Затем её лицо начало проясняться. Мысли как будто стали вплывать обратно. Неожиданно он осознал, что слово всплывать не совсем верное. Она наполнилась чем-то, как резервуар или пруд, она скорее, разогрелась. Да-да, она разогревается, как какой-нибудь электроприбор.

   - Прости, я немного погорячилась, – и затем добавила – Чёрт, я временами бываю такой несносной. Самой стыдно. Даже мои ближайшие соседи Иванишины меня не любят. Хотя помнится, ещё лет десять назад Екатерина Михайловна Иванишина, глава семьи, приписывала меня в свои дочери.

   Сказав последнюю фразу, Танита глянула на него в упор, но так как он промолчал, она властным жестом положила ложку на край миски.

   - Ты наелся, сладенький мой?

   - Да, спасибо, я уже сыт. Было очень вкусно. А много у тебя животных?

   Это важно, думал он, потому что если животных много, значит тебе нужна помощь. По крайней мере, приходящий человек (например, друг, ну или хахаль, на крайний случай). Помощь – вот главное слово. Он заметил, что обручального кольца у неё нет.

   - Нет, немного. – ответила она. – Десять рыбок в аквариуме, морская свинка, и Зак.

Он моргнул. Она рассмеялась:

   - Тебе, я, должно быть, кажусь сволочью, раз назвала кота псевдонимом замечательного писателя и моего любимого человека. Но так уж его зовут, и я никого не хотела обидеть. – Подумав, она добавила: - И он такой ласковый. – Потом Танита сморщила нос и на мгновение превратилась в кошку. Она мяукнула. Олег в изумлении уставился на неё. Она ни на что не обращала внимания. Она снова испарилась, глаза её сделались мутными, и только свет торшера, стоящего у кровати, слабо отражался в них.

   Наконец она пришла в себя и тихо заговорила вновь:

   - Я проехала километров пять, а потом повалил снег. Всё очень быстро занесло. Я ехала вперёд и вдруг увидела у дороги твою перевёрнутую машину. – Она с укором взглянула на него. – Ты даже фары не включил.

   - Это случилось неожиданно, - сказал он, так как именно в этот момент вспомнил, что это случилось неожиданно. Он пока не помнил, что был тогда здорово пьян.

   - Я остановилась, - продолжала она. – Если бы в том же месте был подъём, я могла бы и не остановиться. Понимаю, это не по альтруистически, но на дорогу намело уже 20 сантиметров снега, и если остановиться, то легко можно застрять. Но твоя машина находилась на ровном участке. Так что я подошла и сразу услышала стон. Это ты стонал, дорогой.

   Она одарила его странной, но очень знакомой улыбкой. Он вспомнил, как пятнадцать лет назад, благодаря именно этой улыбке, он влип по полной программе. И в дальнейшем эта улыбка стала для него наркотиком, таким же наркотиком, как тот которым она пичкает его сейчас, на кодеиновой основе. Тогда из-за несвоевременного приёма наркотика под названием «улыбка Таниты», он едва не попрощался с жизнью, когда будучи в дребезги пьяным, он каким-то чудом оказался на краю крыши девятиэтажного дома.

   Олег тряхнул головой, и заставил себя вернуться в реальность. У него это получилось без особого труда. И как только ему удалось возвратиться, в мозгу отчётливо возникла мысль: Я в беде. С этой женщиной не всё в порядке.

   Она сидела рядом с ним в просторной комнате, вероятно, спальне, ещё минут двадцать и говорила. По мере того как его организм усваивал съеденный суп, боль в ногах просыпалась. Он старался сосредоточиться на том, что она говорит, но это ему удавалось не в полной мере. Его разум как будто раздвоился. С одной стороны, он слушал её рассказ о том, как она выволокла его из разбитого «Митсубиси Лансер Икс», и одновременно чувствовал, как пульсирующая боль выходит на поверхность воды в час отлива. С другой стороны, он представлял себя в номере гостиницы «Лондонская», где он заканчивал новый роман, на сей раз не посвящённый Таните Бомко.

   У него имелось множество причин не писать больше для Таниты. А тем более создавать персонажей, схожих с Танитой по характеру или внешностью. Эта сумасшедшая просекла эту схожесть с первого выпущенного романа.

