Немного согревшись на солнышке, Вера Сергеевна ожила. Воспоминания прервала любопытная пчела изучающе кружащая возле самого лица. «Жизнь у кого-то короткая, у кого-то длинная и никто не знает когда начинается и когда закончится … Что же это я? – Вдруг встрепенулась она. – А куры-то мои, как? Бедняжки взаперти сидят!» Спеша, она резко поднялась и тут же схватилась за сердце, отозвавшееся болью. Но морщась и отдуваясь, старушка упрямо направилась к сараю. « Не дай Бог, передохли! – Это может показаться нелепым и смешным, так переживать из-за какой-то птицы. Но порой обыкновенное яйцо способно спасти от голодной смерти.

 Дверь, скрипя, отворилась, и на белый свет, отряхиваясь и укоризненно поглядывая на хозяйку, высыпали все полтора десятка кур. Её гордость - красный с чёрным хвостом петух замыкал шествие. Они тут же с энтузиазмом стали рыться в оттаявшей земле, наполнив двор гомоном и криком. Хозяйка насыпала им зерна из железной бочки в старую выдолбленную уже более полвека назад длинную дубовую кормушку.

- Вера Сергеевна! – Раздался громкий женский голос. – Ну что вы, право. – Ей навстречу от калитки направлялась тяжело нагруженная сумками Наденька, женщина лет сорока. – Сегодня же мой день. Я всё сейчас сделаю. Это моя обязанность как ни как!

 Старушка обрадовалась её появлению, как родной дочери, которую ждала уже три года. Но та присылала редкие короткие письма и небольшие переводы. Но это никак не могло скрасить одиночество матери. Только поделать с этим ничего нельзя было, и она просто ждала и надеялась на встречу.

- Ой-ё-ё-й! – Покачала головой помощница, зайдя в дом. – Как же вы, Верочка Сергеевна, в такой холодрыге-то живёте! Так не то, что заболеть, а и замёрзнуть можно.

 Надя споро и деловито взялась за дело. Принесла дров. Растопила печь. Принесла из родника воды и наполнила ей большую трёхвёдерную эмалированную кастрюлю. А само ведро, полное по края поставила на прежнее место.

 Дом постепенно оживал вместе со своей хозяйкой. Заблестели отёртые от пыли подоконники, полочки, комод и шкаф. Засиял свежевымытый пол. Расправились домотканые половички. Зеркало улыбнулось, отразив солнечные блики. Ледяная стужа окончательно покинула хозяйку. И она омытая и переодетая во всё чистое благодарно поила заботливую помощницу чаем с принесёнными ей сухариками.

- Ой, да что там говорить, - махнула полной белой ладошкой женщина, - не всякому человеку дано столько прожить, как вам. Я о таком – даже мечтать не могу! Это заслужить у Господа Бога надо. Где нам, грешным. Всё ковыряемся, как червяки в банке у рыбака. Всё изображаем из себя слишком занятых. А на самом-то деле – только о себе и думаем. Как поспать подольше, да поесть послаще. А вы, вот, Вера Сергеевна, всю свою жизнь для других прожили. Нянчились с нами  бестолковыми, жизни учили. Кому же ещё не жить, как вам!

- Ну, что ты такое говоришь, Наденька, - укорила её учительница, - что толку-то теперь от моей жизни! Я бы таким, как ты остаток своих дней подарила. Я теперь никому не нужна, а у тебя дети.

- Не печальтесь, дорогая, лишь бы войны не было, - дрогнул голос бывшей ученицы. – Вот увидите, приедут к вам скоро и Лиза, и внуки с правнуками. Недолго уж осталось … - она осеклась, понимая, что сболтнула лишнее. Но старушка задумалась и была уже далеко в прошлом. Воспоминания накатились, как волна на берег и стремительно повлекли её за собой.

 Многое сейчас помнила Вера Сергеевна, как картинки из книги или фотографии в альбоме. События давних лет приходили сами собой, цепляясь за случайные обстоятельства и слова. Вот и сейчас ключевым стало слово «война».

