Показалось, что свечка полетела со стола прямо мне в лицо. Дали свет. Сидя без дела перед свечкой, я поглаживал мизинцем острый язычок огня. На коже, в том месте, где палец сгибается верхним костяным шарниром, вкрапился черный след. Вряд ли удастся передать тот закоптелый запах, и даже мое впечатление от него – с трудом. Мне казалось, я достиг, под пьянящим воском, одной из тех минут, когда очерчивается в явный контур мечта всей твоей жизни, и ты представляешь ее, как будто уже видел когда-то. Этот запах навеял на меня сначала образ моего бога – и вновь так, словно я видел его уже когда-то. Но вслед за этим накатило приснопамятное воспоминание. Человеческое и вмиг отбившее то дурманящее представление о боге. Но ничего не поделаешь – видимо, аромат бога и запах жизни похожи. Мое образование никак не поможет мне описать воспоминания, нахлынувшие вместе с парафиновыми испарениями, оно не помогло мне и тогда, когда эти воспоминания жили своей жизнью. Выходит, я всюду окружен рвом образования. Началось с того, что я, ныне уважаемый в своем городишке священник, спился, будучи еще мальчишкой. Мне нравилось плохо одеваться, пахнуть валерьянкой и мутно смотреть мимо людей. Мне, уже тогда недурно образованному человеку, весь этот маскарад жутко не шел. Но твоя компания, с тобой, собственно, на обложке, на него повелась. Потому, я думаю, и повелась, что была таким же маскарадом вульгарного гламура и глянцевитости. А! как бы там ни было, я никогда не отрицал, что и до сих пор неровно дышу в сторону уличных шалашовок. Всё-таки, когда развязные, злобные гарпии комментируют своими холодными связками и страстными губами твой мужественный вид, это – неповторимое удовольствие. Если честно, я всегда обходил их стороной – балдел, но обходил. Больше того: я всегда отталкивал от себя девок, и заметил, что каждая новая совратительница неизменно красивее отторгнутой в последний раз. Моя угловатость в их отношении всегда доставляла мне удовольствие и дивиденды. Надо лишь уметь не поддаваться. Но в тот день мне было все равно и, не раздумывая долго, я напал первый. Ты, как я уже сказал, была обложкой той компании – компании малолетних нимфеток. Озорная, с резко падающими наискось вниз бровями, ты простреливала огнестрельным взглядом своих черных глаз. В моей голове гуляют раскаты колоколов, когда я вспоминаю, как впервые осознал, что тебя можно запросто купить. Впрочем, понял я это, нисколько не вороша запасов своего образования, потому что мысль о сексуальном иждивенстве была твоей господствующей мыслью тогда. Признаюсь, иногда мне казалось, что блики в твоих щурящихся глазах складывались в цифры ценника. Наверно, и я был циником. Перед порогом своей комнаты ты назвала цену. И уже через несколько минут, незаметно проскочивших через проходной двор моей памяти так, что я теперь и не помню, как оказался в твоем клоповнике, я сидел (опять-таки, не помню, на чем) перед твоей кроватью, а ты танцевала, если можно так выразиться, стриптиз. Когда я опомнился, на тебе уже ничего не было. Но зато я помню твои пластичные движения, как неотличимый от жизни сон. Ты расползалась по простыне, изворачивалась в самых извращенных позах, делая такое, что другие твои соплеменницы не позволят себе в одиночку, перед зеркалом. Ты трепыхалась, как фитилек, ведущий к взрыву, открывая передо мной все новые ойкумены своего тела. Наверное, именно тогда я откопал в себе сочувствие к тебе, и полюбил уже изо всей силы. Ты удивилась, но, при всей меркантильности своей натуры, по-моему, больше даже разочаровалась, когда, оказавшись в постели, я увернулся от тебя спиной и зажался, как окоченевший, от твоих поглаживаний. Если бы не грустное смятение твоего лица в ту минуту, когда ты поняла, что ничего не будет, я бы, насколько я узнал тебя позже, заподозрил бы тебя во фригидности. Как ты помнишь, в ту ночь у нас ничего не вышло. Тогда я и понял все заблуждение маскарада моей жизни – только внешне