   Новый роман носил название «Прилив». Зак просидел несколько секунд за компьютером, думая: На будущий год ты, друг мой, вполне можешь получить Литературную премию Украины. А потом он поднял…

   - … шрам на правом виске, но это ничего. А вот твои ноги.… Уже темнело, но я, даже не наклоняясь, увидела, что твои ноги не…

   … трубку и заказал в номер бутылку «Французский бульвар». Он вспомнил, как, дожидаясь шампанского, вышагивал тогда взад и вперёд по комнате; вспомнил, что дал коридорному на чай купюру в две сотни гривен и спросил его, не слышал ли тот прогноза погоды; вспомнил, как довольный, польщённый, ухмыляющийся коридорный сказал, что ожидалась гроза, но тучи должны сместиться к югу, в сторону Ильичёвска; вспомнил прохладную бутылку. Сухой хлопок пробки; вспомнил, как отхлебнул шампанское, открыл дорожную сумку и нашёл авиабилет в Киев; и ещё вспомнил, как внезапно, в это самое мгновение, он решил…

   - … что я лучше отвезу тебя к себе. Тащить тебя было, мягко сказать, трудновато, но кое-как справилась. Я втащила тебя в машину, завернула в одеяла, и уже тогда, хоть и в сумерках, мне показалось, что я тебя знаю! Я подумала, может…

   … он просто выведет свой «Лансер» из гаража и поедет на запад, и чёрт с ним, с самолётом. Да и что он забыл в Киеве? Хрен с ним, подумал он и выпил ещё шампанского. На запад, парень, гони на запад! Безумная идея, а значит, что-то в ней есть. Значит, остаётся только переодеться, взять…

   - … сумку я нашла и тоже положила к себе в машину, а больше ничего не разглядела, и ещё я боялась, что ты тут у меня на руках умрёшь, так, что я завела старушку «Микра» и …

   … рукопись «Прилива» и ехать во Львов, Луцк или даже в Ивано-Франковск. Он вспомнил, что вначале эта мысль показалась ему довольно дикой – в такое путешествие мог бы, пожалуй, отправиться двадцатичетырёхлетний мальчишка, каким он был, когда продал издателю свой первый роман, а не мужчина, которому полгода назад исполнилось тридцать пять. Но после нескольких бокалов шампанского эта идея уже не казалась дикой. Скорее, она казалась благородной. Великая Одиссея Куда-нибудь, способ вернуться к реальной жизни из царства вымысла. И он отправился…

   - … как молния! Я была уверена, что ты умираешь.… Ну, то есть совершенно уверена! Так что я достала у тебя из заднего кармана бумажник, посмотрела на твои водительские права, прочитала имя – Олег Монастырук – и подумала: вот совпадение. Но фотография была похожа на тебя, и я тогда так перепугалась, что пошла в кухню и присела у стола. Я сначала думала, в обморок упаду. А потом всё же решила, что фотография – тоже, наверное, совпадение, ведь на этих фотографиях, что лепят на документы, вообще никого узнать нельзя, но потом мне попался твой членский билет писательской ассоциации и карточка писательского клуба, и тогда я поняла, что ты …

   … неприятности, когда пойдёт снег, но сначала он зашёл в бар в «Лондонской», дал коридорному на чай сто гривен, и тот принёс ему ещё бутылку «Французский бульвар», которую он и выпил, двигаясь по Николаевской дороге под серым, цвета ружейной стали, небом, и на подъёме к Молодой Гвардии выехал на улицу Добровольского. Он врубил старую запись Ричарда Макса и не включал радио; однако мало-помалу машину стало всё сильнее заносить, и наконец, он понял, что дело не в случайных порывах ветра, что положение, гораздо, серьёзнее; тучи, вероятно, не ушли на юг; вероятно, они оказались как раз над его головой, и теперь у него могут возникнуть проблемы,

   (как раз теперь у него полно проблем)

   Но он был уже достаточно пьян и потому решил, что справится. Поэтому он не остановил «Лансер» и не стал искать убежища, а поехал дальше. Он вспомнил, как надвинулись тускло-серые, как бы хромированные сумерки. Вспомнил, как шампанское вроде бы начало выветриваться. Вспомнил, как наклонился вперёд, чтобы достать сигарету, и именно тогда машину стало заносить в последний раз; он вывернул руль, но с управлением не справился; ещё он вспомнил сильный тупой удар, и мир перевернулся. Он начал…

   - … кричать! И когда я услыхала, как ты кричишь, то поняла, что ты будешь жить. Умирающие почти никогда не кричат. У них сил нет. Я знаю. И решила, что заставлю тебя жить. Так что я нашла обезболивающее и заставила тебя проглотить. Потом ты уснул. А когда проснулся и опять стал кричать: я дала тебе ещё дозу лекарства. У тебя поднялась температура, но я её быстро сбила. Я тебе давала кефлекс. Раз или два ты был на грани, но теперь всё прошло. – Она поднялась. – А теперь, дорогой, тебе пора отдыхать. Надо набираться сил.

