Который день стоит крик в замке маркиза. 
Проезжающие мимо извозчики неуютно сжимаются, не прислушиваясь, как в стонах штормового ветра теряются душераздирающие вопли, а в раскатах грома слышится рвущий внутренности смех. 
Селяне не подходят близко к забору, зная, что сейчас маркизу лучше не мешать. Они проходят мимо, молясь мимолетом и перекрещиваясь. Они знают, кто в замке маркиза, за нее и просят у Бога. 
Сама-то она уже наверняка не молится.

Это ложь, что истязаемые не помнят, сколько их мучают. Мария точно знает, сколько раз луна всходила за решетчатым окном. Ей известно, как часто кормятся в грязной комнате крысы. Она может сказать, сколько дней уже не ела. 
Она достоверно знает это, потому что он приходит каждый день, после каждой луны. Он обещал, что если она достаточно верит, то долго терпеть не придется. Он сказал, что они просто проверят одну теорию. Он уточнил, католичка ли она. 
Она верит в Господа, да. 
«Насколько сильно ты любишь Бога?» 
Она промолчала. 
«Ты ведь проститутка». 
Она хотела вскинуться. 
«Ты проститутка и веришь в Бога?» 
Она ходит на все службы. Она знает, что Бог уберег ее от чего-то плохого. 
«Что может быть хуже, чем быть проституткой?» 
Она промолчала. 
«Проходи в комнату». 
Он – частый клиент. Мария видела его с другими, но никогда не была с ним. Говорят, он не делает ничего дурного: они ели сладкое и смотрели на звезды, пока он делал свое дело. «Ему нужен особенный подход», - говорили те, кто приходил от него. 
Мария прошла, смутно предчувствуя что-то необычное. Ее это интриговало. Какой подход к нему нужен? Что за теорию они будут проверять? Даст ли он ей конфет? 
Мария никогда не ела конфет. Ей не предлагали, а самой брать она стеснялась. Другие ели. У него. Интересно, насколько конфеты сладкие? Они будут с помадкой? 
Он пришел. 
В окно, словно пуля, ударила первая капля приближающейся грозы. Мария обернулась на ее стук и увидела, что окна перекрыты решетками. 
Стукнула дверь. 
Мария повернулась обратно – и увидела, что на двери висит тяжелый замок.  Онзапирал дверь. 
Что-то шевельнулось внутри. Они одни в замке? Она не видела прислугу. Что за сверток у него в руках? 
«У меня для тебя кое-что есть», - сказал он. 
Конфеты! 
«Ты должна догола раздеться, и лечь, и закрыть глаза. Не открывай, пока я не разрешу. Лежи и не задавай вопросов». 
Он будет кормить ее конфетами? 
Мария легла и закрыла глаза. 
«Выдохни». 
Она выдохнула. 
На руки опустилось что-то тяжелое. Он велел вытянуться. 
Минут пять он что-то делал с ней: опускал и поднимал какие-то тяжести. Он скрепил ей руки. Скрепил ноги. Подстелил что-то под спину. С каждой секундой по Марии все чаще проходил тошнотворный холодок, но она боялась открыть глаза. Конфет уже не хотелось. 
«Открывай». 
Она надеялась, что увидит конфеты. Перед ней лежало что-то черное и блестящее. 
«Меня зовут Донасьен», - зачем-то представился он. Она удивленно посмотрела на него. Так не принято. Надо назвать свое имя? 
Мария. Ее имя – Мария. 
«Хорошо, Мария. Не задавай вопросов. Я только попрошу тебя – если тебе захочется помолиться, ты можешь сделать это. Даже лучше, если ты сделаешь это вслух». 
МОЛИТЬСЯ ВО ВРЕМЯ ЭТОГО? 
Нельзя молиться. Церковь против этого. Это богохульство. 
Он засмеялся. 
«Ты будешь молиться. Не стесняйся. Тебя не осудят». 
