Здоровяк оказался шумен и разговорчив. Отхлебнув пива, он жадно вгрызался в сочный кусок кабанины, успевая при этом смеяться и что-то бубнить. Вечерний пир в честь молодой крови был в самом разгаре, и Инмара серьезно озадачило столь сильное внимание со стороны недавнего противника. Торлод – а именно так он представился, оккупировав место рядом с наследником эрла – был четвертым сыном  в многодетной крестьянской семье. Они жили к юго-западу от Иттервиля в небольшой деревушке, название которой, впрочем, Инмар и не стремился запомнить. Здоровяк после кулачной схватки проникся глубоким уважением к юноше и теперь считал своим долгом посвятить его во все перипетии своей жизни, не забывая при этом набивать рот кашей, мясом и пирогами.

            - Помню, заплутали мы с братом в лесу, - изрек Торлод, разжевывая очередной кусок. – Ну как: маленькие еще были. До этого все с отцом ходили, а уж как его хворь взяла… - здоровяк приостановился, а затем лишь досадливо крякнул и отхлебнул из кружки. – Наверное, так глубоко в чащу мы зашли в первый раз…

            Инмар, внимая вполуха, отрешенно оглядывал чертог: пустым этот зал казался ему вдвое больше. Отец восседал в дальнем конце под растяжкой красных знамен, подле на скамьях расселись старшие дружинники и особо приближенные. По правую руку на своем обычном месте о чем-то самозабвенно рассказывал бледнолицему Эсину румяный Марлон. Щеки его – раскрасневшиеся от вина – благодушно растягивали рот в улыбку, поджимая комочки скул к озорным зеленым глазам. Собеседник же держался равнодушно: безжизненный лик его напоминал маску. Инмар поискал взглядом свою названную невесту, но в зале ее не заметил – должно быть, взрослые решили, что маленькой девочке не место на пиру.

            - И тогда стало действительно страшно. Брат ломанулся куда-то в сторону, и из кустов показалась огромная мохнатая морда! Уставилась на меня вот такими желтыми глазищами! – Торлод, уже поднабравшись, вещал громко, сотрясал руками, выпучивал глаза. Пара варгаров, сидевших поблизости, разинула рты.

            Молодую кровь усадили кучно – у западной стены чертога. Все они пируют здесь первый и, наверное, последний раз: сыны лесорубов, охотников и землепашцев вряд ли окажутся в приближенных эрла. Считалось, что каждый варгар способен с топором или луком встать на защиту отчего дома, но Инмар видел войну занятием воинов, а не дровосеков. Долгими зимними вечерами Линорд с нескрываемым удовольствием рассказывал о порядках в чужеземных армиях. Он высоко ставил дисциплинированных воителей, посвятивших всю жизнь совершенствованию боевых навыков. Инмар и сам прочитал две книги о военном ремесле; но большинство приближенных эрла пренебрегало стратегическими изощрениями, ставя натиск и мощь выше мастерства и смекалки. Возможно, и отец был такого же мнения, пока при дружине не появился Азор. От одной мысли о нем Инмар с силой сжал деревянную ложку и, шумно отложив ее, хлебнул пива. Да и к лучшему, подумал он. Выпивка притупит боль.

            За столом на это никто не обратил внимания. Добрая половина варгаров, позабыв еду, ждала развязки истории про медведя.

            - Уж и не помню, сколько и куда я бежал. Это потом уже, когда в овраг свалился без сил, понял, что брата-то потерял. Отдышался, конечно. Сердце тряслось где-то в кишках, точно проглотил его…

            - Ну а дальше-то что? Дальше…- вставил кто-то нетерпеливый.

            - Да погоди ж ты! – Торлод подлил себе еще темного и, отпив, крякнул. – Брата я отыскал только к ночи. Весь лес, наверное, обкричали, а наткнулись друг на друга случайно. И такое, стало быть, он мне понарассказывал!..

