Лик светила грузно и степенно опускался с кромки горизонта в спокойную вечернюю гладь синевы моря. Вытесанный с незапамятных времен в форму идеального шара, и отшлифованный до ярко желтого глянца самим ветром времени, уставший пялиться с недосягаемой небесной выси, погружал свою огненную бороду в вальяжно гуляющие буруны волн. И те, радуясь тому, как юные девицы рады своим новым нарядам, поочередно примеряли на себя свежие краски заката. Раскидывали по воде уже искрящееся гранатовым соком золото. Небо залилось густым румянцем. Одинокая чайка, будто заплутавшая в резко меняющемся пейзаже, изредка вскрикивая, то ли передразнивая, то ли откликаясь на шелест ветра в парусе, парила кругами над мачтой плота из Черного тополя. Который, как раз, накатывал на кончик солнечной бороды в волнах и, повинуясь очерченной дорожке, плавно вздымался и ниспадал, продолжая свой путь уже к еле виднеющейся алой макушке Лика на горизонте. Под парусом, зеркально отражавшим цвет уходящего ко сну светила, на обвязанных просмоленной пенькой грубо отесанных бревнах, промеж тюков и бочек, возлежал в полудреме необычайно растолстевший мужчина. Одеждой ему была лишь шкура буйвола, в которую он, то кутался, неосознанными взмахами рук, то вовсе, сбрасывая с себя, открывал тело прохладе и ветру. Трудно было узнать даже возраст путешественника. Лоснившееся жирком лицо его, с изрядной растительностью, было покрыто копотью. Закопчен соком дерева, из которого был сделан плот. Тело странника, выпиравшее во все стороны складками ожирения плоти, зияло хаотичными кляксами черной смолы, въевшейся в кожу. Мужчина внезапно очнулся, смахивая крупные капельки пота со лба вниз по лицу. Гулким шипением жадно вдохнул остывающий дневной зной. В разверзшихся между опухших и слипшихся век глазах блеснул огонек злобы. С трудом приподняв голову, на загоревшей бычьей шее, и неторопливо оглядывая окрестности водной пустыни, громко кашлянул. И, выплюнув мешавшую дышать сажу себе же на пузо взревел:
- Кха… Гром и молнии Зевса мне в задницу! Сколь же оное может длиться?! Уже и счет потерял дням. Эх, говорил же, не под силу такому суденышку да в море. Ох, женщина!..-
Его успевшие иссушиться и потрескаться обвислые губы стали с шипением и брызжа слюной что-то бормотать, наверное, крайне нелицеприятное, раз уж он не осмелился сотворить свою тираду вслух. Но, вдруг, словно о чем-то вспомнив, уже с более проясняющимся взором налитых кровью глаз, и неподдельной лаской в голосе, вопрошал: - Ты где, Попутный? Попутный, ты еще тут?! В ответ ему, тут же, с самой высокой точки мачты, послышался бодрый молодой глас попутчика: - Да тут я, тут. Что, выдрыхся? Гром и молнии Зевса тебе, в задницу! Собеседника не было видно, но это не пугало обоих путешественников, потому что вторым был ветер. Попутный ветер, ниспосланный нимфой Калипсо. Дабы, по соизволению Зевса, доставить изрядно надоевшего своими стенаниями в печали о доме родном Одиссея на благословенную землю Итаки. Семилетнее пребывание его на Огигийском острове завершилось. Отвергнув предложение хозяйки острова, - Калипсо, о вечной молодости и бессмертии, Одиссей, уже как семнадцатый день, бороздил морские просторы. И, надо отметить, изрядно под устал, если не сказать больше. - Так вот, Одиссей, - продолжал теперь в духе наставника Попутный. - За место того, чтобы возопить, почем зря, да когда непоподя, ты бы лучше запросил у Посейдона дозволения подойти к острову фракийцев, вона – на горизонте. А-то, сдается мне, он облагает данью всех причаливших. А что с тебя взять? Провизию и даже дары ты уже сожрал. Вино из вековых запасов нимфы, лучшие сорта, ты вылакал. Как так можно?! Ума не приложу…-
И ветер, несмотря на явно взволнованный голос, закончив свою обличительную речь, стал беззаботно посвистывать. Но, будь видим, явно бы косясь, одним глазком, в сторону кряхтевшего от натуги сесть Одиссея.