Он взял черное и блестящее за конец – тот вытянулся в розгу. К голове Марии резко прилило, в горле застрял крик. С ударом плети из ее рта вырвался животный вопль - ей не сразу захотелось молиться. 
  
Отхлестав ее, он перенес ее и трепетно прислонил к деревянному столбу, накрепко привязав. Немного постоял, подумал и перевернул спиной к себе. 
Она не видела, что он взял. Ее сотрясала дрожь, из горла вырывались булькающие звуки, колени быстро стерлись о твердь столба. Она не знала, чего ожидать, и начала молить его о пощаде, одновременно утирая слезы плечом. Рыдания смешались с мольбами - она лепетала что-то невнятное. 
Он различил из потока бессвязной речи Марии слова: «молю», «прошу», «не вынести». 
«Тебе не меня об этом надо просить, - с мягкостью в голосе сказал он. – попроси 
это у Бога». 
И он размахнулся. К спине Марии словно прикоснулся на мгновение горячий уголек, пустив ток боли по всему телу. 
Мария застонала. Он стал бить сильнее, сопровождая каждый удар словом: 
«Попроси… пощады… у… Бога!» 
Господи! Господи, прости! Святая дева Мария, … 
Лицо жгло слезами. Следы плетей горели на спине. С ягодиц капала кровь из ран. Мария шептала молитву, не путая слов, не вдыхая и дрожа от боли. Донасьен внимательно ее слушал. 
Когда Мария закончила, он сказал: 
«Отлично. Замечательно. Теперь подождем». 
Он приблизился к ней и отвязал от столба. Мария рухнула на бетонный пол, как мешок картошки, униженно припав к ногам своего мучителя. Она тут же замолила о прощении, что бы ему ни сделала, просила отпустить, уговаривала, увещевала и предлагала что угодно, лишь бы он не трогал ее больше. 
Он с улыбкой выслушал ее бредни и ответил: 
«Мне ничего от тебя не нужно. У кого надо, ты уже все попросила». 
И – ушел. 
Когда хлопнула дверь, Мария растянулась на холодном полу и, ощутив, как горячая боль стекает с нее и проникает сквозь бетонные плиты, отдалась своему горю в страстных рыданиях. 
   
Он вернулся следующим утром, на рассвете. Тронув легкой и холодной рукой, он разбудил ее от глубокого сна, в который впадают все терзаемые и который казался Марии желанной смертью, и тем же мягким голосом спросил: 
«Мария, ты жива?» 
Девушка вздрогнула и с трудом разлепила веки. Она увидела Донасьена, который с беспокойством смотрел на нее, словно это не он часов 10 назад избил ее плетьми. Марию пробила дрожь, она попыталась привстать, чтобы отойти от него, но конечности ее почти не слушались. Она забормотала что-то, засучила ногами и откатилась. 
Он хмыкнул, подошел к ней, осторожно поднял, держа за плечи, и уложил на кровать. В глазах у нее потемнело, в теле ощущалась тяжелая слабость, словно руки и ноги налились свинцом. Она надеялась, что он теперь оставит ее в этом состоянии и уйдет прочь. Веки сами собой закрылись, а изо рта вырвался стон. 
Почти целую вечность, как ей показалось, не было ни звука. Она решила, что он ушел, и она сможет снова провалиться в беспробудный, спасительный сон… 
Внезапно снова что-то загремело. До затуманенного мозга Марии не сразу дошло, что это цепи, и что они обвивают ее тело, что хрустнуло что-то с боку и что это новый инструмент из свертка… 
Она чуть приоткрыла глаза и сквозь серую пелену угадала фигуру Донасьена. До нее дошла его речь: 
«…что ты умоляла пощадить, спасти и уберечь от всех этих ужасных страданий. Но что же, помог ОН тебе? Нет. Как видишь, ты все еще тут. Ты еще тут и тебе придется снова попросить его помочь тебе, но на сей раз - убедительнее…» 
Ее будто пронзило стрелой. 
Снова??? 