            Инмар смерил разгоряченные выпивкой и деревенской байкой лица варгаров: юные и неопытные, с чернеющими при свете факелов синяками, они походили на неопытных зверенышей – такими по-детски наивными они выглядели. Юноша не знал, радоваться ли этому обществу – и лучше ли там, на возвышение, рядом с молчаливым и суровым отцом? Инмар подпер кулаком подбородок и задумчиво уставился на переливающийся тенями потолок. Пламя факелов дрожало в полутьме, разливаясь бледно-желтыми пятнами по людям и стенам.  Весь зал был каким-то напряженным и тихим: нигде не услышать громких возгласов или споров, даже певцы и те не гремели залихватскими песнями, предпочитая медленные и печальные распевы. И только молодая кровь шумела за своими столами.

            - Брат-то мой – Далли – когда медведь на меня бросился, в сторону отскочил и рванул через чащу. А потом, рассказывает, как понял, что погони нет – назад вернулся. И глазам своим не поверил, что увидал там, в этих кустах.

            - И что же?

            - Уж не знаю, наврал ли или правда это, но богами клянется, что медведь тот двух маленьких медвежат стерег. Во, как! – здоровяк, воспользовавшись паузой, отгрыз кусок от кабаньей ноги, и жир потек с его губ.

            - Да быть такого не может! Чтоб медведь с медвежатами нянчился – чушь! – заявил с конца стола плюгавенький паренек с опухшим глазом. – Мы с отцом и братьями в лесу каждый день бываем, и охотников знаем множество. И каждый тебе скажет, что с выводком только медведица возится. Сочиняешь!

            Торлод сморщил низкий лоб и что-то пробубнил, но было не разобрать – за столом начались препирания. Молодая кровь кипела, выплескивая эмоции и сбивчивые голоса: парень с синяком уже колотил кулаком по столу, вбивая свою правду – двое справа, особенно увлекшиеся байкой, встали костьми за ее истинность.

            - Вы меня не хотите слушать – так вы знающих людей послушайте. Вон охотники сидят неподалеку. Лесного Духа спросите, если не верите. Он чащу вдоль и поперек знает, как никто другой. Он-то вам скажет, что быть такого не может; что медведица это была, а не медведь! – паренек слетел с места и подскочил к соседнему столу, где расположились за едой и выпивкой сплошь худые и бородатые люди – охотники.

            Они вели себя тихо – почти не пили, а большей частью ели и перешептывались о чем-то своем. А один – Сильд по прозвищу Лесной Дух – сидел, будто и вовсе отдельно: соседи даже не пытались завести с ним беседы. Все давным-давно знали нелюдимость искуснейшего из охотников Иттервиля, а может быть и всего королевства. Видом своим он не выделялся – ранний старик лет сорока: сухой и жилистый, морщинистый, с короткой черной бороденкой и неряшливыми, свисающими на лицо грязными волосами.

            Паренек тем временем привлек внимание мужчин и коротко пересказал небылицу: варгары оживились, но почти все приняли сторону спорщика – верить сказке никто не желал. Наконец, один из звероловов, поднявшись с места, обратился к Сильду, отрешенно следившему  за пламенем свечи перед нетронутой миской:

            - А что ты, Лесной Дух, думаешь? Бывает такое?

            Все стихли, ожидая слова охотника. Тот спокойно поднял взгляд и, скользнув им по лицам варгаров, остановился на здоровяке. Торлод перестал жевать, застыв с комком каши на языке, и только растерянно хлопал зернышками-глазами.

            - Бывает, – сухо произнес Сильд.

            - Да где же это видано?!! – возмутился кто-то.

            - Да как такое возможно?!