- Но-но! Гром и молнии Зевса мне в задницу! Полегче. - бросил, как бы невзначай, легендарный герой, так и не смогший приподняться. И, грозя, словно балясиной, указательным пальцем левой руки, так как правая была занята нащупыванием под шкурой буйвола бочонка вина, продолжил говорить, но уже вкрадчиво, с расплывающейся на все квадратное лицо улыбкой: - Понимаешь, друг ты мой товарищ, Попутный, ты вот все укоряешь да укоряешь меня, а ведь как мне смертному-то тяжко с вами, стихиями и богами, там, всякими. Ну, просто, мрак как тяжко. Поверь! - и Одиссей даже прослезился, хотя это и не было заметно из-за плеснувшей на его лицо волны. - Вот, та же Калипсо, чтоб ей не ладно, а вот снится мне который день. Гром и молнии Зевса мне в задницу! Не-не, сны, конечно, прекрасные и даже, через чур. Сродни тем, что снились мне о моей достопочтенной супруге. Ах, Пенелопа!.. Сколь сладостен мне миг, когда во снах ты посещала меня в дни смятения и тоски души моей! - громко всхлипнув, Одиссей внезапно перешел на яростный тон, в котором, по видимому, заключалась вся соль и суть его многолетних скитаний: - Короче, Попутный! Гром и молнии Зевса мне в задницу! Твое дело – дуть, вот ты и дуй! И удуй меня, будь добр, по добру по здорову, ну и сам по добру... Это я еще прошу, понимаешь, а-то ведь как встану! - но осекся, и радостный всколыхнулся всем телом. - О, Слава богам! Вот и бочонок винца еще остался. Гром и молнии Зевса мне в задницу! Что ж, коль уготовано мне…- а договорить он не успел, потому что ветер, заинтригованный началом его откровений о снах, задорно подначивая на продолжение тех, перебил: - Стоп, стоп, стоп! Гром и молнии Зевса тебе, в задницу! А ну-ка, подробнее о снах, пожалуйста. Не то, я вижу, ты опять канешь в их плен. А, сдается мне, что-то уж ты не совсем откровенен. Ээх, со мной-то можно было бы и поделиться! - Рука Одиссея замерла на крышке бочонка, а вторая, то ли в поту, то ли в брызгах волн, или еще чего, размазывала по наморщенному лбу смолистую чернь с палубы. Он задумался на секунду, как будто припоминая о чем речь, но, так и не поняв своего попутчика, раздраженно выпалил: - Ух, чтоб тебя!.. Гром и молнии Зевса мне в задницу! Невозможно уже! Кажется, вечность с тобой беседую, а впустую. Ты бы хоть тряпку какую нацепил на себя. С ума уже схожу, не имея возможность тебя разглядеть-то толком. И ведь знаешь, гад, что и не поймать тебя, если что, и не отшлепать, не двинуть в лоб, хорошенько. Ах, порой, я сожалею, что не согласился на бессмертие! Вот бы ты, да и подобные тебе, затрепетали под моей стопой. Как пить дать! Гром и молнии Зевса мне в за…- Одиссей не успел договорить, да и ветру не суждено было дослушать привлекшее его внимание откровение своего столь ворчливого и вспыльчивого подопечного. Внезапно, на горизонте ночного неба, теперь уже увенчанного гигантской жемчужиной и более мелким бисером, рассыпанным во всей своей красе с восхищающей взор закономерностью рисунка созвездий, показалась тяжелая своей мглистой суровостью туча, несущая зловещее ознаменование бури. С таким же, внезапно омрачившимся видом, наш герой озирался по сторонам, дрожащими пальцами затыкая горловину бочонка крышкой, едва вынутой за секунду до этого. Столько дней тихое и безмятежное море, вдруг, как по мановению божественной Длани, все выше и выше поднимало перекаты волн, сгустившись на их темнеющих гребнях косматыми бурунами ненастья. Одиссей пытался призвать своего попутчика, чтобы вопросить о помощи, но того, к внезапному и глубочайшему сожалению, как ветром сдуло. Тогда, предпринимая, как показалось, неимоверное усилие и, содрогаясь каждым членом своего необъятно неуклюжего тела, он попытался присесть, но тщетно. Битый час возни на мокром днище плота не давал никакого результата. Совсем отчаявшись, наш герой все-таки смог собраться с духом, вырвав, словно многопудовый меч, пробку из заветной горловины бочонка, с воплем, который почитался в те времена молитвою, низверг в себя добрую пинту ядреного первосортного вина. Которое, с характерным клекотом, устремилось в глотку храбреца, пенясь и шипя… - О, Калипсо! Блудливая бестия! - Вырвалось из уст поглотивших еще одну пинту, и Одиссей пал замертво, звонко брякнув затылком в одну из пустых бочек, валявшихся там и сям. И только мерное посапывание, и изредка доносившиеся, сквозь буйство волн, звуки, распределяющего уже успевшее закиснуть вино, желудка, вселяли надежду ветрам, да невольно слушающим сию симфонию богам, о том, что грядет пробуждение героя. Но каким оно будет, на этот раз, не ведал даже вездесущий и всезнающий Зевс.
