Линтенорцы пришли сюда несколько столетий назад, а вместе с ними и технологии. Герей не удивлялся тому, что полудикие пахари аллены встретили их, как богов. Островитяне несли знания, науку, искусства – а взамен брали власть. Возможно, обмен был выгоден обеим сторонам: линтенорцы обосновались на континенте, а аллены обзавелись могущественными покровителями. И разве мог теперь кто-то верить, что король Гальдо III решает что-либо на своей земле? Власть приобрела на этих землях диковинную форму. Герей не был знатоком политики и подковерных интриг, но этого и не требовалось, чтобы разобраться, откуда на самом деле управляют этими землями… Но есть ли дело сироте и бродячему артисту до игр королей? У него нет родины и нет дома, а семья его – кучка таких же кочевников-циркачей. История и быт городов и народов – всего лишь развлечение для Герея, возможность подумать и сопоставить. Судьба их не трогает его сердца.

На площади Белых Цветов сегодня было не протолкнуться. Толпа сомкнулась вокруг выступающих: люди взбирались на бочки и ящики, взрослые сажали детей на плечи или поднимали на руки. Захваченные представлением, они шумели, замирали, чтобы потом неизменно взорваться аплодисментами. Это напоминало игру со всегда прозрачным итогом, где зритель рукоплещет и бросает монеты, ведь именно за этим он и пришел сюда. Народ любит зрелища, и пока эта любовь в нем живет – бродячие артисты не переведутся. Герей сидел на выложенной камнями земле возле кибиток цирка. Здоровяк Бросвар деловито расхаживал из стороны в сторону, поглядывая, чтобы никто не пробрался в повозки. Его номер с перетягиванием лошадей открывал сегодняшнее представление и имел большой успех, отчего силач просто сиял гордостью.

Теперь публика криками и рукоплесканием встречала Джаю – фигуристую черноглазую сарамку в сочно-оранжевом платье с пышными юбками. Она обходила кругом, едва касаясь тянущихся в восхищении рук: толпа ликовала, сестры-танцовщицы собирали монеты в звонкие котелки. Приглашенные местные музыканты грянули трубами, Джая, танцуя, подняла и резко опустила руки – укрепленные на треногах оранжевые букеты вспыхнули с зычным хлопком, испустив по облаку серого дыма. Толпа в испуге подалась назад и тут же разразилась овациями. Джаю везде очень любили – таков удел всех волшебников. Люди жаждут чудес, и сейчас за скромную плату они их получают.

Музыканты играли, но шум площади подчас заглушал и волынку, и барабаны, и трубы. Герей, впрочем, наблюдал за происходящим без интереса. Странно, что в Дилсвилле еще дивятся такому – специальные смеси и составы, наверняка, известны местным оружейникам. В Линтеноре их, пожалуй, засмеяли бы, доведись им там оказаться. Бродячих артистов на острове не жалуют, а люди вместо представлений на площадях ходят в специальные дома, где артисты разыгрывают истории из жизни простых людей, воинов и вельмож. Это ли искусство?

Герей поднялся и зашел за фургоны: там силач Бросвар разминал руки, долговязый корт Сидас с шестнадцатилетней дочерью Кларин готовили лошадей к выступлению. Герей не стал отвлекать их, только устроился подле, но крики толпы доставали его и здесь. Джая тем временем выдала последний огненный столб: он показался оранжевыми всполохами из-за полотняных навесов кибиток. Люди ахнули, а потом загрохотали аплодисментами. Под их шум Джая и удалилась вместе с танцовщицами. Даже после ее ухода люди продолжали хлопать и кричать.

