Каждый вечер она приходила на крышу. Ее не останавливал ни суровый амбарный замок на люке, ни отсутствие нормальной лестницы, ни плохая погода. Часов в восемь по подъезду раздавался пронзительный скрип ржавых петель, который метался эхом по этажам, затем стук торопливых шагов по виляющим туда-сюда железным прутьям лестницы. Громогласное «ба-бах» закрывающегося люка завершало какофонию лязгающих, скрипучих звуков, и в подъезде наконец снова наступала тишина. Иногда она просиживала наверху почти всю ночь. Если было очень холодно, брала с собой ветхое одеяло и старый термос с чаем. Термос протекал, но грел исправно и честно, как и положено вещи из дремучих времен СССР. Однако чаще всего она проводила здесь пару часов. Побыть одной, закурить, пока никто не видит, взахлеб пореветь, успокоиться. Постоять на самом краю бетонного бордюра, наблюдая, как по улице внизу мерно струится человеческая река. Ей мучительно хотелось сделать шаг к ним, вниз. Далекий асфальт манил, дурманил, почти физически тянул к себе, но страх и инстинкт самосохранения всегда были сильнее. И она отшатывалась от края, убегала прочь в безопасный сырой подъезд.

Ева стояла на краю крыши и грелась. Ее худое тело, одетое не по осенней погоде, жадно впитывало последние солнечные лучи. Те просачивались сквозь плотную завесу туч ослепительными столбами, выхватывая из полумрака здания города. Вдалеке светились в умирающем закатном солнце городские часы. Потертые белые носки Евиных кроссовок висели в воздухе, пятки надежно приковывали ее к крыше. Им, пяткам, было не привыкать так стоять. Потрепанные кроссовки стояли так, когда у Евы было особенно погано на душе, настолько, что даже плакать уже не хотелось. В такие моменты фигуры людей тонули и плыли в белесом мареве, голоса становились тише, и все казалось далеким и неважным. Городские часы надрывно и хрипло отбили девять. Ева вздрогнула и очнулась, посмотрела на небо. Облака закутывали ало-желтое небо все плотнее, словно стремясь согреть. Солнечные лучи умирали, угасали один за другим. Ева развернулась, не став ждать, пока они все исчезнут. Пора домой.

Кроссовок скользнул, резко проехав по луже, и гладкая поверхность крыши неожиданно пропала из-под ног. Перед глазами снова навязчиво возникло небо. Внутри Евы все обмерло. Она выбросила вперед руки, отчаянно пытаясь удержать равновесие, но это не помогло. Все происходило слишком быстро. Пальцы ног в старой обувке еще касались края бетонного бордюра, но она уже заваливалась назад, холодея, обмирая от страха. Ступни оторвались от поверхности. Сердце пропустило пару ударов. На Еву нахлынуло завораживающее ощущение невесомости. В спину ударил плотный, осязаемый ветер, легкая одежда трепетала и билась в его тугих холодных потоках. Земля приближалась с ужасной скоростью, слишком стремительно, слишком быстро…

Сокрушающий удар вмял тело в асфальт, и снова стало тихо, лишь где-то мерно капала дождевая вода из водосточной трубы. Тучи постепенно расходились, обнажая багряно-желтый небосвод. Красный диск солнца тревожно освещал узкую улицу, блестел в алых лужах, отражался в застекленных глазницах домов. Все прохожие куда-то исчезли. Смерть от падения с высоты – странная штука. Тело со страшной силой ударяется о землю и, казалось бы, все вокруг должно быть залито кровью, вывороченными органами и прочими прелестями богатого внутреннего мира. На самом деле все повреждения оказываются внутренними, там, в теле, апокалипсис, все рушится, сминается, рвется. Вся горькая правда о смерти остается внутри. Поэтому лежащая на асфальте Ева казалась живой и невредимой. Ее светлокожая, худая фигурка выглядела странно беззащитной на фоне темного дорожного полотна. Темные волосы стали багряными и мокрыми у затылка, но после утреннего ливня везде лужи, и это не бросалось в глаза. Тонкая струйка крови из уголка рта почти не видна. Нарушали иллюзию только испуганно распахнутые глаза.

Улица, залитая красным небом, ослепительно сверкала в лучах солнца золотыми бликами. Громкий шорох разорвал холодный, пахнущий озоном воздух. Хлопнули крылья раз, другой, и в воду рядом с Евой со смачным плеском опустился серый силуэт. Незнакомец чихнул пару раз, уныло посмотрел на босые ступни, скрытые алой водой. Не затрудняя себя поисками места поудобнее, плюхнулся прямо на залитый водой асфальт. Фонтан грязных бурых брызг весело плеснул на его одежду. Устроившись как следует, некто покосился на девушку.