"Эх, говорил же, не под силу такому суденышку да в море." Возникает вопрос. Может вместо описаний закатов солнца описать этот момент? Дряхлое судно посреди воды. Это даже с точки зрения фабулы интересно. Сразу возникает вопрос, как оно удержится? Кто решился на это? Кто хочет утонуть? Может, кого-то на смерть отправили?
Это проблема многих авторов. С читателем нужно играть! Использовать начало не для того, чтобы дать картинку, а чтобы этой картинкой заинтересовать его.
"наверное, крайне нелицеприятное, раз уж он не осмелился сотворить свою тираду вслух." Это не столько критика, сколько совет. Не стоит читателю напоминать, что есть автор. Лет сорок назад это было уместно. Сейчас так не пишут. Люди привыкли к виртуальной реальности, к кино, к сериалам. Они с головой окунаются в истории и не любят, когда кто-то вдруг говорит им: "Эй, ты помнишь, что это всего лишь игра, кино, книга?".
"Но, вдруг," "Вдруг" - сорняк. Тем более с таким союзом.
"- Ты где, Попутный? Попутный, ты еще тут?!" Хм, а куда он мог деться? Уплыть?)
"тут же" Сорняк.
"бодрый молодой" Смотрите, какие похожие прилагательные. Молодой голос редко представляется усталым. Таких прилагательных у вас много.
"потому что вторым был ветер." О, не сразу дошло. Тогда с "ты ещё тут?" понятно. Хотя хорошо бы написать так, чтобы у автора возник вопрос "кто такой попутный и почему он мог уйти", но не возникло сомнений в авторе.
"Гром и молнии Зевса мне в задницу!" Надоедает, двадцатый-то раз.
Так, а теперь не о стиле.
Начну с того, что здесь не истории. Зарисовка, но с идеей. Почему нет истории? То бишь, нет ни фабулы, ни сюжета. Нет ни цели, ни мотивации. Герой просто плывёт, куда-то. Допустим, домой. Но это догадки. Нет цели, нет конфликта. Нет конфликта, нет развязки.
Но у зарисовок тоже есть структура. Почти, как у шуток. У вас она есть. Есть герой, есть пародия. Есть неожиданные повороты (Одиссей, ветер, спящий труп). Они, кстати, хороши.
Вот, а что касается идеи.
Хм... Тут уже моё мнение. На мой взгляд, если уж показывать новый взгляд на какие-то известные вещи, то делать это глубже. Даже если это юмор. Разжиревший Одиссей. Ирония, ну да. До хорошей иронии не дотягивает. Высмеивание тогда хорошо, когда оно затрагивает острые темы.
У вас какие причины этого разжирения? Сугубо рациональные. Вы сами в комменте сказали.) Меня бы, скажем, больше впечатлил хотя бы намёк на то, что он отказался от бессмертия. Хороший же гротеск. Ты либо бог, либо пьяная свинья. Сам выбирай, к чему стремиться.
Вот, как раз таки о выборе бессмертия, недостаточно написал? Тогда как заострить на том рассказ, что мало мальски можно добавить? Эта тема затронута, я просто думал оно достаточно для мыслящего читателя. Давайте ориентироваться на мыслящих, к черту ширпотреб.
Чтобы раскрыть тему, нужно задать её в начале и развивать до конца. Иначе будет, как у вас - отрывками (читатель, додумай сам). Я додумал.) Причём отрывками у вас разные темы.
Другой вопрос, этот способ как раз для ширпотреба. Чтобы дошло точно.)
И снова просьба, не трогайте сразу стиль, технику, задумайтесь почему именно так, а не иначе, мне знаком современный стиль изложения, но он слишком офсетный и обедненный для любящего читать. В этом ракурсе я поклонник Волчека, нежели Эльзы.
Ну, у вас нет и такого, который вы хотите. Даже если не брать во внимания современных авторов.
Чтобы писать образно, сложно, вставлять всюду литературные приёмы, нужно владеть языком куда лучше, чем если бы это требовалось для "современного изложения".
Ни один случай не отменит правила: лишних слов быть не должно. У вас не просто лишние слова, у вас куча лишних предложений, которые говорят об одном и том же, в которых множество лишних слов.
На самом деле, это единственный критерий, который определяет хороший стиль от плохого. Просто он выливается и в приёмы, и в ритм...