            Спор воспылал с новой силой, но Инмар уже потерял к нему интерес: байки и жаркие перебранки о медведях интересовали его сейчас меньше всего. Мысли его были о  предстоящем испытании. Юноша смотрел на невозмутимое суровое лицо отца, ожидая его взгляда, но без толку. Эрла в эту ночь волновали иные дела. Инмар зачерпнул грибов с овощами, чтобы больше не думать об этом; и на мгновение ему почудилось, будто Лесной Дух задержал на нем свой  глубокий энигматический взгляд, но стоило лишь моргнуть – как ощущение пропало, а черные глаза охотника вновь обратились к пламени свечи пред нетронутой миской. И вдруг за дверьми протяжно завыло…

            Факелы пылали в руках жрецов и послушников, переливаясь кровавыми пятнами на алых церемониальных одеждах. Едва только двери чертога распахнулись, и Лодди, деловито задрав нос, ступил на устланный деревом пол, варгары повскакивали с мест, освобождая проход от столов. Многочисленная прислуга суетливо уносила посуду; музыканты забили боевой марш: для молодой крови пришло время последнего испытания.

            Наконец, когда в центре зала расчистили место, двое слуг вынесли скамью и несколько мечей – не у каждого из отцов и воспитателей было подобающее оружие, чтобы совершить ритуал. Нежданно грянули трубачи, барабаны застучали сильнее. Когда эрл поднялся со своего высокого места, толпа, начав с шепота, все громче и громче заскандировала: «Крови! Крови!». Инмар знал: ему по праву происхождения уготовано первым принять испытание. Он смотрел на отца: свет огня окрашивал левую сторону лица в неестественный желтый цвет, правая же оставалась в тени – лишь зрачок поблескивал из черноты крохотной драгоценностью.

            Не произнося ни слова, Инмар скинул через голову новую красную рубаху, которую получил сегодня на площади: плавно скользнув, она опустилась на пол. Юноша еще немного помедлил. Вглядываясь в каменный лик отца, он ждал хоть какой-то намек на гордость за возмужавшего сына. Но эрл Холвир, лишь спокойно принял из рук вынырнувшего из толпы Линорда длинный меч искусной работы. Этот клинок Инмар узнал сразу: отец никогда им не пользовался, предпочитая в бою топор, поэтому меч прадеда хранился на почетном месте в оружейной. О, сколько раз маленький сын эрла прибегал туда, чтобы полюбоваться тонкими изящными линиями этого смертоносного орудия; как долго он отслеживал взглядом путь дола от основания клинка до его жала; как представлял белую рукоять из кости рыбы-плакальщика в своих руках. Как-то раз отец сказал, что этот меч будет принадлежать ему, и с того дня Инмар стал упражняться в учебных боях с тройным упорством. И вот теперь настал момент, когда клинок, выкованный для прадеда лучшими варгарскими кузнецами, должен испить крови потомка.

            Инмар лег на скамью лицом вниз и застыл, не смея вздохнуть. Последнее испытание называли испытанием кровью. Нанести рану молодому варгару полагалось его отцу или наставнику. Юноша закрыл глаза. «Крови! Крови!», стучало в ушах. Он вообразил, как держит отец над его спиной острие клинка, чтобы разрезать спину от плеча до плеча. Варгар не мужчина, если не познал раны. В чертоге стало непереносимо шумно, барабаны слились с криками в жуткую какофонию. Инмар ощущал, как холодеет кожа в ожидании наточенного металла. Пауза тянулась чересчур долго.

            - Сюда! Быстрее! Сюда!!

            Неожиданный крик прокатился под потолком – истошный и грозный. Одни за одними смолкли трубы и барабаны, стихли голоса, лишь только чей-то нервный шепот нарушал странное безмолвие зала. И этот голос:

            - Сюда! Эрл Холвир! Север…

            Обернувшись через плечо, Инмар увидел, как от дверей, тяжело дыша и спотыкаясь, бежит одетый в вареную кожу варгар – один из дружинников отца. Шлем его слетел еще где-то по дороге, красное лицо несло полные тревоги глаза. Воин упал на колени возле лавки и, сбиваясь, проговорил:

            - Эрл… Срочный гонец из столицы. Срочно… Дело королевской важности.

            Инмар, обомлев, не смел пошевелиться. Острие меча так и не коснулось спины. Юноша, как и весь чертог, ждал слова отца.

            - Идем, – отрезал уверенный и властный голос Холвира. – Поднимайся, Инмар.