   - Ноги болят.

   - Правильно. Через час можно будет принять лекарство.

   - Нет, сейчас. Пожалуйста. – Ему было стыдно умолять её, но он не мог сдержать себя. Настал отлив, море отступило, прогнивший образ, до жути реальный, и с его существованием невозможно было не считаться.

   - Через час. – Она не дрогнула. Просто пошла к двери с миской и ложкой в руке.

   - Подожди!

   Она обернулась и поглядела на него сурово и в то же время нежно. Ему не понравилось выражение её лица. Совсем не понравилось.

   - Так ты меня подобрала две недели назад?

   Теперь у неё снова было опустошённое и злое лицо. Ему ещё придётся узнать, что она плохо ориентируется во времени.

   - Вроде того.

   - И я был без сознания?

   - Почти всё время.

   - Что же я ел?

   - Внутривенно, - пристально посмотрев на него, коротко ответила она.

   - Внутривенно? – переспросил он, и она решила, что его тон выражает не удивление, а непонимание.

   - Я вводила тебе пищу в вену, - объяснила она. – По трубам. У тебя следы на руках. – Она смотрела на него, и взгляд её вдруг стал острым и оценивающим. – Ты обязан мне жизнью, любимый. Надеюсь, ты будешь об этом помнить. Надеюсь, это останется в твоей памяти.

   И она вышла из комнаты.

 

*****

   Час прошёл. Так или иначе, но этот час прошёл. Он лежал в постели, обливался потом и в то же время дрожал. Из соседней комнаты доносилась мелодия «Only», затем её сменил «Telephone», а потом он услышал голоса дикторов радиостанции Европа плюс. После этого голос диктора известил всех жителей Украины, мечтающих о наборе первоклассных ножей, что их звонков С Нетерпением  Ожидают по телефону 722-25-64.

Олег Монастырук тоже С Нетерпением Ожидал.

   Как только часы в соседней комнате пробили восемь, появилась Танита с двумя капсулами лекарства и стаканом воды.

   Она присела на его кровать, а он нетерпеливо приподнялся на локтях.

   - Два дня назад я наконец-то получила твою новую книжку – сообщила она. В стакане звякнули кубики льда. От этого звука можно сойти с ума. – Продолжение «Смертельная любовь». Она мне очень нравится … как и все остальные. Она даже лучше. Лучше всех!

   - Благодарю, - с трудом выговорил он. Пот стекал по лбу, и он это чувствовал. – Пожалуйста… Ноги.… Очень больно…

   - Я так и знала, что Виктория не умерла, - произнесла она, мечтательно улыбаясь, - и я думала, что Алекс должен стать её мужем. Ведь так и будет? – И тут же перебила себя: - Нет-нет, не говори! Я хочу узнать сама. Каждый раз приходится очень долго ждать, пока появится продолжение.

   Пульсирующая боль поднималась вверх, и в пах словно впился железный крюк. Он уже успел убедиться, что мошонка не пострадала, но ощущения были таковы, как будто её скрутили и долго мяли. А ниже колен, похоже, не осталось живого места. Он даже не хотел смотреть. С него хватало того, что он видел: кривые неровные очертания под одеялом.

   - Пожалуйста, Танита. Больно…

   - Зови меня Танюша. Как в старые добрые времена, помнишь?

   Она протянула ему запотевший от холода стакан. А капсулы остались у неё. Она была для него луной, чьё притяжение вызывает прилив, который накроет гнилой образ. Она поднесла лекарство к его лицу (он немедленно открыл рот) … и тут же убрала.

   - Я позволила себе заглянуть в твой портфель. Ты ведь не стал бы возражать?

   - Нет. Конечно, нет. Лекарство…

   Капли пота на лбу казались ему и холодными, и горячими. Наверное, очень скоро он закричит.