мне было плевать на сантименты. Вспоминаю – это ты, после той противной ночи, предложила обменяться номерами. Я не знал, зачем ты звонила мне, справлялась о том, как я живу, и зачем приучила меня звонить так же тебе. Я не был так слеп, чтобы не быть настороже и дал себе слово, при первом же намеке на деньги с твоей стороны, окончательно порвать с тобой. И больше всего меня поражает до сих пор то, что денег ты не просила. Лишь несколько раз за месяц нашего знакомства мы выбрались куда-то. Ты не предлагала половых отношений. Возможно, ты почувствовала мое особое отношение к себе. Ты стала мне как сестра, и позволяла себе не быть рядом со мной светской провинциалкой, роковой женщиной, не морщить в усмешке уголки глаз и не улыбаться фальшивым прикусом. А ведь с любым другим ты никогда не избавилась бы от этих манер! Сейчас я с ужасом представляю, что вел себя с женщиной, как недалекий инопланетянин, и самое страшное, если моей планетой был уран. Может, за спиной меня так и обзывали, как называют психических обитателей этой планеты. Б-р-р! Впрочем, сейчас это неважно. Да и тогда, даже незнакомые люди, видевшие нас с тобой вместе, делали беспрекословный вывод о сексуальных отношениях между нами, и ничего иного этим грешникам на ум не приходило. Но, по правде говоря, при виде тебя сложно было сделать вывод о большой любви. За тот месяц, что мы провели вместе, пока ты не вернулась на Украину, ты сильно изменилась, по сравнению с нашей первой встречей. Спортивные марки, кофточки с капюшоном и балетки, которые подкупали уличных недоумков, ты сменила на обтягивающие маечки и подчеркивающие заднюю выпуклость джинсы. Дерзкий красный маникюр, строгость, слипшиеся черви на месте губ, декольте с грудью на выкате – все это отвращало меня. Но мы были вместе. Ты убеждала мою ревность в своей девственности и сама не торопила меня. Хотя мы вместе смотрели порно, после чего я любил находить повод для касаний. Ты никогда не позволяла мне забывать точные координаты двух родинок под твоей грудью, а после ресторанов даже позволяла изучать плеву. Уже тогда во мне обитал весьма точный образ моего бога, и потому я не видел преимуществ такого низменного существа, как ты, перед растлевающей дух свободой онанизма. Наверняка, глядя на мой характер, ты и сама догадывалась о моем интимном увлечении. Рельеф наших отношений напоминал скорее Урал или Кавказ, нежели равнинный юг. Сейчас я вспоминаю наивысшую точку колебаний нашей нездоровой диаграммы. Она пришлась на канун твоего отъезда на родину. Помнишь, я все советовал тебе убирать волосы в хвост? Я никогда не называл причину своего каприза, и ты наотрез отказывалась. Даже доходило до драки. За день до твоего отъезда на Украину, мои родители были уже там, правда лишь в отпуске, и ты осталась у меня ночевать. Заявив перед сном: «ваше ханжество, имейте в виду, я всегда сплю без одежды» – со знакомой порывистостью ты демонстративно собрала волосы сзади и затянула их резинкой. Я никогда не спал ночью. Засыпал я всегда под утро. И потому без лишних усилий воли высидел ту ночь до трех часов. К тому времени мой рассудок помутился и я, заманив себя в свою же спальню, где ты раскинулась, туго соображая, быстро нашел повод – якобы зашел на минутку за книгой. Когда зрение отфильтровало во мраке предметы окружающей обстановки, я увидел, что ты лежишь задом к комнате – действительно, без белья и вся открытая. Тело мое налилось такой тяжестью, как будто за секунду я потолстел на тонну. Еле шевелясь, я решил сразу разрядиться. Мой взгляд при этом сползал с твоего позвоночника на раздваивающую две ноги линию, от созерцания которой я сотрясался в хватке собственного кулака… Обтираясь в туалете, я убеждал себя, что ты спала крепким сном. Своим поведением утром ты это подтвердила. Все-таки, у тебя есть душа, и я уверен: она сильнее моей. Днем, на перроне, зная, как тяжел может быть он для меня, ты, не думая о себе, смягчила свой отъезд. Ты