Анализы будут готовы только через неделю. Результаты по крови можно объяснить чем угодно, но вместе с затемнением, обнаруженным на УЗИ, картина становится однозначной – рак. Пока диагноз не поставлен официально, нельзя отчаиваться, нужно засунуть эти мысли подальше и дождаться результатов биопсии. Но удержать их было невозможно и в первую же ночь они вылезли наружу.

Посреди ночи я проснулся мокрый от пота, в голове стучала четкая мысль – это конец, я умираю. Тело задрожало, к горлу подкатил ком, я крепко сжал зубы и беззвучно заплакал. Рядом, чуть похрапывая, спала жена. Я вышел на кухню, заварил чай, долго сидел на подоконнике, прижавшись к холодному окну. Выпил несколько рюмок водки, умылся и лег в кровать. Жена во сне скинула с себя одеяло, маленькие трусики не прикрывали ее зад, и я подумал, а не пристроиться к ней сзади, сдвинуть полоску трусиков и вставить. Может хоть так смогу немного успокоиться. Остановила мысль, что потом придется разговаривать, этого мне сейчас хотелось меньше всего.

Уснул я только под утро. Самоистязание занятие утомительное, мозг обессилел и сознание провалилось в пустоту, откуда вылезло помятым и побитым уже поздним утром. День был выходной, Диана попросила съездить с ней по магазинам, я отказался, у нее своя машина, справится без меня. Все утро она ходила недовольная, показывая своим видом, что устала от такого безразличного ко всему супруга. Часам к одиннадцати она взяла Амину и уехала.

Мне было не до ее обид. Почти сразу после пробуждения волна жалости к себе накрыла меня и я со свежими силами принялся страдать. Я жалел себя, пока сидел в туалете, пока чистил зубы, нагнетал трагизму за завтраком, не слушая болтовню дочери.

Но теперь во мне проснулось еще что-то новое – ненависть, злость, ярость, желание ломать все вокруг, разнести все к черту. Говорят, в каждом человеке есть первобытный зверь, которого мы пытаемся сдержать. Если это правда, то зверь внутри меня ручной и дрессированный, какой-нибудь тюлень из дельфинария. Только убедившись, что жена с дочерью ушли, я открыл клетку и дал зверю команду выползти и порезвиться, пока мы одни и никто нас не видит. Чашка полетела в стену, стул вслед за ней, стол зацепился за диван и его удалось перевернуть только со второй попытки, удар ногой по табуретке отозвался острой болью в ноге, неудачно попал.

Я сел на пол, держась за ногу, и заплакал. И опять это было беззвучно, эмоции выходили тонкой контролируемой струей и под давлением, словно шлюз открыли лишь слегка, только чтобы немного сбросить напряжение. Даже тут, один в квартире среди раскиданной мебели и с ушибленной ногой я вел себя сдержанно и интеллигентно.