   - Я увидела, что там у тебя лежит рукопись, - продолжала она, медленно наклоняя раскрытую правую ладонь. Капсулы, наконец, соскользнули с неё и упали в левую руку. – Она называется «Прилив». Это совсем не в том стиле, в котором ты обычно пишешь. – Она взглянула на него с лёгким неодобрением, впрочем, как и в прошлый раз, с любовью. – И ещё я позволила просмотреть её… Ты не возражаешь?

   - Прошу тебя, - взмолился он. – Не возражаю, но…

   Её раскрытая левая ладонь наклонилась, и капсулы с тихим щелчком перекатились на правую.

   - А что, если я её почту? Ты не возражаешь, если я её прочту?

   - Нет… - Кости разбились вдребезги, и в ноги вонзились бесчисленные осколки битого стекла.

   - Нет… - Он попытался улыбнуться, отчаянно надеясь, что ему это удастся. – Нет, конечно, нет.

   - Дело в том, что я никогда бы не решилась так поступить без твоего разрешения, - серьёзно произнесла она. – Я слишком тебя уважаю. По правде говоря, Олег, я ведь люблю тебя. – Внезапно её щёки вспыхнули тревожным малиновым цветом. Олег потянулся за ней, но Танита оказалась проворнее. Он застонал, но она не обратила на это внимания, только подобрала капсулу и вновь посмотрела в окно отсутствующим взглядом. – И не только тебя, но и твою фантазию, твоё творчество.

   Он пробормотал в отчаянии, хотя думать мог лишь об одном:

   - Я знаю. Ты любишь меня не только как человека, но и как писателя. Ты – моя самая большая поклонница. Она не просто разогрелась на сей раз; она вспыхнула.

   - Точно! – выкрикнула она. – Вот именно! И ты не будешь возражать, если такая… такая любящая поклонница почитает твою новую книгу? Правда, твоя книга о Виктории нравится мне больше других.

   - Не возражаю, - проговорил он и прикрыл глаза. Не возражаю, хоть наделай из рукописей бумажных самолётиков, только… пожалуйста… я умираю.

   - Ты очень добрый, - мягко сказала она. – Я всегда знала, что ты самый добрый человек на планете.

   Тут её пальцы, такие невероятно близкие теперь и до отвращения желанные, оказались у него во рту (а ведь пятнадцать лет назад, он мечтал целовать и облизывать эти пальцы каждую минуту, каждый час, каждый день, на протяжении всей жизни, принадлежавшие, по его мнению, самой желанной из богинь, живущих на Земле). Он втянул в себя обе капсулы и проглотил их ещё до того, как успел поднести к губам стакан с водой.

   - Как маленький мальчик, - произнесла она; он не видел её, так как до сих пор не открыл глаза, к которым уже подступили жгучие слёзы. – Хороший мальчик. Я у тебя столько всего хочу спросить… столько всего хочу узнать…

   Она поднялась, и пружины кровати скрипнули.

   - Нам будет очень хорошо здесь, - сказала она, но Олег так и не открыл глаза, хотя сердце его заколотилось в ужасе.

 

*****

   Он поплыл. Прилив вернулся, и он поплыл. Какое-то время в соседней комнате работал телевизор, а потом умолк. Время от времени били часы, и он старался сосчитать удары, но в промежутках проваливался в забытье.

   ... Внутривенно. По трубкам! У тебя следы на руках.

   Он приподнялся на локте, потянулся к лампе и, в конце концов, сумел включить её. Он взглянул на свои руки и увидел бледные розовато-коричневые пятна на локтевых сгибах, а в центре каждого пятна запеклась чёрная кровь.

   Он снова лёг и стал глядеть в потолок и прислушиваться к завыванию ветра. Итак, посреди зимы он оказался на пороге смерти наедине с женщиной, у которой не в порядке голова, хотя пятнадцать лет назад, она была весьма адекватна, она была божественно красива, и он был по уши влюблён в неё. А сейчас она вводила ему питательный раствор в вены, пока он лежал без сознания, и которая обладает, похоже, бесконечным запасом одурманивающих таблеток, и эта женщина не сообщила ни одной живой душе о том, что он находится здесь.

   Всё это важно, но он уже начинал понимать, что есть кое-что ещё более важное: начинается отлив. Он принялся ждать звонка её будильника. Будильник наверху прозвонит очень не скоро, но уже пора ждать.

   Она помешана, но она нужна ему.

   В какое же неприятно положение я попал, подумал он и уставился невидящими глазами в потолок, а на лбу у него опять выступили капельки пота.