всегда с удовольствием издевалась над моей застенчивостью и, прекрасно понимая, что я чувствую в толпе народа, обнимаясь с молодой красоткой, нарочно разозлила меня каким-то пафосным жестом и громким смехом не к месту. Я тебя оттолкнул, и только тогда заметил по неудачно разыгранной тобой обиде, что этого ты и добивалась. Попрощались мы сухо. Странно: последним, что я увидел в окошке поезда, была не отмашка, не улыбка и даже не слезы. Ты стояла возле окна, и не глядя на меня, хотя, наверняка, видя меня, в стойке заложника заправляла косу во вчерашнюю резинку. Это было очень странно. А еще, это было мистично. Все то, чем я жил в долгое и до сих пор бесконечное время нашей разлуки, ты знаешь из интернет-переписки. В один день, после неудачного разговора, какие в пределах земной близости, только кипятили нашу страсть, ты перестала отвечать на мои сообщения с извинениями. А раньше, ты и не дожидалась бы их. Для меня твое молчание было шоком. Родной человек игнорировал меня, родного человека. В какой-то момент я перестал писать, смирился, и вскоре после этого меня впервые посетила твердая, хоть и интуитивная уверенность, что скоро тебе потребуется моя помощь. Политические перипетии, при всей своей сложности, имели очевидный результат – смерти людей. Ты испугалась, тебе нужен был либеро. Не буду крошить соль на рану, пропустим подробности воскрешения нашей дружбы. Но описать дальнейшие наши отношения у меня есть причина. Причина эта в том, что наши взгляды на обязанности двух близких людей друг перед другом разошлись, и из-за этого мы остались друг для друга предателями. Я не хочу убеждать тебя в своей правоте, а хочу просто рассказать тебе, как я себя чувствовал все это время в шкуре дойной коровы. Я понимаю, какое бремя бытовых нужд ты испытала, я знаю, что должен был безмолвно отправить тебе все до последней копейки. Но наши отношения, как только мы оказались в разных странах, стали похожи на коварную аллюзию отношений этих двух стран. При всей родственности и нереализованной любви, отношения наши, как и любые взаимоприятные, носили формальный характер. Ты купаешь меня в душе комплиментов (иногда чересчур переигранных), а я расточаюсь, веря на слово. Ты игнорируешь меня до тех пор, пока не взвоешь от злости мира, и просишь помощи, когда наступает нужда, убеждая, что не используешь меня. Ты обещаешь отдачу, требуя с каждым днем все больше. Может быть, я вру и, скорее всего, ни черта не знаю политики, но! Но ты даже переметнулась точь-в-точь! Мне следовало перестать верить тебе и в тебя после того, как ты перестала отвечать на мои сообщения. Но кто знал, что ты обманешь меня второй раз, и через неделю после нежного приглашения в гости оскорбишь тем словом. Знаешь, я начал сомневаться в твоем характере и в том, что ты вообще помнишь свои слова в мой адрес. Ты, правда, считаешь меня таким отвратительным? Ты скажешь, что я провинился в том, что не поверил словам о болезни твоей ... Но как я могу верить после того, как узнал, что целый месяц живого общения ты скрывала от меня свой возраст? Если, до вскрытия этого факта, я подрабатывал в притонах, ради твоих проклятых денег, то, узнав, что ты меня ни во что не ставила все это время, не вытерпел. Я не прощу себе, если до первого честного объяснения, хотя бы в скайпе (!), поделюсь с тобой хоть рублем. Знай, главное, что ты не потеряла для меня значения. Я не ел и не спал два дня, и знай, что хочу тебя рядом больше, чем есть и спать. Ты удивишься... Но помнишь, ты сама говорила, что я глазастый, как муха? Так вот, я видел, что ты не забросила свое... Не знаю, как это сказать. В общем, ты, наверное, меня совсем ни во что не ставишь, если в открытую занимаешься виртом. Буду говорить прямо. Два дня назад именно я, с фейковой страницы, купил твое интимное видео. (Ты со всеми клиентами разговариваешь добрее, чем со мной?) Когда я понял, что на нем ты не одна... В общем, меня посетили самые худшие