Ее сменил Токи – клоун и конферансье. Не смотря на свои сорок, пестро разодетый с вымазанным белилами лицом есн с ловкостью юнца исполнил колесо и задорно проорал на всю площадь:

- Миледи и милорды, толстосумы и толстосумки, богачи и оборванцы, принцы и дворняги! Как говорят пираты: толстые кошельки тянут ко дну! Так кидайте же медь под копыта! Только для вас и только сейчас: искуснейшие наездники, повелители лошадиного крупа, конокрады в семи поколениях! Отец и дочь – виртуозы верховой езды с зеленых просторов Кортрейка: крепконогий Сидас и грациозная Кла-а-а-ри-и-ин!!

Толпа встретила их выкриками и улюлюканьем. От фургонов по кругу ринулись два скакуна: черной и белой масти. Сидас – поджарый мужчина с черной бородой вокруг рта – пустил вороного иноходью: люди пятились, боясь попасть под копыта. Мужчина откинулся в седле, разметав руки в стороны. Герей, выйдя из-за кибиток, же не отрываясь следил, как взлетает над седлом, касается земли и снова взлетает короткостиженная девчушка Кларин. Ее хрупкое тельце казалось удивительно легким, почти невесомым: так несравненно ловко она вольтижировала. Белоснежная кобыла несла ее по кругу, а девочка спокойно исполняла заученную с отцом программу. Совсем не волнуется, молодец, подумал Герей. Публика вторила его мыслям дружными хлопками. Музыканты били в барабаны.

- Хэй! Хэй!

Лошадь Сидаса взяла галоп. Кларин подняла свою на дыбы в самом центре площади.

- Эх, хороша чертовка! – прикрякнул коротышка Токи. – Ты только посмотри на нее, а!

Герей лишь кивнул, поглаживая щетину на щеках, в которую переходили его черные волнистые волосы. Токи постоял, о чем-то задумавшись, а потом толкнул его:

- И хватит рассиживаться тут. Иди к столбам. Видишь, Эйдан уже там.

Герей лениво поднялся и направился в толпу. Люди, завороженные зрелищем, не замечали его. Протискиваясь меж потных гомонящих тел, ребятни, громоздящейся на бочках, он продвигался к столбу, установленному на окраине площади. Там на верхней площадке уже сидел, свесив ноги, белокурый аллен Эйдан. Родом юноша был из какой-то придорожной деревеньки, что притаилась на пути между Вестервиком и Бергвиллом. Герей не знал, как согласились проезжие циркачи взять мальчугана к себе – уж очень часто родители пытаются сбыть им лишние малолетние рты. Так вышло, что эквилибру и акробатике Герея и Эйдана учили вместе. В то время в труппе был старый артист, которого все звали Нога. Ученикам он так обращаться к себе запрещал, подкрепляя слова хлесткими ударами палки, поэтому они звали его просто Дядей. Он пробыл в цирке еще лет семь, передавая свое мастерство с несравнимой дотошностью и требовательностью, но однажды из-за неудачного соскока сломал-таки ногу. Дядя любил повторять, что узы семьи крепки, но законы суровы. Пришло время, и он испытал это на себе. Герей уже почти забыл о нем.

Когда он лез по столбу, Токи, разыграв фарс, уже вовсю превозносил удивительные способности следующих артистов. Толпа, повинуясь призыву, задрала носы к натянутому меж столбов канату. Для карманников настали золотые минуты. Когда Герей достиг круглой деревянной площадки наверху, Эйдан с шестом наперевес уже двинулся по канату. Сотни глаз устремились на него – и многочисленные воришки, среди которых были и трое прибившихся к цирку мальчишек, безнаказанно шарили по карманам и срезали кошельки.

Герей подхватил шест и двинулся следом за Эйданом. Балансировать было легко и привычно – так же, как есть или держаться в седле; он не волновался, уверенно переставляя ноги – вперед и вперед. Когда артист достиг противоположной стороны, публика грянула аплодисментами. Эйдан принял у него шест, и Герей, развернувшись, отправился назад. Три шага, и курталан хладнокровно исполнил сальто вперед: мир на мгновение перевернулся перед глазами, солнце скользнуло по пастельно-синему небу, и ступни четко впились в канат. Восторг толпы был как всегда неописуем. Герей прошел до середины, развернулся и четко исполнил еще два прыжка. Площадь ахала, затаив дыхание, чтобы после разразиться криками и аплодисментами. Но он не реагировал: хладнокровие – вот основа его ремесла.

