Часть 1. Вера Сергеевна.

Деревенька напоминала всем своим видом заброшенное людьми место. Так густо оно заросло высокими сорняками и кое-где насеявшимися как попало берёзами и клёнами. Они торчали сейчас безлистые голые даже на каменных и кирпичных развалинах домов. Пройдёт совсем немного времени и зашумит здесь молодой лес.

Но всё же среди этих руин было ещё три обитаемых дома. Они находились друг от друга на приличном расстоянии. Жили в них две старухи и дед. Да ещё пара домов пустовала до более тёплых дней, когда приедут дачники.

 Вот в том доме, что слева, если стоять лицом к деревне, очнулась от своего странного сна старенькая учительница Вера Сергеевна. Яркий солнечный свет наполнял единственную комнату, служившую ей и спальней и гостиной и кухней. Всё в одном лице, разделённое большой русской печью пополам. Видавшие виды полотняные шторки условно отгораживали крохотную кухоньку с одной стороны и спаленку с единственной полуторной железной кроватью с другой стороны печи. Гостиную украшали когда-то давно привезённые от дальних родственников отслуживший им свой срок буфет и такой же бельевой шкаф. На дореволюционном каком-то вычурном комоде стояло небольшое трёхстворчатое зеркало. Старый диван, да обеденный стол в углу с тремя потёртыми стульями дополняли антураж. Но каким-то по-старинному уютным делало всё это - обилие связанных за долгие годы, кружев. Они закрывали верх комода, и шкафа. Они отделяли каждую полочку в буфете. Они же закрывали своей ажурной сетью три небольшие узкие  оконца. Вышитая посеревшая от времени и частых стирок скатерть была рачительно прикрыта клеёнкой. Но концы её с алыми маками яркими пятнами выделялись теперь, особенно под лучами весеннего солнца.

 Вера Сергеевна закашлялась и открыла глаза. И на этот раз смерть не пожелала взять её с собой, отложив свой приход на неопределённое время. Старушка зашевелилась, заставляя работать свои затёкшие от долгого сна мышцы. Медленно и тяжело поднялась и села. Голова немного кружилась и во рту пересохло. Кружка на табуретке у кровати была пуста. Сколько же она находилась в беспамятстве? Сутки или больше? Встала. Держась где за стену, где за мебель, шаркая тяжёлыми непослушными ногами, дошла до кухоньки. Зачерпнула алюминиевой кружкой воды со дна белого «облитого» ведра. И стала медленными глотками пить стоялую воду. Живительная влага окончательно привела её в чувство. Только теперь она почувствовала озноб. Печь была совершенно холодной, давно не топленой. Но сил вдохнуть в неё жизнь ещё не было. И кое-как укутавшись в вязаный платок и надев телогрейку, она вышла на улицу.

 В глазах тут же поплыли радужные круги, и на малое время она ослепла и стояла, не шевелясь и держась о колоду двери. Прибежал и стал тереться о ноги большой пушистый серый кот.

- Соскучился, гулёна, - обратилась старушка к единственному своему собеседнику, - как без меня поживал? Где бегал? – Глаза, наконец, обрели способность видеть. Она наклонилась и погладила его мягкую шёрстку. Кот откликнулся на ласку громким мурчанием.

  За то время, что она не выходила на улицу, в природе произошли большие перемены. Сугробы практически все растаяли. Снег лежал только в тени и по ложбинам. В оврагах, наверное, вовсю бежала вода. Яркое солнце не просто грело, оно уже жарило землю. И над обнажёнными холмиками стояло марево, паровыми змейками уходя в небо. На лозинках потемнели и набухли почки. Пчёлы дружно гудели на вербе. Было тепло и духовито. Вера Сергеевна, придерживаясь за деревянную терраску, чтобы не поскользнуться, медленно щурясь и прихрамывая, подошла к такой же ветхой, как её домик и она сама скамейке и села, вытянув ноги. Подставленное весеннему теплу лицо согревалось. Прошло онемение в руках. Какая радость – опять весна! Уже девяностая весна её жизни.

Как же быстро бегут года. Ещё совсем недавно она бегала с ровесниками, мальчишками и девчонками, играя в лапту на широком лугу. Предвоенное детство не давало слишком много времени на забавы, но всё равно было самым радостным воспоминанием.