Ни один случай не отменит правила: лишних слов быть не должно. У вас не просто лишние слова, у вас куча лишних предложений, которые говорят об одном и том же, в которых множество лишних слов.
мы когда-нибудь обязательно поговорим о русской школе литературы и подмене ее спецами МИ-6. Будет еще повод.
Но вот именно сейчас у меня созрел вопрос: Вы, хотя бы как читатель, поняли, что ГГ один - солнце как был вначале так и остался интерпретированным в Одиссея до конца? Или раскрытие древнегреческого мифа вообще не знакомо?
Вы, хотя бы как читатель поняли, что ЛГ - солнце как был вначале так и остался до конца? Или раскрытие мифа о Одиссее вообще не знакомо?
Ну, а куда оно денется?)
На счёт Одиссеи и лирических героев. Вы ведь должны понимать, что приёмы, перенесённые из поэзии в прозу наверняка не сработают. Как тут увидеть лирического героя? Для прозы солнце было и будет картинкой, чтобы там за ним не стояло.
Чтобы выставить солнце лирическим героем, нужно вязать с сюжетом. Видимо, как-то поэтично. Заметьте, с сюжетом, а не фабулой.
Хорошо. И да, что есть то есть, срать я хотел на прозаичность, и как поэту мне простительно, думаю... Нет?=)
А в ближайшее время воспользуюсь вашей подсказкой о мотивации и к тому же с двумя акцентами, на одинокость плавания и на отказ гг от божественности. За это спасибо, должно получится уже нечто новое.
Почему нет истории? То бишь, нет ни фабулы, ни сюжета. Нет ни цели, ни мотивации. Герой просто плывёт, куда-то. Допустим, домой. Но это догадки. Нет цели, нет конфликта. Нет конфликта, нет развязки.
Разжиревший Одиссей. Ирония, ну да. До хорошей иронии не дотягивает. Высмеивание тогда хорошо, когда оно затрагивает острые темы.
Меня бы, скажем, больше впечатлил хотя бы намёк на то, что он отказался от бессмертия. ***
Цитата
Попутный ветер, ниспосланный нимфой Калипсо. Дабы, по соизволению Зевса, доставить изрядно надоевшего своими стенаниями в печали о доме родном Одиссея на благословенную землю Итаки. Семилетнее пребывание его на Огигийском острове завершилось. Отвергнув предложение хозяйки острова, - Калипсо, о вечной молодости и бессмертии, Одиссей, уже как семнадцатый день, бороздил морские просторы. И, надо отметить, изрядно под устал, если не сказать больше.
"Лик светила, вытесанный с незапамятных времен в форму идеального шара, и отшлифованный до ярко желтого глянца самим ветром времени, уставший пялиться с недосягаемой небесной выси, грузно и степенно опускался с кромки горизонта в спокойную вечернюю гладь синевы моря."
Это первое предложение? Читатель же убежит с перепугу! Нужно короче и проще. Оно мало того, что сложное, так ещё и "грубое". Три причастных оборота - это слишком. Во-первых, однообразно, во-вторых лишнее это всё. Произведение ведь не о солнце? Вы просто даёте первую картинку читателю. Это безусловно нужно делать красиво, но в тоже время просто. А чтобы было проще, нужно меньше определений. Подлежащие и сказуемые - в них вся основа. "Лик светила опускался с кромки горизонта в гладь синевы моря". Это красиво и чётко. Но вы забили всё ненужным хламом. Ах, да. Я ругаюсь на все наречия. Они всегда лишние. Даже сейчас. Видите? Они лишние. Без "всегда". Тоже самое. "Погружал свою огненную бороду" "Свою" - сорняк. Лишнее слово.
"Небо залилось густым румянцем." Хочу, чтобы вы обратили внимание на это предложение. Оно ничем не уступает всему первому абзацу! Даже в стократ лучше. Ничего лишнего, есть образность, есть простота.
"будто заплутавшая в резко меняющемся пейзаже, изредка вскрикивая, то ли передразнивая, то ли откликаясь на шелест ветра в парусе" Это сравнение сбивает с чтения, приходится сосредотачиваться. Надеюсь, вы уже поняли, что огромными дополнительными конструкциями сбиваете читателя с главной части предложения.Картинка в голове из-за этого плохо рисуется. Я начинаю рисовать одинокую чайку, но вы отправляете меня в её голову, заставляя думать о пейзаже с её точки зрения. Надо что-то одно. И лучше первое, так как чайка к сюжету не относится.