 Однако Надины разговоры, пусть и ненадолго, но вернули её в реальность. Как там Лизонька поживает?

- Что-то давно не было от них писем, - забеспокоилась она снова, – может быть, ты что-то знаешь? Скажи, не таись! Не дай Бог, болеет или что-нибудь случилось …

- Ну, что вы, Вера Сергеевна! – Торопливо заговорила Надежда и поднялась. – Почтальонша наша больше недели к вам добраться не может. В оврагах грязь с водой вперемешку – не пройти. Я к вам вброд по мосткам пробралась по колени в воде. Хорошо, что у мужа болотные сапоги есть. Я их и то набрала – старые дырявые уже кое-где. На скамейке у речки оставила обтекать, а сама вот в галошах бегаю. Вот через денёк – другой спадёт вода, и почта к вам проберётся! Наверняка, целую стопку писем, принесёт! – Надя посмотрела на свои наручные часы. – Вы уж простите меня. Засиделась я. Надо ещё вашу подружку бабу Матрёну проведать. Не известно, где она ходит сегодня. Зашла первым делом к ней, а дом на замке. Пойду ещё раз. Если что, то продукты оставлю и в  Илицу пойду к деду Елизару. Вы только не забудьте, вечерком бельё снять с верёвки. А я к вам в четверг ещё наведаюсь. Берегите себя!

 Вера Сергеевна снова осталась одна. Проводив взглядом помощницу, промелькнувшую мимо окна, старая учительница снова вернулась к своим воспоминаниям. Многое помнила, будто вчера случилось, но что-то и заволокло туманом. Только тени и отголоски ничего определённого.

 Как же она началась для неё? Пятнадцать лет – почти зрелый возраст для деревенской девушки. Восьмилетка успешно закончена на отлично. Старый учитель Николай Алексеевич – друг отца – безуспешно уговаривал Варвару Никитичну отпустить дочь учиться в педагогический техникум. Но мать настояла, чтобы Вера осталась работать в колхозе. Илья и Павел уже второй год работали в хозяйстве и не жаловались. Анюта замуж собиралась, и день был уже назначен в начале августа. Всем на селе работы хватит – нечего за три моря счастье искать!

 Война разрушила все планы, разорила семьи, вдребезги разбила все мечты и искалечила судьбы. Этот страшный день выдался на удивление солнечным и тихим. Никто в деревне даже предположить не мог, что где-то уже идут бои и гибнут люди, горят дома и враги топчут нашу землю. То, что началась война, показалось девушке настолько чудовищно неправдоподобным – просто не укладывалось в голове. Одно дело – пафосно на собраниях выступать о том, что мы сильнее всех и никакие враги не сломят нашу волю. Совершенно другое – стараться выстоять самому. Она видела растерянные глаза людей, слёзы разлуки и ещё не могла представить, что ждёт их всех впереди.

 Первыми на войну ушли братья – сразу вдвоём. В первом отряде деревенских воинов покинул Анютку её жених. Никто из них не вернулся назад. В начале осени всех жителей от семнадцати лет и до пятидесяти  отправили рыть окопы и прочие оборонительные сооружения. Фронт быстро придвигался к сердцу страны Москве. Верочка попала в один отряд с Матрёной, которая была всего на год её старше. Она заменила собой приболевшую Варвару. Для начальства было важно соблюдение количества людей по спискам, поэтому легко согласились на то, что дочь заменит мать. Сначала их везли на подводах, потом они шли пешком, но никто не роптал ни на стёртые в кровь ноги, ни на скудное питание, ни на что-либо другое. И не потому, что чего-то боялись, а просто понимали так «надо». Кирки и лопаты несли на себе. Кто-то даже пытался шутить, подбадривая других. Пели песни или угрюмо молчали – по настроению. Рыли противотанковые рвы, не обращая внимания на погоду и смертельную усталость. В глубоких сумерках валились с ног и засыпали, едва коснувшись головой любой опоры – будь это узелок с личными вещами или просто бревно. Мужчин было мало – одни «бабы».  Аню она почти с первых дней потеряла из виду.