 В деревне  было больше тридцати дворов довольно-таки зажиточных хозяев. Так как стояла она вдалеке от дорог, то её почти не коснулась продразвёрстка. Так, пощипали немного, но обошлось без голода и мора. Старики часто рассказывали, что вся их сытая и счастливая жизнь началась с беды. Прежний барин проиграл их семьи в карты. Новому хозяину они были вроде бы за ненадобностью, но всё же погрузили их на подводы и за триста вёрст привезли сюда. Здесь лес стоял стеной. Выделил им барин землю, кинул старосте сто рублей на поселение и сказал: «Живите, как хотите!» Были они крепостными, а в одночасье стали вольными. Вырыли землянки на первое время. Лес выкорчевали. Построили дома. Разделали пашню. Выстроили мельницу, благо деревня в удобном месте у реки стояла. Да ещё небольшой кирпичный заводик соорудили. И стали у них дома кирпичные всем на зависть. Даже грянувшая Октябрьская Революция почти ничего в их жизни не изменила. И гражданская война как-то обошла их стороной. Повезло, как ни посмотри.

 В двадцать четвёртом году приехал в село, что напротив их деревни стояло в выделенную под школу избу, молодой учитель по партийной программе подъёма грамотности у населения. Сергей Ильич был красивой, «барской», как говорили холёной красоты и даже длинный шрам от сабли на правой щеке его совершенно не портил. Даже наоборот, придавал ему какую-то особенность былинного героя. Все и на селе, и в близлежащих деревнях как-то сразу стали его уважать. Всегда кланялись, как господину, хотя ничего подобного он из себя не строил. В обращении был всегда подчеркнуто, вежлив и прост. Ученики были у него разные и дети и взрослые. Вот на такой великовозрастной ученице и женился учитель.

 Что особенного нашёл в ней Сергей Ильич, было загадкой. Варенька была мужиковата, а временами и груба. Правда, ни она сама, ни её властная мать даже не пытались перечить ему. Была в этом какая-то загадка. Вера Сергеевна таким и запомнила отца – всегда спокойным и уравновешенным, даже молчаливым. Но с ней, его детищем, он всегда был приветлив и добр.

 В двадцать девятом году он получил письмо. Верочка была ещё совсем мала, но почему-то запомнила это: отец открывает серый конверт и молча, читает содержимое. Лицо его становится по мере чтения всё мрачнее и брови сходятся на переносице. Потом они о чём-то говорят с матерью и бабкой Полей. Сергея Ильича не было довольно долго или так просто показалось скучающей Верочке. Но вернулся он не один. С ним вошли в дом четверо ребят - мал, мала меньше – две девочки и два мальчика. Одна девочка Галинка была младше даже самой Верочки. Её внёс на руках и опустил на пол отец. Так у Верочки появились братья и сёстры. Мать, конечно, поворчала, но детей никогда не обижала, относилась к ним, как к своим. А для маленькой хозяйки дом наполнился весельем.

 Прошли годы. В школе уже был ни один учитель, а больше десятка. И школа новая кирпичная радовала глаз сверкающими стёклами окон. Несколько сотен ребятишек сбегались каждое утро на широкий двор из соседних деревень. И хотя предыдущие годы коллективизации сильно покосили жителей деревни, но всё равно их было много. И жилось, как ей казалось весело и дружно. Перед Новым 1939 годом отец с другом отправились на санях за ёлкой для школы. Привезли отца всего обледенелого в застывшей колом на морозе одежде. Молодая учительница рассказывала, что лошадь вместе с санями провалилась в реку. Друг оказался подо льдом. Спасая его, а потом, вытаскивая на берег, лошадь с санями и ёлкой, он сильно вымок и замёрз. В доме началась суета и стенания. Привезённый из города фельдшер осмотрел больного и только покачал головой. Отец ещё трое суток метался в горячке и умер.

 Вера Сергеевна хорошо помнила тот день. Сильный мороз. Толпа народа перед домом. Сани с четырьмя вооружёнными людьми, подъехавшие к дому.