Она открыла глаза и с усилием подняла голову. Из нее вырвался крик ужаса: руки ее были охвачены цепями, ноги разведены и привязаны к краям кровати. 
«Не кричи ты так, я же еще не начал…» 
За окном грянул гром. Послышались удары капель о стекло, словно стихия бури хотела ворваться внутрь и защитить девушку от сумасшедшего маркиза. 
Марию так затрясло, что кровать застучала. По лбу побежала горячая струйка, зубы застучали как отбойный молоток… 
Он подошел к ней и достал из-за пазухи то, что извлек из свертка. Мария постаралась разглядеть, что это, но, из-за сильной дрожи и мушек в глазах, не сумела. 
Он обогнул кровать и встал на нее, опираясь коленями. Мария решила, что теперь онбудет ее насиловать - из глаз посыпались крупные горячие слезы. Она зажмурилась, сосредоточившись на том, что надо просто не думать, не думать, не думать… 
Прикосновение чего-то холодного к внутренней стороне бедра и мгновенная, рассекающая боль вернули ее. Она распахнула глаза и заорала не своим голосом. Что холодное и острое бежит по бедру. Она взвинтилась вверх, пытаясь коленом оттолкнуть его. Вдавив ее бедра в матрац сильным кулаком, он приподнял свое орудие пытки и Мария разглядела, что это маленькое, окровавленное лезвие. 
«Я велел тебе лежать!», - прошипел он. 
Он прижал ее к постели и провел лезвием по низу живота. Мария снова зашлась криком. Она визжала, стараясь перекрыть гром дождя. 
Обессиленная, она вжалась в кровать. Лицо уже устало кривиться от плача, она не чувствовала, как он увлеченно режет ее, словно кусок мяса. Горячая кровь растекалась по животу, пачкала пыльный матрац, в который она уже перестала впиваться пальцами. Мария даже перестала кричать. Глаза застлала кромешная тьма, боль отступила куда-то на второй план… 
Вдруг – жидкий холод в лицо. Она содрогнулась и попыталась вдохнуть. Она не может дышать! 
Мария очнулась. Ее тут же затрясло. 
Он вылил ей на лицо стакан воды! Тяжело дыша, он глядел на нее с недовольством. 
«Что я тебе велел? ЧТО Я ТЕБЕ ВЕЛЕЛ?!» 
Мария заплакала. 
«Я велел тебе молиться! Почему ты не молишься?!» 
Он с размахом ударил ее по правой щеке. Вытер ладонь от ее соленых слез. 
«Попроси у Бога помощи!» 
Язык не слушался Марию. Она приоткрыла рот, но не смогла ничего сказать. 
Он повернул ее голову и с силой ударил по левой щеке. 
По лицу снова потекло что-то горячее. Мария не могла говорить. 
«Ты хочешь, чтобы все прекратилось?» 
Мария закивала всем телом. 
«Тогда попроси это у Бога». 
Мария залепетала неразборчиво. 
«Я что-то ничего не понимаю.… Давай еще посмотрим, на что ты способна…» 
НЕ НАДО!!! 
«Ах, ты уже поняла? Прости: слишком поздно…» 
Он взял плетку. Мария увидела это. Мария закричала. 
 

Через три дня, когда Донасьен снова бил ее на столбе, а она кричала, а буря билась в стекло и разбивалась вновь и вновь, Мария, наконец, узнала, почему она здесь. 
Он отошел куда-то в сторону, чтобы сменить инструмент. На девушке не было живого места. Грудь, живот и пах покрывали незажившие порезы. На руках темнели синяки от постоянных цепей и веревок. Колени были разбиты в кровь, в ранах застряли занозы от деревянного столба пыток. Губы распухли, глаза словно высохли от постоянных слез, а речь смешалась и состояла из криков и молитв. 
А…э… 
«Что?» 
З… ч… 
«Ты хочешь что-то сказать?» 
За.. что… 
«Ты хочешь знать, почему я истязаю тебя?» 
Мария кивнула. 