 В середине октября фронт приблизился так, что стали слышны раскаты орудийных выстрелов. Небо часто гудело от летящих самолётов то с родными красными звёздами, то с чёрными крестами. Несколько раз, словно забавляясь, их поливали с воздуха пулемётными очередями. Тратить на них бомбы фрицы считали нецелесообразным. Наконец необходимая работа была закончена, и им разрешили вернуться домой. Для сопровождения был выделен небольшой отряд солдат.

В неразберихе первых месяцев войны маршрут, выбранный командиром сопровождения, вывел их прямо на разведотряд фашистов. Они выехали на трёх мотоциклах прямо перед колонной из-за поворота лесной дороги. Вера и Матрёна шли в самом конце, поэтому сначала даже не поняли того, что произошло. Приближающийся треск моторов никак их не насторожил. Трудно было поверить, что враг так близко. Колонна резко остановилась. Где-то за спинами раздались громкие крики на чужом языке и первые выстрелы. Автоматная очередь прошила бегущих врассыпную людей. Как они с подругой оказались в залитой дождевой водой канаве, Вера никогда не могла вспомнить. Она подвернула ногу, поскользнувшись на глинистом склоне, но, даже слыша треск рвущегося сухожилия, удержалась от падения, зацепившись за молодую берёзку. Матрёна же со всего размаха окунулась в осеннюю ледяную воду, упав плашмя.  Над головой свистели шальные пули. Хлопали взрывы гранат. Но бой был скоротечным. Где-то там за деревьями быстро затихали выстрелы. Поднимался к небу чёрный дым горящего транспорта. От шока, девушка не чувствовала боли. Она помогла подруге выбраться из ямы.

 Это столкновение унесло жизни десяти человек – двух солдат и восьми гражданских. Вера даже сейчас помнила постепенно стекленеющие широко распахнутые бездонные, как небо над головой, глаза русого паренька, умершего у неё на руках. Он был её ровесником. Никто не знал, как его зовут. Их  всех вместе и женщин и мужчин и солдат похоронили в одной могиле в лесу, обозначив место камнем, вывороченным из воронки от взрыва на краю дороги.

  Не задержавшись больше необходимого, они с осторожностью продолжили путь. Опираясь на лопату, как на посох она, прихрамывая, ковыляла за всеми. Подруга отказалась снимать и одевать сухую одежду с убитых женщин. И теперь тряслась в отжатой от воды, но своей. 

 Последствия происшедшего проявили себя уже на следующее утро. Матрёна простудилась, и её трясло от жара. Нога Веры сильно распухла и посинела. Ступить на неё было, стиснув зубы возможно, но идти долго было невыносимо. Курносый сержант принял, как ему казалось, верное решение. Сунув ей в руки аптечку, он оставил её вместе с подругой и ещё тремя, тяжелоранеными солдатами, в этом старом дряхлом сарае на окраине села, где они ночевали, пообещав вернуться за ними через день с подводой. Для верности на едва держащиеся петли он привесил такой же ржавый замок.

 Прошло уже три дня, но никто за ними так и не пришёл ни с подводой, ни без неё. На пятерых человек было всего три солдатские фляги с водой и уже сильно истраченный сухой паёк у каждого. Раненые уже сутки находились без сознания и как им помочь или облегчить страдания, девушка не знала. Самое большое, что она могла – это поить и кормить тех, кто приходил в себя, пусть и ненадолго. Даже поменять повязки было не возможно – в аптечке оказалось всего два бинта, пол рулончика ваты и склянка с йодом. Ну что с этим можно было сделать? Оставалось только молиться и надеяться на лучшее. Уже на вторые сутки у неё возникло желание нарушить приказ и обратиться за помощью к местным жителям. Но это оказалось неосуществимо. Сам сарай казавшийся таким ветхим, ещё был слишком крепок. И запор держал дверь на совесть. Крики до деревни не долетали, а может быть, там и не было никого? Она несколько раз прошла по его периметру, пытаясь хотя бы выбить какую-нибудь слабую доску – тщетно.