Когда Эйдан сменил его на канате, Герей смог немного расслабиться и поглядеть вниз. Там меж разинувших рты людей сновали воришки. Вот один из них – молодой щуплый арл в пыльном берете – прижался к славно подпившему толстячку. Тот самозабвенно пялился на исполняющего прыжки и повороты акробата, махал руками и что-то выкрикивал. Парнишка тем временем не терялся: прильнув к господину, он через пару мгновений отпрянул и направился в другую сторону, скорее всего, с его кошельком.

Герей провожал вора взглядом, как вдруг внимание его привлек странный человек. Мужчина лет сорока по виду был одет явно не по погоде – в серый плащ с капюшоном. Он, как и все, глядел вверх, но почему-то не на трюки Эйдана, а на отдыхающего на площадке курталана. Поймав этот пристальный немигающий взгляд, Герей поежился. Мужчина был весь из себя обычный: плоские скулы и прямой нос наводили на мысль, что их обладатель – аллен или даже линтенорец. Герей не мог судить об этом уверенно: волосы незнакомца прикрывал капюшон, а цвета глаз было не разобрать. Человек же продолжать смотреть, не отрываясь, точно бросая вызов. А чувство тревоги все нарастало дрожью в груди. Взгляд будто пронзал его насквозь, пытаясь заглянуть душу, вывернуть ее наизнанку. Каков должен быть человек, чтобы так смотреть?

…Казалось, что и в его внешности, в его лице есть что-то странное, едва уловимое и пугающее…

И вдруг толпа взревела овацией, реагируя на финальный кульбит Эйдана, и Токи задорно закричал что-то в своем обыкновении. Люди загомонили, захлопали, и на мгновение незнакомец улыбнулся. Герей вздрогнул, точно от судороги: показалось, будто он видел блеск в уголках его рта. Мужчина накинул капюшон на лицо и, сгорбившись, пошел прочь. Герей, не слыша теребящего его за плечо напарника, следил за незнакомцем, пока тот не исчез в повороте одной из впадающих в площадь улиц.

Эйдан взлетел на забор с подсадки: проворный и легкий, он уселся на нем, вопросительно поглядывая вниз. Токи что-то недовольно проворчал, и аллен соскочил по другую сторону от холодной каменной стены. Богачи никогда не скупятся на меры предосторожности – лишь бы сохранить золото в неприкосновенности. А те, кто скупится, вскоре становятся уже не такими богатыми. Над подобной шуткой в другое время они дружно посмеялись бы, но не сейчас. За высокими стенами их ждали псы, патрули латников, а может даже ловушки: кто знает, какие еще сюрпризы им уготованы. В одиночку с таким делом не справиться, но когда есть семья, все становится иначе.

Токи, продолжая кряхтеть, поторапливал Бросвара с лестницей. Дюжий широкоплечий варгар вытащил ее из крытой повозки и приладил к стене – до верха оставался еще примерно шаг. Герей ловко взобрался по ней на гребень забора. Камень под задницей показался ледяным. Когда на желточный месяц наплыла туча, сделалось совсем  темно. Герей опасливо вглядывался в черноту сада, стараясь различить в нем хоть какое-то движение. Прохладный ветер шевелил листву, и она вторила ему тихим шипением. Курталан поежился и еще раз проклял этот холод – это жадное, всепроникающее дыхание самой смерти, от которой он однажды сбежал. Даже прохлада ночи раздражала его, не говоря уже о зимних морозах. Он научился жить с этим, но побороть страх, застрявший в душе, точно заноза, было уже не в его силах.