            Подниматься? Юноша опешил, пытаясь подобрать слова. Как же так? Он мечтал об этом с малых лет, а теперь все сорвалось в последний миг! Но никто вокруг не посмел перечить. Где Марлон? Он должен сказать отцу, как это важно! Инмар же его наследник, единственный сын! Когда юноша поднялся со скамьи, весь зал уже хлынул наружу вслед за эрлом. Неожиданно рядом оказался Линорд: его печальное лицо осунулось, глаза смотрели тревожно. Он подал красную рубаху.

            - Что случилось? – спросил Инмар, когда они спускались по ступеням, ведущим на Монетную улицу, прорезавшую, словно копье, квартал торговцев и знати с аккуратными деревянными срубами и искусными резными ставнями на сводчатых окнах.

            - Твой отец ожидал вестей еще накануне. Эсин неспроста появился тут со своей дочерью и прислугой – там, на их землях творятся странные вещи. Они тут не гости, а скорее беженцы.

            - О каких вещах ты говоришь? Я не понимаю. Откуда ты это взял?

            - Не все люди умеют держать язык на привязи. Я слышал, что дело в погоде.

            - Отец ждал вестей о погоде на севере?

Линорд недовольно фыркнул. Они остановились, упершись в спины столпившихся прямо посреди улицы людей. Откуда-то спереди доносились голоса. Линорд аккуратно продвигался вперед, держа над головой факел – многие знали его и узнавали сына эрла, поэтому они довольно быстро достигли места трагедии. В бурой уличной пыли лежала загнанная вороная: свет факелов блестел на ее взмыленном черном брюхе. Лошадь умерла от изнеможения: ее черный глаз смотрел в беззвездное небо, длинный вывалившийся изо рта язык касался земли. Возле нее стояли несколько воинов, еще двое охраняли привалившегося к деревянной стене гонца – юношу лет двадцати в затертом походном плаще и вымазанной одежде. Путь измотал его: глаза безвольно закатывались, мокрые волосы прилипли ко лбу. Один из воинов пытался напоить его из фляги, чтобы хоть как-то привести в чувство: вода проливалась по подбородку на одежду. Эрл, позволив гонцу напиться, опустился перед ним на корточки и коснулся плеча.

Инмар, не подумав, двинулся прямо к отцу, но Линорд удержал его за руку:

- Постой в стороне.

Гонец тем временем пришел в себя и, поняв, кто перед ним, встрепенулся. Губы его нервно зашевелились, но из-за шума слов было не разобрать. Инмар видел, как отец наклонился вплотную к юноше, и тот стал говорить ему на ухо. Холвир что-то спрашивал, и гонец вновь говорил. Минуты тянулись невыносимо долго; вокруг раздавались беспокойные возгласы и недовольное шиканье.

- Так приходят только дурные вести, - тихо проговорил Линорд и склонил голову, позволив длинным светлым волосам спрятать лицо.

Наконец, разговор с посланником закончился. Эрл выпрямился, но его лицо не выдавало эмоций. То, что весь день присутствовало в воздухе – незримо, но оттого не менее четко, сейчас сбилось в нервный комок: он пульсировал над улицей шумом тревожных пересудов и выкриков. Холвир поднял руку, и толпа постепенно стихла, передавая шипящее «Молчи!» все дальше и дальше. Эрл молчал, точно подбирая слова, и они давались непросто:

- Братья, – эрл Иттервиля поджал нижнюю губу, и лик его стал свиреп. – С рассветом мы выступаем к столице. Конунг созывает знамена, - толпа ахнула. – Мы едем на войну…

- Я нарекаю его Зовом Бури!!

Воины торжествующе вскинули руки, грянув раскатистым «Варгар винарре!». Инмар, развернув лошадь, поднял клинок прадеда над головой, и первые утренние лучи засияли на серебристой стали. Варгары гремели, стуча оружием о щиты, и их воинственный глас перерос в рев: мужчины уходили на битву. Инмар не чувствовал страха. Впервые в жизни он ощущал себя окрыленным. Люди, многих из которых он совершенно не знал, приветствовали его, как своего вожака; на их оскаленных заросших лицах бушевала ярость. Но в их глазах юноша видел еще кое-что: беспрекословную преданность своему господину, готовность обрушиться океанской волной на вражеские ряды, следуя за своим предводителем. Этот миг пьянил его, как вино. Даже больше вина.

