К концу года мое руководство неожиданно решило выделить деньги на корпоративные подарки, наделив меня таким образом купеческими полномочиями, ограниченными, конечно же, дозволенной в рамках проекта суммы. Сей, казалось бы, невинный финансовый казус, своей неожиданностью принявший оттенок предновогоднего чуда, невзначай спровоцировал историю, непродолжительная, но насыщенная, она внезапно разрослась как дикий плод, с его известной тягой к буйной акселерации, со своенравной прихотью причудливых форм, и, созрев, прорвалась наружу интимным семенем текста, наивно полагая этим безудержным актом чувственности в перспективе спасти свою калейдоскопичную жизнь.

Преисполненный вышеупомянутой миссии, важный как китайский мандарин, вместе с декабрьским утром я вошёл в шоурум некой полиграфической компании. Многочисленные бизнес-сувениры, выставленные здесь для продажи и ради продаж, терпеливо ждавшие своего часа, источали летучую химию миазмов, делая казённый воздух в комнате глубоко чужим и негостеприимным. Чего здесь только не было! Стройные шеренги поджарых ручек, ранжиры важных блокнотов в кожаных мундирах, колонны термосов и бокалов с зияющими вверх пастями мортир и гаубиц, блестящие макеты космодромов, замаскированных под канцелярские наборы, настольные треугольные календари – палатки, флешки в прозрачных футлярах для ведения электронной войны, была даже ручка с лазерным наведением – огромное, бесчисленное разночинное войско на параде, длинной, покорной вереницей растянувшееся вдоль стен, на многочисленных ярусах полок. Тут я впервые увидел тебя. Выскочив из норки стола, ты мгновенно предстала предо мной. Совсем не похожая на обычных офисных див, высокомерных, чванливых, кичливых существ, поражающих чрезмерным многообразием форм женского очарования, порою даже слишком вольным и нестеснённым, совсем ещё юная девушка со скромными намёками на взросление, худенькая, как кухонная тёрка, без толики внешнего лоска – розовая толстовка, глупой, пустой мешковатостью ещё больше подчеркивающая девичью бестелесность, такие же по форме и содержанию брюки, бледное личико, непритязательно приукрашенное скромной экспансией грима, с полным детского озорства проницательным взглядом, застывшей лёгкой насмешкой, сдерживаемой лишь серьёзностью момента и готовой рассыпаться при неосторожном движении весёлым звоном непослушных монет, тонкая ореола непокорных торчащих волос, похоже, непокорных в самой их сути, и куцая короткая косичка, больше подходящая лаконичностью мужчине, нежели девушке. Что стоит за этим смелым пренебрежением дресс-кода, чудной коллаборацией скромности и вольности, этим неприкрытым манифестом оригинальности? Здравствуйте, менеджер по продажам. Что вас интересует? Цена, тираж, расцветка? Приблизившись почти вплотную, активно жестикулируя, ты заговорила и с небывалым азартом начала экспонировать свой вернисаж. Сколько неожиданной прыти оказалось в этом кукольном кусочке плоти! Ты говорила просто и весело, без лишней, нарочитой, пошлой скромности, слова вылетали из тебя так же естественно и споро, как пули из станкового пулемёта, кроша мою предвзятость и напыщенность, а ты всё говорила, говорила, строчила, объясняла, говорила. Сколько уверенности, сколько старания и убеждения! Тра-та-та-та-та. Ах, твоя милая, очаровательная трескотня, полная отголосков детской неугомонности и надобной темпераментной деловитости! Ты напоминала мне котёнка – невесть откуда-то явившийся, пушистый, радостный комочек жизни – в нервной, резкой готовности к движению и жестикуляции, местами чересчур излишней и угловатой, очевидно, происходящей из неокрепшего буйного, страстного темперамента и юной, нежной экспрессии, в задорном, смелом, слегка срывающемся звонком голосе, дребезжащим оттенками изумления и радости, в удивлённо-задумчивом игривом взгляде, взгляде, так ещё и не решившем: взрослеть или остаться ребёнком. Тра-та-та-та. Внезапно всё вокруг изменилось. Ручки, блокноты, бокалы и прочая челядь – выставленные на заклание агнцы, недавно совершенно безмолвные – все, кого коснулись твои взгляд, слово и жест – словно огромный оркестр под дирижерской палочкой, вдруг встрепенулись и ожили в моих глазах, заблестели цифрами, определениями и родословной, весело и дружно закивали в такт пластиковым разноцветием и кожаным многообразием, да, дескать, это все правда, мы такие. Воздух, казавшийся теперь родным и знакомым, обнял меня громадными пушистыми лапами, хитрец, и бессвязно прошептал что-то приятное и смешное, словно радушный гостеприимный хозяин. Заразившись от него странным недугом, я, отбросив неуместную спесь, стал шутить и забавлять