-Вставай, уродец. Вот простужусь из-за тебя, а отпуск не взять! Придется работать больным… -Отвали, - хрипло закашлялась Ева. В воздух взметнулись красные брызги. – Только получилось умереть, хоть и случайно, а тут берут и без спроса оживляют.

-Как тебя мертвого-то спросишь? – недовольно буркнул некто. – Да и не волнует твое мнение абсолютно никого. Сейчас все срастется как следует, и поговорим, а пока будь добр, заткнись. Ева со стоном вздохнула и закрыла глаза. Она устало чувствовала, как внутри собираются по маленьким кусочкам разбитые кости, срастаются разорванные сосуды, снова встают на место органы. Все было в движении, все стремительно менялось, становясь прежним. Пока Ева оживает, можно описать того, кто сидит рядом и равнодушно смотрит, как окончательно промокает его одеяние.

Мартин довольно неказист на вид. Он весь какой-то серый и невзрачный, но это только с первого взгляда; присмотревшись, замечаешь, что в его внешности все же есть и красота, и гармония. Черты лица изящные и аристократичные. Длинные светлые ресницы обрамляют круглые глаза - светло-светло-серые, какие-то серебренные. Волосы мягкие, длинные, немногим ниже плеч, невнятного пепельного цвета. Как и положено любому ангелу, даже рядовому и никудышному, у него есть нимб и крылья. Бледно-золотой нимб плотный и тонкий, висит над головой светящейся тарелочкой. Круглый, весь резной, в каких-то письменах. А крылья за сутулой спиной большие, очень пушистые и мягкие, но опять же не белые, серые, а сейчас - еще и грязные, да и в паутине. Одет Мартин в такой же грязный хитон чуть длиннее колен, весь в красивых складках. Складки играют практическую роль - они делают худющего ангела чуть толще и внушительней на вид. Хитон грязный, потому что ангел долго шатался по окрестностям, выискивая юную самоубийцу. Когда-то в стародавние времена нежная, текучая ткань была цветной, но сейчас полиняла, и определить ее изначальный цвет не представляется возможным. Характер у Мартина крайне скверный. Этот самовлюбленный грубиян горделив и пессимистичен. Нет-нет, я не говорю, что все ангелы такие – совсем наоборот, но в семье не без урода. Ангелы, вопреки общественному мнению, не имеют пола. Так что забудьте про грудастых томных тетенек и мужественных брутальных дяденек. Посмотрите фрески и мозаики на библейские темы, убедитесь. Но так как называть Мартина "оно" как-то не очень хорошо, давайте считать, что это "он". Все-таки он ближе к мужскому полу внешне, хоть и женственен. Ева тоже не особо замечательна. Темно-каштановые волосы до плеч тонкие и секущиеся, всегда спутанные. Лицо обычное, ничем не примечательное, длинная челка завешивает глаза болотного цвета. Одежда, пахнущая сигаретами, бесформенная и объемная; сама девушка - ужасно тощая, на грани дистрофии. Бесстыдно выпирающие ребра под молочно-белой кожей, тонкие руки и ноги, хрупкие запястья, длинные пальцы. Ева нелюдима. Отчаяние и равнодушие давно стали чертами ее характера. Если можно было бы описывать души, Евина была бы такая же хрупкая, как и ее тело. Таким людям всегда приходится очень тяжело, потому что они могут сломаться от незначительного, на взгляд остальных, происшествия. Ее очень легко смутить или испугать. Трудно представить себе более несовместимых людей.

Девушка приподнялась, рассеяно вытерла кровь у рта тыльной стороной ладони. Окинула Мартина усталым и разочарованным взглядом. Удивленной она не выглядела.

- Ты меня забрать прилетел? – наконец нарушила она тишину.

- Еще чего, - презрительно фыркнул тот. - Нужен ты мне очень. Живи, смертный, божественными силами я воскресил тебя и... Он замолчал, видя, какими равнодушными глазами на него смотрят, и продолжил другим тоном. -Забудь эту чепуху. Мне нужно повышение. Я в самом низком ранге уже несколько тысяч лет. Вчера мне передали, что если я верну тебе жажду жизни и радость от нее, то наконец-то меня повысят. Вот так. Не будь свиньей, иди радуйся жизни. Давай-давай. Иди. Он выразительно помахал руками, наглядно показывая, что она вольна идти на все четыре стороны. Девушка оторопело посмотрела на него, затем выдавила:

- Нет. Ангел бросил на нее непонимающий взгляд. Отрицательного ответа он явно не ожидал.