мысли. Я хотел убить то себя, то тебя. А потом я как будто воскрес: признавайся, что ты не спала в ночь перед отъездом! И это не совпадение! Я точно также подкрадывался к тебе в ту ночь, ты точно также лежала, спиной ко мне, и ты лишь сделала с ним то, что хотела сделать со мной в последнюю ночь! Это так ведь? Да я уверен, что ты не спала! И этот сюжет слизан с нашей жизни. Теперь я сильно ревную, он занял мое место. Он животное. А камшот в конце! Тебе без него меньше бы заплатили? Я всегда догадывался, что твои шутки про это дело – ни черта не шутки. Как я не уберег тебя?! Стой, мне надо выйти покурить. От этих сигарет такая перхота скребет горло. Ты ведь знаешь, как я тебя знаю. Дочитай это и согласись поговорить со мной. Я один раз принял тебя, и ты сама говорила, что терпеть не можешь своих старых подруг. Ты и сейчас такая же, только взрослее. И я отношусь к тебе, как в первый день на скамейках. Теперь-то я вижу, что ты не врала про болезнь, и я помогу. Я не знаю, что еще сказать. Не обнадеживайся – у нас, по-прежнему, разные судьбы. Но я не оставлю тебя – это помни еще лучше. Если разговаривать честно, я не знаю, как я могу помочь тебе. Ты знаешь: автомат в мои руки не попадет. Но мне кажется, одно твое слово заставит меня думать, и я придумаю выход! Ты знаешь, мне не впервой менять принципы на любовь. Поэтому верь мне. У меня есть сколько-то свободных тысяч. Все это я надумал сидя во мраке. Врагу за такие проделки я бы нижний хук прописал (если бы решился на это во второй раз в жизни), другу ту же самую руку протянул бы. А ты меня, если не ответишь, сделаешь сумасшедшим. Ты знаешь анархические заскоки моего друга? Теперь он, полушутя, хочет мою рясу на каком-то чучеле спалить. Ты знаешь, он ничего не сделает, он только мечтает, но еще не поздно продать ему ее и спиться. Кстати, он только что прочитал письмо, и говорит, что это бред. Он убеждает, что ты его даже читать не будешь, и что отправлять такое – позор. Он снова говорит о тебе только плохое, и знаешь… он мне тут совет подкинул… Над этим надо подумать, я, кажется, знаю, как тебе помочь. P. S. (Послесловие): Помнишь, какой я шизик ночью? А закон ночи помнишь? Если человек стоит ночью у окна в освещенной комнате, то он распят для всех, а сам никого не видит. Это связано с тем, что электрический свет, отражаясь от стекла, падает на глаза человеку, и он не видит ничего за окном. Но стоит ему выключить свет и уйти во мрак, как все поменяется – человека не увидит никто, зато он увидит всякого, кто приблизится к окну. А закон качелей? Пока первый удерживает второго, второй смотрит сверху на первого. Я сейчас для тебя – как человек в освещенной комнате и как тот, кто удерживает. Своей заботой я растлеваю тебя, так что все написанное ниже – для твоего блага. Это будет тяжело, но ради того, чтобы ты перестала меня презирать, я первый оттолкну тебя. Прости, что хвастаюсь, но теперь знай, что у меня есть девушка и я хочу позвать ее замуж. Мне надо забыть тебя. Иначе я с ума сойду, или печень замариную. Тут свет дали… Какие-то протяжные сигналы, шум, телек включился. Мои мысли на этом закончились. Надеюсь, латентный анархист отговорит меня отправлять этот позор. К тому же, почту России он не признает. Сейчас все от его карманов зависит: если трава осталась, судьба этого письма предрешена.
Итак. С самого начала и до конца. "Показалось, что свечка полетела со стола прямо мне в лицо. Дали свет." А что произошло на самом деле я так и не понял. Поэтому для меня произведение начинается со следующего абзаца. Сидит монах и гладит огонёк "верхним костяным шарниром" мизинца. Что за верхний шарнир? В медицине такого нет, и в сопромате такого нет. Даже спец бы не понял, что это за часть пальца, а что говорить обо мне, рядовом читателе, каких большинство. Итак далее - монах "достиг, под пьянящим воском, одной из тех минут". Наверно вы имели в виду запах воска, а то так ощущение, что он воском