тебя, и тут ты, не выдержав, прыснула искренним и чистым смехом, окатив меня весёлым перезвоном капеллы хрустальных бубенцов, жизнерадостные, дерзновенные реверберации сотрясли комнату, через стены вырвались на громыхающую хлопотами улицу, а затем наружу, в метеорологическую пустоту, как некие улики, являя миру неизменную прекрасность всего первозданного, превознося непреходящую, вечную моду на всё естественное и простое. Я не мог (или не хотел?) сопротивляться твоему обаянию, угодив в поле его гравитации, уже не принадлежащий себе, безвольный, я предстал в виде первозданной матрицы, свободный от условностей и открытый, как чистый лист бумаги. Фимбрии, змеевидные невидимые нити, пышно пульсирующей аурой окутывающие нас, осторожно, изучающе соприкоснулись, словно принюхиваясь, затем заговорщически сцепились прочным, конгруэнтным замком, и по ним, словно мостики, в обоих направлениях потекли миллиарды неосязаемых субстанций – загадочных флюидов, гипотетических частиц всего сущего, знаменуя окончательный, информационный этап контакта. Мне показалось, что я знаю тебя, и знаю давно, эта догадка, родившись где-то глубоко, в пластах неподвластного и бессознательного, там, где закопаны юнговские архетипы, как электрический разряд, молниеносно пронеслась мимо, и не успев перерасти в мало-мальски полноценное суждение, она быстротечно распалась, развеялась, разлетелась прочь, мгновенно, прям на ходу, мумифицируясь в смутное, ни коем образом не поддающееся осознанию предчувствие. Презентация, десятиминутный вояж в страну сувениров, была окончена, но они, неживые, отыграв свою второстепенную, марионеточную роль, быстро забылись и меня больше не интересовали, они уже существовали постольку поскольку, только как декорация, антураж в только что новоявленной картине мира, новой истории с новорожденной Европой, новой сенсацией в виде маленького очаровательного создания, стоявшего возле меня. Кто ты? Откуда? Через пять минут выходя из офиса, я точно знал, что знаю тебя.

Прошёл месяц с нашего знакомства. Забытые ощущения радости, ребячества, смятения и какой-то тайны, придавленные пластом того, что красиво зовётся объемлющим словом мирская суета, и исподволь вывалившиеся из наших  встреч, сумбурных и мимолётных, скомканных, как бессонная ночь, проведенная в тамбуре; из бестолковой деловой переписки, больше бестолковой, чем деловой, напичканной  тщеславием и где я, грешным делом, признался, что очарован тобой, Алиса,  и которую ты, Алиса, потом зачем-то отправила по цепочке какому-то Вагифу, очевидно, решив  проучить меня не путать личное с публичным, дескать, видишь что потом получается; из моих по-юношески глупых и, надеюсь, хоть немного смешных, подспудно имевших цель хоть как-то развеселить/расшевелить/зацепить тебя, сообщений,  большей части безответных, отправленных в разное время, по разному поводу – от желания видеть накладную за блокноты,  или тебя, или и то и другое вместе, из приглашения встретиться 3 января - датой якобы удачной и благоприятной, и предсказанной самими монгольскими шаманами, если таковые вообще существуют, приглашения, опять таки преследующего вышеуказанную благородную цель; из телефонных разговоров, минутных или того меньше,  завуалированных под рабочую тематику и апофеозом которых стал твой неожиданный вечерний звонок, Алиса, так вот, все эти ощущения, искусно заложенные Богом, матерью, природой в каждой клетке кожи, органах чувств, мускулах, железах внутренней и внешней секреции, и, словно огромная армия резервистов, дремлющая в каждом из нас и ждущая своего часа, всколыхнулись, запульсировали и дружно задвигались в одном направлении, сливаясь и образуя один большой общий сгусток, конвульсивно переливающийся всеми цветами радуги. Я отчётливо помню тот звонок, тёплый и нежный, как парное молоко.  Ты, кажется, обожгла палец и посоветовала мне быть смелей, парни с харизмой должны быть уверены в себе, и добавила, что-де у тебя аллергия на шоколад, эти две маленькие приятные аллюзии, мгновенно и, возможно, опрометчиво зачисленные на мой счёт, позволили мне сделать вывод, ещё более приятный и многообещающий, заставивший меня смутиться.  Непринуждённая, искренняя, живая, ты улыбалась - это слегка заметное, игривое, ласковое журчание, создаваемое мимическими мышцами твоего лица, перелилось в моём воображении в двоичный код, мой мозг завибрировал и задребезжал, воздух вокруг меня загустел, срезонировал и заржал, как молодой конь, на своём первозданном, стихийном, непонятном мне языке, наполняя эфир зелёными переливами, твоей улыбкой, погремушками, моей весной и другими удивительными метаморфозами.