- Здесь Сергей Ильич Чадов проживает?- Угрюмо спросил старший в шапке-ушанке.

- Проходите, - ответили ему.

 Они все вместе проследовали в дом. На двух табуретках в гробу, нарядный и строгий лежал отец. Мать тихо плакала стоя на коленях. Бабка Полина причитала, громко и голосисто: «И на кого ж ты нас покинул … !» Все пятеро детей стояли рядом. Галинка рыдала, уткнувшись в плечо брата. Анюта стояла ровно, как палка, изредка всхлипывая и вытирая глаза мокрым платком. Илья и Павел часто моргали, низко склоняя головы. Верочка ещё никак не могла поверить в случившееся и принять, поэтому стояла тихо и ни одной слезинки в глазах. Вошедшие товарищи замялись, но потом, сняли шапки. Лицо командира выражало одновременно недовольство и затаённый страх. Потом, они так же молча развернулись и вышли. За окнами раздался окрик: «Но, стылая!» Громко заскрежетал снег под полозьями, и сани скрылись из виду. Она ещё не могла тогда знать, от какой страшной участи избавил их отец своей смертью.

 Мать часто упрекала её в том, что потеря отца никак не отразилась на её поведении: «Как деревянная! Даже не заплакала, а он тебя так любил! Бессердечная!» Верочка только смотрела на неё своими огромными чистыми, как родниковая вода, серыми глазами и молчала. Ещё очень долго она не могла проронить ни слезинки, ни от боли, ни от обиды. Пропали слёзы.

 Уже перед войной случилось в их семье необыкновенное событие. Однажды под вечер в осенних сумерках постучала в оконце сухощавая, но всё ещё стройная старушка в чёрном одеянии монахини. Верочка ещё никогда не видела такого уважения и даже поклонения, какое досталось гостье от её матери. Даже баба Поля, крыхтя и охая, сползла с печи и низко поклонилась гостье в ноги. Та поднимала их говоря: « Ну что вы, кто я теперь, чтобы мне кланяться. Бог нас всех уровнял. Недаром говорится, что нельзя человеку себя выше других ставить!» Так впервые Вера Сергеевна увидела свою бабушку Елизавету Фёдоровну, мать отца.

 На следующий день Верочка повела бабушку Лизу на могилу отца. По её желанию они были там вдвоём. Едва увидев ещё издали родную могилу, Елизавета Фёдоровна покачнулась. И внучка подхватила её под руку, боясь, что та упадёт. «Ничего, дорогая, я выдержала дорогу к вам, годы разлуки и ещё многое, о чём тебе не дай Бог, узнать! Вынесу и это. Никогда Господь не даёт человеку большего испытания, чем он способен вынести. За грехи наши эта беда случилась. Слишком мы вознесли себя. Вот и гибнут наши дети раньше родителей …» Она встала на колени рядом с поросшим травой холмиком и обняла серый камень, уложенный на могилу. Елизавета Фёдоровна не издала ни звука, и только слёзы одна за другой катились по её впалым бледным щекам. Это тихое глубокое материнское горе иглой пронзило Верочкину душу. И только теперь она смогла дать волю своим слезам. Они так и стояли некоторое время, на коленях скорбя по дорогому им обоим человеку. После, старушка вынула из кармана горсть освящённой земли и рассыпала её по могиле,  достала маленькую книжечку и стала читать молитвы тихим мерным голосом. Незаметно быстро пролетело время. Возвратились в сумерках пасмурного осеннего вечера.

 Барыня, как за глаза называли между собой Елизавету Фёдоровну мать и бабка Поля, прожила у них до весны. Именно от неё Верочка узнала о Боге, заучила молитвы и стала носить на витой серебряной цепочке крестик, скрытый от чужих глаз в кулончик. Бабушка научила её многому, чего не знала родня. Всё свободное время они проводили вместе. Родство душ нельзя заменить ни чем. Но как только просохли весенние дороги, бабушка Лиза засобиралась в дорогу. Её никто не стал останавливать. «Дольше оставаться мне у вас нельзя, - говорила она. – Вас могу погубить. Мне дорога дальняя предстоит. Где-то на севере, говорят, остались ещё монастыри. Туда мне и идти. Даст Бог – дойду».