«Я тоже хочу знать, почему же я все еще мучаю тебя? Разве меня не должна была разразить молния за всю боль, причиненную тебе? Или, может, не должна была ты умереть уже, чтобы перестать страдать? Почему Бог позволяет, чтобы его милая проституточка Мария, которую он уберег от чего-то ужасного, нежели пытки в замке сумасшедшего (он расхохотался) Донасьена – чтобы она мучилась и орала? Ты столько раз его просила освободить тебя…» 
Он бросил что-то, что держал в руках, и подошел к Марии. Она вся задрожала. Онотвязал ее. Мария сползла на пол по столбу. 
Он сел рядом. 
«Милая Мария.… Если бы ты знала, как мне жаль тебя. Я так не хочу, чтобы ты сейчас мучилась. Но не в моей власти отпускать тебя…» 
Мария посмотрела в его темные глаза. В них притаилась томная печаль, а за ней, почудилось вдруг девушке, простиралась, как выжженная пустыня, потаенная боль и ярость.  
«Я хочу, чтобы ты поняла. Бога нет. Нет! Если бы он был, то точно услышал бы тебя. Ты ведь так просила, правда? Но он не пришел. Потому что нет никакого Бога. 
Люди придумали его! Это просто образ, понимаешь? Бога нет, и люди придумали себе все эти правила, чтобы оправдать жестокость королей, запретить непонятное и держать самих же себя в узде. А чтобы в минуты беспамятства во тьме сиял огонек нами же выдуманной морали, мы нашли себе Его наместников на Земле… 
В наш век людям больше не нужна религия. Религией мы оправдываем собственную кровожадность и ненависть друг к другу. Верующие ведь ненавидят инакомыслящих. Мы сжигали ученых, рыжих, мужеложцев, еретиков – простых людей! Но в наш просвещенный век, после столетий безумия, мы должны оторвать от себя религиозные догмы! Мы должны отказаться от Бога, потому что он был, есть и будет всего лишь придуманным нами фантомом! 
Ты должна перестать молиться, Мария! Ты должна принять тот факт, что ты умрешь, и когда это произойдет, единственное место, в которое ты перенесешься, это гроб! Тебя, милую проститутку, закопают в землю и черви сожрут твою гниющую «грешную» плоть. В смерти, милая Мария, нет ничего страшного. В ней вообще ничего нет! Ты умираешь, и все, что тебя ждет – это вечная тьма и безмолвие. Это скучно. Но ты не узнаешь об этом. 
А теперь скажи мне, Мария, веришь ли ты в Бога?» 
Мария всхлипнула. 
«Бог бы пришел за тобой!» 
По щекам снова потекли слезы. 
«И он бы спас тебя!» 
Губы скривились в гримасе плача. 
«Но Бога нет! Бог не придет за тобой, Мария. Тебе придется умереть…» 
Мария взвыла животным голосом. В ее рыдании сосредоточилась вся физическая и психическая боль, все тысячи мыслей за все пытки, весь страх и сожаление быть рожденной… 
Внезапно дверь слетела с петель. Мария подняла красные глаза и увидела, как в комнату входят жандармы. 
Из рук Донасьена выпало что-то. Мария увидела, что это нож. Особенный нож. Таким обычно перерезают горло.

Марию под руки вели жандармы. Один из них шел с абсолютно невозмутимо, а другой – накинул ей на плечи одеяло. На щеках все еще горели слезы, а мускулы лица будто окаменели. Мария даже говорить не могла, лишь едва переставляла ноги. 
Когда ее вывели на улицу, буря уже утихла. Было раннее утро. В такое время, особенно после дождя, все затихает, засыпает недолгим сном, чтобы забыть о тревогах бушующего дня и приготовиться к новым. Мария бессмысленным взглядом уставилась на мигающие утренние звезды. 
 - Сейчас тебя отвезут, – сказал тот, что накинул на ее плечи одеяло. – Это чудо, что ты выжила. Тебе следует помолиться. Слава богу…. 
БОГУ?! 
 - БОГА НЕТ!!!