"Который, как раз, накатывал на кончик солнечной бороды в волнах и, повинуясь очерченной по воде дорожке, плавно вздымался и ниспадал, продолжая свой путь уже к еле виднеющейся алой макушке Лика на горизонте" И тут меня снова ожидает совсем другая картинка, которую вы описывали до этого. По факту, вы мне уже три раза описали закат. Хватило бы и одного.
"Под парусом, зеркально отражавшим цвет уходящего ко сну светила" Ага, уже четвёртый.)
"необычайно растолстевший мужчина" Итак, почему же плохи наречия? А вот. Как это, необычно? Никакой конкретики. Что мне представлять? Мужчину, который растолстел, не знаю, в одну сторону?)
"Трудно было узнать даже возраст путешественника." А если трудно, то может и не нужно об этом писать? Что может вынести из этой информации читатель? Неопределённый возраст героя? Ну, если бы вы о нём умолчали, он и был бы неопределённым.
"Лоснившееся жирком лицо его" Неправильный порядок слов. Поэтичный, но не прозаичный. "Его лицо, лоснившееся жиром".
"Мужчина внезапно очнулся" "Внезапно" - сорняк.
Так, композиция кончилась.) Она очень сложная. Куча аллегорий, которые сносят мозг. Всего должно быть в меру. А начало должно быть идеальным. Чтобы всё было на своём месте, ничего лишнего. Вы ведь вводите читателя в текст, нужно это делать аккуратно.
Спасибо. Благодарю за подсказку в стилистике, тут ее сохраню, потому как именно этого и добивался, уж так я пишу, и оно тут не лишнее, это смак какбе. Но в остальных работах буду придерживаться, тем паче не Вы первый о том мне уже указали. Были и ранние комменты, на дуэли еще, Содомит в пух и прах раскритиковал этот стиль по отношению к современности. Хотя это дань традиции.
Погружал свою огненную бороду в вальяжно гуляющие буруны волн. И те, радуясь тому, как юные девицы рады своим новым нарядам, поочередно примеряли на себя свежие краски заката. Раскидывали по воде уже искрящееся гранатовым соком солнечное золото. Понравилась аллегория,ну да я не про это. Сам по себе рассказ необычен-манера более чувственная чем описательная-автор заставляет читателя "зрить и ощущать" а не размышлять над рассказом.Одиссей скорее всего и был таким-каким и должен был быть человек повидавший много "соли",моряк,авантюрист,воин,бабник.... Рассказ выстраивает чувственно-иллюзорный ряд,заставляя видеть сцены,а порой даже слышать и ощущать
Нууу...)Мне было сложно представить Одиссея таким, это я скажу откровенно. Так как я хорошо знаком с древнегреческими мифами, с Илиадой и Одиссеей - угу, - очень сложно перестроить мозг и пересмотреть истории так. Но ход интересный, в стиле сатиры 20-ого века, скорее эту историю можно было бы увидеть в виде комиксов. И в конце дикие просьбы растолстевшего Одиссея - из тучи молния прямо в задницу, на да)При всем при этом текст - огромный эксперимент по совмещению истории в стиле мультиков канала 2х2 и сложного языка, взятого откуда-то из 19-ого века. Так писали прозу поэты того времени. Сложно, используя метафоры и выстраивая длинные предложения. Не знаю насколько сейчас востребован такой стиль. Но раз эксперимент, а автор - поэт...наверное так и должно быть) Рассказ для меня выделяется на фоне всего остального здесь - в детстве я безумно любил мифы и былины, они мне казались какими-то эпическими... героическими,если хотите. Как-то лихо удавалось представлять войны, осады городов, этого избитого уже Троянского коня...героев, обретших бессмертие - таких разных и таких великих. Поэтому тема для меня интересная, хотя автор и рушит мои детские воспоминания - мол пора взрослеть и вот он тебе - настоящий мир. А вообще - молодцом)
Одинокая чайка, будто заплутавшая в резко меняющемся пейзаже, изредка вскрикивая, то ли передразнивая, то ли откликаясь на шелест ветра в парусе, парила кругами над мачтой плота из Черного тополя.
фточку! Гомер Симпсон, как символ деградирующего (иль упрощенного) мира, и нью Одиссей - герои нынче не такие и шоколадные, что давича, что в эпосе иль мифе... Хотя-то ето просто тупо логический анализ ГГ - не один год тусоваться с нимфой и еешними наложницами, со всеми благами острова, и остаться в спортивновоенной форме - нонсенс;) Ок! Тут вот предлы сложные, знаю-знаю, спецом так стилизовал, поэтому неустанно шлифую слог. Если есть к тому претензии и придирки, приму с благодарностью.
0