- Ну, где он там? – недовольно спросил снизу Токи, перебирая веревку.

Герей провел рукой на уровне пояса, давая ответ – коротышка скривился, циркач это скорее почувствовал, чем увидел. Проклятый холод. Он всегда будит воспоминания о зиме, рисует перед глазами колючий снег и курганы сугробов. Ненавистный мороз, что проедает плоть до костей, грызет уши и нос, стремится отнять пальцы. Герей вспомнил, как брел по снежной пустыне: маленький, замерзший и голодный. Как падал с серого неба бесконечный белый снег. Наверное, когда-то он нравился ему, как и всем детям. Кипенный, пушистый, тающий на теплых ладонях. Но подозревает ли хоть один ребенок, каким он может быть смертоносным? Теперь он ненавидел снег. Ненавидел холод, проползающий вовнутрь склизкой змеей. Когда-то у Герея была сестра. Когда-то они жили среди снега и холода, среди угрюмых рыжеволосых людей, что носят меха и выделывают шкуры. В тех местах дома сложены из дерева… В тех местах алмазный снег расплавила кровь сестры. Он совсем ее не помнил: ни лица, ни рук, ни голоса. Лишь одну ее кровь, стекающую с пасти чудовища. Он бежал. Не ведая, гонятся за ним или нет; не сознавая, куда приведет его путь. Белая пустыня приняла его – огни и сестра остались где-то за спиной, и больше он никогда не возвращался туда. Лес и снег сменяли друг друга, как день и ночь. Маленький мальчик утопал в сугробах чуть ли не по пояс и бесконечно оглядывался. Страх и холод сжимали клешнями его загнанное сердце, оставляя на нем глубокие раны, которые напоминали о себе и по сей день. А потом… Потом был караван: чужеземцы, укутанные в меха, большие выдыхающие пар лошади. Увидев замерзшего жалкого мальчишку, люди начали спорить, но какая-то женщина усадила его к себе на коня, и он поехал с ними. Семья. Они стали его семьей.

Из сада послышался легкий стрекот. Джая, совершенно не похожая на себя дневную в темных штанах и рубашке, взобралась по лестнице. Пара мгновений, и она с грациозностью кошки соскользнула в темноту. Где-то поблизости беспокойно забрехала собака. Тяжеловесный Бросвар поднимался аккуратно, точно боясь обломить деревянные перекладины. Герей подал ему руку, помогая сесть на стену. Снизу Сидас и Токи подали лестницу – они переметнули ее на другую сторону и спустились в ночную свежесть сада.

- Будь, как Тень, – напутствовал по своему обыкновению оказавшийся рядом Эйдан.

Все аллены знали эту сказку о неуловимом воре – грозе спесивых богачей, который будто бы обчистил даже королевскую казну в Алленпорте, перехитрив полсотни стражников. Еще говорили, что вор этот побывал на Линтеноре и выкрал у самого Динора невероятной красоты перстень, который выменял потом на бессмертие. Эйдан обожал именно эту легенду, хоть и знал множество других. Нередко, сидя за чашей сидра или еснийского красного, он начинал со своих обычных «Люди сказывают, что давно-давно в Алленском Королевстве…» и раз за разом пересказывал, как пронырливый вор карабкается по отвесным стенам великолепного дворца в Ричфорде, чтобы снять с десницы божества заветный перстень. Что ж, люди нуждаются в идеалах, и этот был не самым скверным из возможных.

Герей скользил меж деревьев, время от времени останавливаясь и прислушиваясь. В черном воздухе звучал шорох листвы, разбавляемый лишь стрекотом насекомых. Где-то впереди заскулила собака, но тут же затихла. В саду пахло свежестью. Деревья стояли черными стражами с массивными нагроможденьями крон, а среди них гулял ветер – холодный, мерзкий и ненавистный. Он забирался в черные курчавые волосы, проникал под одежду, осыпая кожу мурашками.