- Варгар винарре! Варгар фрамат!! Зов Бури! – кричал Инмар, ощущая, как кровь приливает в мышцы, и воины ответили ему ревом.

На миг захотелось ударить лошадь в бока и помчаться вперед – в пекло битвы, где крылатый всадник Брутор проносится над кровавой сечей, карая трусов ледяным пронзающим сердце клинком и прикрывая щитом бесстрашных героев. Инмар представил себя несущимся во главе воинства прямо на стену ощерившихся металлом врагов. Из глотки его рвался вопль, он видел страх в глазах неприятелей, а на утреннем солнце сверкал его меч. И он знал, что следом за ним несется тысяча всадников, и что ряды перед ними дрогнут от громового клича варгаров: и коса пройдет сквозь ряды, орошая землю и кольчуги кровью. Инмар почувствовал ее вкус на губах. Вкус битвы, смерти и славы.

Но видение это пропало так же быстро, как и пришло; взгляд юноши упал на стоящего в сторонке Азора – молодой мечник, скрестив на груди руки, сверлил его неотрывным взглядом своих болотистых глаз. Холодный утренний ветер шевелил его рыжие вечно всклокоченные волосы, но лицо оставалось деланно безразличным. Вот только взгляд… В нем Инмар различал и зависть, и затаенную злобу. Видимо, не он один мечтал об этом мече. Но будь Азор хоть лучшим воином Великого Королевства, будь он даже бастардом отца, как шептались по углам в Иттервиле, – ему не получить этот клинок! Инмар не допустил бы этого.

Лошадь под ним тревожно заржала, и юноша вогнал меч в ножны, пристегнутые к поясу – высокий рост уже позволял носить оружие так, как хотелось. Отец к тому времени уже взобрался на своего крепкого пегого скакуна. Его примеру последовали многочисленные дружинники. Холвир в кольчуге, одетой поверх простой бардовой рубахи, мало отличался от других воинов: красно-серая масса, сверкая наконечниками копий и полировкой шлемов, двинулась от чертога по широкой Монетной улице. Инмар видел, как прощается со своей женой облаченный в вареную кожу Линорд. Серенькая неприметная девушка, обняв себя руками, глядела ему под ноги – варгар стоял перед ней неподвижно, склонив голову. Не было ни объятий, ни поцелуев. Наконец, он молча развернулся, забрался в седло и поравнялся с Инмаром.

На центральной площади их ждал пехотный отряд – в основном из числа горожан. Инмар заметил среди них и нескольких молодых варгаров, что сходились вчера днем на этой площади в кулачном бою. Экипировкой пехотинцы сильно уступали дружинникам эрла: почти никто не имел приличной брони, многие надели поверх рубах лишь плотные кафтаны. Вооружены они были в основном копьями и топорами. Завидев эрла, варгары вскинули руки и заревели; но крик их не был воодушевленным – людей тревожила неизвестность.

- В голосах у них страх. Люди не знают, куда их ведут, и с каким врагом им предстоит сражаться, – сказал Линорд.

Инмар согласился с ним – он и сам не знал, по какой причине конунг вызвал отца в столицу, да еще и с войском. В этом вопросе юноша еще планировал разобраться.

Тем временем войско тянулось к южным воротам. Со всех сторон, почти с каждой улочки к ним примыкали маленькие отряды: в основном пехотные и плохо вооруженные. Но и от врага вряд ли следовало ожидать полчищ закованных в сталь рыцарей; народное ополчение в любые времена считалось основой армии. Инмар глядел по сторонам, и видел множество женщин: они выглядывали из окон, стояли возле домов, прижимая к груди детей; воины проходили мимо, а они печально смотрели им вслед. Слезы скупо текли по щекам, но ни одна из них не ревела – женщины севера были под стать мужчинам: все испытания они переносили стойко.