поражало кулинарное воображение. Форель, как украшенная блеском невеста, ожидала того, кто готов дать за нее наибольший выкуп. Лосось теснил леща, словно старый усатый повар погоняющий оплеухой своего беспутного помощника. Вся рыба зазывала проходящих, словно торгуя уже сама собой. Улов сегодня не интересовал Мэри, ведь рыбу она подавала вчера. Подумав о теплом пироге с почками, женщина уверено направилась к лавке мясника. Несмотря на обилие мяса, там было безлюдно, только старый Джозеф поправлял свою витрину. Мясник с улыбкой отговорил ее от приобретения почек, предлагая взамен прекрасный бараний окорок. Какой англичанин не любит запеченную баранью ногу? Это — лучшее, что можно подать к обеду! Сам Господь, как думала Мэри, благословил этот день!

Возвращалась миссис Браун домой окрылённой, не замечая пути и раздумывая о том, как лучше приправить и запечь мясо. Улица по-прежнему была безлюдной, только одинокая фигура стояла недалеко от ее дома. В ней Мэри еще издали узнала Джейн, свою вездесущую соседку. День был перечеркнут, не успев и начаться, — с каждым шагом приподнятое настроение чахло, уступая место выдержке и нервному спокойствию. Остаться незамеченной и проскользнуть мимо она не могла, ведь соседка приковала к ней все свое внимание. «Она меня как будто караулит, хоть из дома не выходи», — подумала Мэри и постаралась изобразить спешку в надежде обменяться лишь приветствиями.

— Доброе утро, Мэри!

— Доброе утро, — выдавила из себя женщина, пытаясь казаться занятой и быть любезной одновременно.

«Какое же оно доброе, если каждый день начинается с ее болтовни? Господи, за что мне это наказание?» Мэри хотела ускорить шаг и свернуть к дому, но соседка, словно считав ее мысли, преградила путь. Избежать ежедневного разговора с Джейн, который более походил на допрос или мучительный ритуал, ей не удалось. Тем временем взгляд соседки, измеривший Мэри с ног до головы, на мгновение задержался на корзинке, прикрытой полотенцем, и не получив отгадки сменился краткой и недоумевающей улыбкой.

— Мэри, каждый раз, когда вижу вашего сынишку, восхищаюсь им. Не ребенок, а ангел. Какой он у вас спокойный, усидчивый! Сразу видно твердое христианское воспитание. Вот говорю своим шалопаям, чтоб во всем брали с него пример, — затараторила Джейн, поглядывая на корзину. — А библию-то, библию как он знает?! Мэри, он точно станет пастырем нашей церкви!

— Время покажет, — не зная, что ответить, сказала женщина соседке. В душе Мэри давно поселились сомнения о будущем ее сына, но делиться этим она бы не стала даже под пыткой.

— Что там время! Вашу семью избрал Бог! Какое благословение получил наш город, когда вы переехали сюда. Слушаю проповеди вашего мужа и понимаю, что его устами говорит сам Господь. Чувствую я, Мэри, поверьте, ваш сын станет достойной заменой своему отцу. Золотой ребенок, жаль, что он у вас один! — соседка наконец разглядела краюшек окорока и сменила тему: — Вы от мясника?

Боль на мгновение ворвалась в сердце Мэри, ей снова напомнили, что Господь благословил ее только единственным чадом. Хорошее воспитание помогло скрыть досаду, миссис Браун понимала, что соседка страдает скорее любопытством, чем злобой. То она разглядывает купленные продукты, то заглянет, как бы невзначай, в окно, то постучит в дверь с просьбой о какой-нибудь кухонной утвари, и даже ежедневные оды — лишь попытка засунуть нос в чужие дела.

— Мэри, так вы от мясника? — переспросила Джейн.

— Да, достался славный окорок. И я очень тороплюсь, чтоб приготовить его к обеду, — сказала Мэри, обойдя соседку, и добавила: — Да благословит вас Господь!

Джейн продолжала трещать что-то вслед, но Мэри уже удалялась от нее. В душе она почувствовала облегчение, что смогла сбежать так быстро, но и боль пока не была забыта. Несмотря на внутренние убеждения, полюбить соседку, как завещал Господь, она не могла. Мэри осуждала ее за отсутствие кротости, а себя — за нетерпимость.

Родные стены скрыли миссис Браун, превращая ее в ранимую женщину. Оставалось еще много времени до прихода мужа из церкви, где тот служил пастырем. По будням он приходил к обеду, который всегда состоялся в четыре часа по полудню. В доме было светло и тихо, а в душе у Мэри — пасмурно. Окорок был бережно помыт и отложен в сторону. Банки со специями медленно выстроились на столе, словно солдаты, готовящиеся к кулинарному бою. Мэри еще раз окинула взором мясо и убедилась, что достала все специи. Присев на минутку передохнуть, она вдруг заплакала. Мэри сама не понимала, что с ней, но идеальная с виду жизнь дала трещину. «Эдди!» — всхлипывая, крикнула она, но никто не отозвался.

«Где он уже запропастился, идеальный ребенок?! Опять убежал на речку! Чудо, которого никогда нет дома. Когда он успевает удрать? Отберу удочки, нет, сломаю их, ей богу». Но вера в Бога не давала ей больше утешения. Будущее сына, впрочем, как и настоящее, пугало ее. Что-то зловещее чувствовала Мэри за милым обликом своего мальчика. Она не могла этого объяснить, боялась рассказать мужу. В ней боролись материнская любовь с пугающим предчувствием и христианской нравственностью. 

...