Особняк возник перед Гереем внезапно: массивный, двухэтажный, выстроенный из каменных глыб, он высился черной коробкой на фоне желтого месяца. Неподалеку возле стены лежали тела – двое патрульных в доспехах из вареной кожи могли показаться убитыми, но Герей знал, что они крепко спят. Джаин порошок действовал быстро и безотказно, отключая сознание жертвы сонным дурманом. Чужой крови на себе иметь никто не желал, но один раз это все-таки случилось – два года назад Эйдан наткнулся в коридоре на шедшего со свечой юношу, который был, наверное, сыном хозяина. Парень заметил вора, но не успел поднять крик – аллен толкнулся о стену и, перепорхнув через жертву, оказался за спиной. В следующий миг сталь оборвала его жизнь. С той ночи Герей смотрел на партнера с опаской. Дядя, а позднее и Сидас, учили их бою на коротких мечах и владению ножом, но применять это в жизни Герею в его двадцать пять еще не приходилось: пьяные драки в тавернах обычно заканчивались мордобоем и вмешательством богатыря Бросвара, перечить которому уже никто не решался. Да и Токи всегда запрещал им убивать там, где можно связать или обездвижить.

Подъем на второй этаж не составил большого труда. Герей подсадил Эйдана, а после и сам спокойно вскарабкался к одному из окон – благо выступы между каменными блоками позволяли сделать это при должной сноровке. Вскрыв окно, они пробрались внутрь. Робкий лунный свет пролился на пол, устланный узорным курталанским ковром. Взвешенная пыль висела в воздухе седым туманом. Комната, судя по всему, служила хозяину кабинетом: у окна был изящный стол с письменными принадлежностями, вдоль стены расположилась пара забитых книгами шкафов. Эйдан подал знак, и снизу в окно влетела пара мешков.

Труппа кочевала по Кириаму уже третье столетье. Так, по крайней мере, любил говаривать Токи. Напиваясь, он часто заводил историю, как его отец и отец его отца выступали по всему континенту, зарабатывая на хлеб цирковым мастерством, а на эль – чисткой карманов. При цирке всегда держали воришек, которых потихоньку учили и трюкам – так воспитывалась смена. Герей вспомнил те дни, когда сам шарил по карманам и срезал кошельки заточенной монетой. Он не помнил, сколько раз попадался на этом, но всегда ему удавалось удрать. Один раз он до крови прокусил поймавшую его руку. За это его прозвали Кусакой, но кличка забылась, когда его приняли в семью – там друг друга называли только по имени.

 Дважды судьба заносила их в Великое Королевство Варгаров – в страну бесконечного снега, лесов и косматых, неизменно бородатых людей. Токи настаивал, что забираться столь далеко необходимо: люди везде одинаковы, они жаждут чудес, веселья и зрелищ. Он оказался прав: летом там было ничуть не хуже, чем в иных землях, да и народ, не избалованный подобными представлениями, принимал их на ура. Все было не так уж и плохо, вот только чувство холода не покидало Герея. Он просыпался ночами, сидел возле очага, укутавшись в шкуры и стараясь согреться. Он ненавидел эту страну, но больше всего он ненавидел то чудовище, с чьих клыков стекала сестра двадцать лет назад…

Из поместья они взяли не так много: две шкатулки из шкафа, серебряную посуду, кубки с драгоценными камнями, несколько статуэток из кости с позолотой, наряды из шелка, атласа и пару сапог. Эйдан прихватил несколько ветхих книг, сказав, что они на сарамском и их тоже купят. К стене они возвращались все тем же путем. Бросвар, пыхтя, нес мешок и лестницу, Герей, проклиная все на свете от впившегося в спину угла, тащил свой мешок. Эйдан и Джая прикрывали отход.

- Хвала богам! – Токи встретил мешки с добром с благоговейным детским прискоком.