- Чего? - Нет, говорю, - Ева легла обратно на асфальт и устроилась поудобнее. - Не хочу. Все осточертело. В школе проблемы. В личной жизни крах. С родителями беда. Друзей нет. Домой возвращаюсь каждый раз, как в ад. Ничего не хочу. Так что давай, делай меня опять дохлой.

- А не пошел бы ты? – неподдельно возмутился Мартин, упирая руки в бока. - Я же тебе говорю, меня повысят! Живи и радуйся. Не думаю, что твои проблемы такие уж серьезные. В таком-то возрасте.

- Послушай, - повернула к нему голову Ева, - Откуда тебе знать, каково мне? Существуешь наверху, в высших материях, весь такой неземной... И даже не представляешь, какие беды тут вообще могут происходить.

Мартин улегся в лужу рядом и с высокомерным видом промолчал. Даже без ответа было ясно, что в людских делах он не сведущ.

- Поэтому убей меня обратно, пожалуйста, - уже мягче добавила она. - И не пытайся строить из себя спасителя. Я вполне довольна тем, как все случилось.

Ангел насупился и, хлопнув крыльями по воде, обрызгал ее (и себя заодно) дождевой влагой. Поправил покосившийся набок нимб.

- Хорошо! - буркнул он, - Если я такой непрезентабельный и не внушаю тебе безумного стремления жить, то предлагаю сделку. Я живу с тобой несколько дней, интереса ради изучаю земную жизнь, мы расхлебываем твои проблемы. Все замечательно, ты жив и рад, я получаю повышение.

- Почему ты меня вечно за мужика принимаешь? - перебила его девушка.

- Все время обо мне в мужском роде говоришь.

Ангел отвернулся, нахмурившись опять и начиная нервно теребить складки мокрого хитона.

- Ты что, девушку от парня не отличаешь? - догадалась Ева. Тот резко приподнялся, расплескивая воду. С обидой и возмущением посмотрел в ее лицо:

- Как? Как я могу это сделать? Вы же все одинаковые!!! Она вздохнула.

- Да уж, тебе необходимо пожить тут, среди людей. Хоть поумнеешь немного. Девушка подала ангелу мокрую руку. - Я Ева. - Тебе не идет это имя. Человек с таким именем не должен быть таким унылым неудачником, - буркнул он. Секунду помедлил, затем неуверенно протянул ладонь в ответ. Девушка крепко пожала ее, выжидающе хмыкнула. - Может, ты мне представишься? - А я что? Я Мартин. - Все с тобой ясно... Ева дремала в теплом и мягком облаке одеяла, еще не проснувшись окончательно, но уже вынырнув из глубин сна. В прохладном утреннем воздухе витал сладкий запах маминых оладий и слышалось тихое шкворчание сковородки с кухни. Еще пахло пылью и затхлостью. В ленивые, вязкие утренние мысли внезапно ворвались воспоминания о вчерашних событиях. Ева резко распахнула глаза, немного успокоилась, видя знакомый серый потолок, окутанный туманом паутины. Пальцы сами потянулись к волосам, продираясь сквозь спутанные лохмы, осторожно ощупали затылок, лихорадочно и быстро изучили позвонки на шее. Девушка рывком села, отбросила одеяло, с облегчением понимая, что на светлой коже нет даже шрамов от сокрушительного падения. Залитая тусклым утренним светом комната теперь хранила тишину – звуки с кухни стихли, мама ушла на работу. Мерно тикали настенные часы под толстым слоем пыли, показывая шесть утра. В затхлом воздухе плавно носились пылинки, весело сияя у окна блестящим роем. Серое стекло окна почти не пропускало утренний свет, а попытки увидеть что-то из него оканчивались неудачей из-за грязных разводов. Как-то раз Ева, апатично смотря сквозь мутное стекло, не могла понять: есть на улице дождь или нет? Откуда-то из-под кровати раздался громкий шорох. -

Не ворочайся так, - проворчал сонный голос, заставив Еву подскочить от неожиданности.

Она подползла ближе к краю матраса и свесила голову вниз, подметая волосами пол. В темной щели под кроватью ангел обложился старыми покрывалами и ее одеждой и, видимо, спал там всю ночь, укутавшись в крылья.

-Не знала, что ангелы вьют гнезда, - зевнула Евангелина и легла обратно, обмотавшись поплотнее одеялом. Нахохлившийся Мартин высунул голову из-под кровати, потер заспанные глаза, сообщил:

-Тут, между прочим, маловато места. И пыльно вдобавок. Не надейся, что я буду спать тут второй раз! Даже крыльями не шевельнешь, обязательно что-то заденешь, и еще слишком… Не знаю подходящего слова. Слишком…

-Жарко? – закончила за него Ева.

-Это как? – чихнул от поднятой им пыли ангел.