 Утро четвёртого дня прорезал треск нескольких мотоциклов и громкие по-хозяйски голоса, говорившие на отрывистом немецком, смех и дальние приглушённые крики. Эхом по окружающему лесу прокатились автоматные очереди, звук которых Вера запомнила с прошлой встречи. Лай собак прервался вигом умирающих животных. Оккупанты беззастенчиво грабили население. Но об этом девушка ещё не догадывалась, она просто слушала звуки. Раздались уверенные приглушённые опавшей листвой шаги. Судя по голосам, к сараю приближалось несколько человек. В узкую щель между рассохшимися тёмными от времени досками, она увидела двух немецких солдат одетых в полевую зеленовато-серую форму, в железных касках, с автоматами наперевес. Посмеиваясь обсуждая что-то они приближались. Кровь застыла от страха. Оцепенение сковало тело. Солдаты подошли вплотную. Вера хотя и сдала экзамен по немецкому на отлично, но не всё могла понять из их речи.

- Старый, - первый пошевелил замок дулом автомата. – Фриц, ты всё ещё думаешь, что клады зарывают в таких местах?

- В детстве был уверен, - ответил второй, - а сейчас знаю, что ничего кроме старого хлама там  нет. Скорее всего, он пуст. Замок заржавел. Его сто лет никто не открывал …

- Но лейтенант велел проверить!

- А мы проверим, - что-то щёлкнуло, раздался треск, и пули пробивая обшивку сарая, веером разлетелись по темноте. – Никого там нет! Тихо.

- Жаль, что не захватили канистру с бензином – славный костёр бы получился.

- На такую рухлядь жалко топливо тратить. Так подпалю. – Что-то зашуршало за стеной – солдат собирал сухую траву.

- Ты как хочешь, а я пошёл, - зашлёпали удаляющиеся сапоги.

 Ещё какое-то время раздавались шорохи. Потом щёлкнула зажигалка. Солдат что-то неразборчивое бормотал себе под нос. Опять раздались шаги. Поджигатель уходил прочь медленно, оглядываясь на дело рук своих. «Ганс! – Раздался недалёкий требовательный крик. – Командир приказал двигаться дальше!». Над деревней сначала нависла тишина, а после взревели двигатели и этот звук удалился. Сизый дым медленно заполнял пустоту. Огонь тихонько потрескивал где-то совсем рядом, постепенно разгораясь. И вместе с этим отчаяние сжимало душу. Острое желание жить пронзило всё существо. Было ли это чудом? Но совершенно неожиданно и резко, словно кто-то в небе перевернул огромную бочку, на грешную землю обрушился дождь. Свинцовые тучи застилали небо с вечера, отчего было очень темно. Через дыру в крыше полилась вода, и уже не думая ни о чём другом, девушка бросилась набирать её в опустевшие фляги. Загасив огонь, ливень так же внезапно закончился, как и начался. Из этого вынужденного заточения их освободили мастные жители. Увидев дым у крайнего пустующего дома, они послали глянуть, не грозит ли пожар деревне. Бабка знахарка вылечила Матрёну и бойцов поставила на ноги, правда не всех. Одного солдата похоронили рядом с деревней на сельском кладбище.

 Фашистов Вера Сергеевна больше не видела,  разве только в кино. Зато тяжким грузом на душе осталось ещё одно событие. В начале декабря вслед за наступающими советскими войсками в деревню прибыл сотрудник НКВД, разбираться, почему бойцы Красной Армии оказались в тылу врага. Ей пришлось рассказать всё, как было. Матрёна подтвердила то, что знала сама.

- Вот, ведь, сукин сын! – Обругал сержанта следователь, стукнув по столу кулаком. – Расстрелять его - мало!