намазался. Забегаю вперед и скажу, что читается тяжело, и ведь так по всему тексту. Накручено. Монаху что-то вспоминается "приснопамятное", непонятно что, но воспоминание человеческое (Да, да, есть и НЕчеловеческие, уверен автор) и монах делает вывод, что "аромат бога и запах жизни похожи" Сделаем паузу.. Повторим - "аромат бога и запах жизни похожи". О да! Ну очевидно же, что похожи. С юных лет в школе учат, что небо голубое, а жизнь и Бог одного запаха. Монах - удивительный человек. Его образование "недурно", но помочь описать воспоминания не может. Воспоминания, которые когда-то "жили своей жизнью", ходили на работу, и устало бросались на диван. Мы же говорим о воспоминаниях - у них должна быть и личная жизнь иногда. Незачем отвлекать их, вспоминая. Дальше описывается "мутная" жизнь этого священника, который был обижен на сверстников или каких-то "шалошовок", я так и не понял. Далее монах снял куртизанку и из сочувствия влюбился в нее. И тут как раз классный момент -" Ты трепыхалась, как фитилек, ведущий к взрыву, открывая передо мной все новые ойкумены своего тела. " Вот это мне понравилось. Классные обороты. Затем священник влюбляется "изо всей силы". Но вскоре его берет дрожь. "я с ужасом представляю, что вел себя с женщиной, как недалекий инопланетянин, и самое страшное, если моей планетой был уран. Может, за спиной меня так и обзывали, как называют психических обитателей этой планеты" Вот это острый поворот. Это оказывается повесть с элементами фантастики. Остается конечно догадываться какие инопланетяне протянут на ледяной планете под - 200 градусов с ветрами космической скорости. "Б-р-р! " В общем, затем монах склоняется к порнографии, и этот отрывок так же можно назвать "порнографией". Затем у автора не получилось блеснуть в астрономии и он обращается к географии:" Рельеф наших отношений напоминал скорее Урал или Кавказ, нежели равнинный юг." Затем девушка уезжает на Украину (ой-ой, в Украину) и отношения терпят расстояние. Для монаха это странно, хотя что удивительного. "Для меня твое молчание было шоком. Родной человек игнорировал меня, родного человека." Да, они вместе порно смотрят, но непонятно целовались ли, и в какой-то момент она стала для него родной. В общем, революция в голове, смирение, пафос, бред - всё это переживает монах и пишет это письмо ей. Какой-то друг его отговаривает, " он только что прочитал письмо, и говорит, что это бред. Он убеждает, что ты его даже читать не будешь, и что отправлять такое – позор." И кажется что есть здравомыслящий персонаж в этом рассказе, но нет (зараза!) Этот друг "полушутя, хочет мою рясу на каком-то чучеле спалить" И в конечном итоге оказывается, что монах пишет позлорадствовать, ведь у него давно есть новая невеста. Надо отметить, что девушка называла его "глазастым как муха". Как это не романтично. Ужас просто. Если меня и захочет задеть когда-то девушка, то так будет жестче всего. Закон ночи? После географии идет в ход физика. К чему монах его пишет? Закон качелей? Оригинально, но сидящий не смотрит на того, который раскачивает. Ведь он за спиной. Хотя может это у меня детство было скучнее, чем Ваше В общем, дела такие, что никакие. Читать очень тяжело. Такое ощущение, что трава осталась. ( "Сейчас все от его карманов зависит: если трава осталась, судьба этого письма предрешена".) Некоторые моменты я и комментировать не берусь, просто пропускал их глазами. Иногда проблёскивает какая-то мысль, но совершенно забитенькая. Идеи нет. Жаль. Если хорошенько поработать над ним, исправить орфографию, перечитать и еще раз поработать, то читать будет гораздо интереснее. Вердикт: на 2 с плюсом
Интересная идея, неплохая подача и мне действительно понравились некоторые моменты, особенно сравнение главного героя и девушки с политическими отношениями между Россией и Украиной, но также есть некоторые моменты которые стоит убрать, иначе получается очень затянуто и нудно, но это только моё мнение.
0
