В квартире много людей. Перешептываются, гудят, словно пчелы в улье. Я чувствую их взгляды на себе. И они жалят. Осуждают. За то, что бросила мать, за то, что сбежала. За то, что вырвалась из плена этого дома, тогда как остальные жители завязли здесь навсегда. Все это я читаю в их глазах. Глупые люди, они не знают, какую цену мне пришлось заплатить. Да и мнимой оказалась свобода. Грузная, длинноносая женщина с копной ярко-рыжих волос, закрученных на макушке, и тяжелым двойным подбородком пробирается через толпу ко мне, словно ввинчивается в людскую массу этим своим длинным носом. Напирает, раздвигает тела в стороны, не сводя с меня взгляда бледно-серых глаз. Она напоминает огромный ледокол. Мне даже кажется, что я слышу треск ломающихся льдин. И еще мне кажется, что она не сможет остановиться вовремя и протаранит меня своим мощным корпусом. - Танечка, мои соболезнования. – ледокол все же замедляет ход, и толстые короткие пальцы пожимают мое плечо. Голос сочится приторной доброжелательностью, а глаза остаются безучастно-холодными. Очередная маска приличия. Я едва сдерживаюсь, чтоб не скривиться. Киваю и отворачиваюсь. Но она не отстает, продолжает шептать мне что-то на ухо, и в воздухе распространяется колбасно-чесночный запах ее дыхания. Подкатывает тошнота, пустой желудок сжимается. Кое-как отвечаю на ее расспросы, прикрывая лицо рукой. Она думает, что я сейчас расплачусь, и сбавляет напор, встает, как страж, за спиной. Сколько же лжи я слышу сегодня. Сколько притворства и лицемерия. Горите вы все в аду со своим сочувствием. Мне прекрасно известно, что на самом деле вам совершенно все равно. Вы пришли сюда, как на представление, просто поглазеть. Вас не волнует чужое горе. Вас ничто не волнует. Даже детский крик в подъезде. Вы предпочтете накрыться с головой одеялом и забыть, чем выйти посмотреть, что там творится. Сволочи… На глазах действительно выступают слезы, и хочется разрыдаться в голос. Поскорей бы этот цирк закончился. Запах ладана кружит голову, становится душно и совсем невыносимо. Люди крестятся, кланяются покойнице, а та лежит на своем ложе, скорбно поджав губы, и кажется, просто спит. Не смотря на фиолетовые тени под впавшими глазами, на заострившийся нос и выпирающие скулы. Не смотря на худобу и неестественную желтизну лица. Мама, мамочка. Почему же все так? Она просто хотела быть счастливой. - Вечнааая пааамять… - тянет батюшка, и толпа тихо вторит ему. Я поднимаю глаза, и воздух комом застревает в горле. Сквозь дрожащее марево свечи на меня смотрят глаза монстра. Легкие наполняет жидкий огонь, словно я втянула в себя расплавленное олово. Не могу выдохнуть, лишь беспомощно раскрываю рот, точно выброшенная на берег рыба. Монстр стоит там, у окна, и он улыбается. Едва заметно, одними уголками губ. Высокий, худощавый, со скошенным лбом и жидкими, словно нарисованными на нем, прилизанными волосами. Такой же, как в моих кошмарах. Время не тронуло его, лишь слегка посеребрило виски. Лицо гладко выбрито, идеально наглаженный строгий костюм. Ничто не выдаст его настоящей сути. В глазах расплываются красные круги, я начинаю задыхаться. Его улыбка делается чуть шире. Он переводит взгляд на стоящую рядом с ним девочку лет десяти с длинными соломенными волосами, и целует ее в макушку. Снова смотрит на меня и снова улыбается, поглаживая ее по голове. - Танечка, тебе не хорошо? – голос Рыжей разрывает барабанные перепонки. – Танечка, что с тобой? - Скорую! – кричат рядом. – Звоните в скорую! Раздаются еще крики, кто-то кидается ко мне, подхватывает на руки и прорывается вместе со мной из квартиры. Мир сливается в сплошное мелькание обшарпанных подъездных стен. Но через несколько мгновений меня окутывает морозный воздух, и спазм начинает отпускать. - Дыши, дочка, дыши. Вот так. Смотри на меня. Сейчас все пройдет. Взор проясняется, дыхание восстанавливается, и я вижу склонившееся надо мной лицо. Голубые глаза на смуглом морщинистом лице смотрят внимательно и тревожно. Дядя Паша. Дядя Паша Медведев. Я прижимаюсь к нему и плачу навзрыд, не в силах сказать и слова. А он обнимает меня и укачивает, как маленькую, приговаривая что-то ласково. Я хочу объяснить ему все, рассказать о монстре, но не могу, не могу, не могу. Дом не позволяет мне раскрывать свою тайну, нависает, давит сверху всеми пятью этажами. Уйти, уползти отсюда прямо по снегу, как побитая хозяином собака. Но хозяин держит, крепко держит меня, сжимая удавкой горло. Он требует, чтобы я вернулась. Что ты хочешь от меня? Что?! Молчит. И я снова ему подчиняюсь. Клетка уже захлопнулась. И выхода нет.
На часах без четверти восемь. Но соседи не спешат расходиться. Речи о покойнице уже давно не звучат, теперь обсуждаются живые. Рыжая весь день крутится возле меня, видимо, вознамерилась взять шефство над сироткой. Дает какие-то советы, спрашивает, что теперь буду делать с квартирой. Не хочу говорить с ней, отделываюсь общими фразами и невразумительно пожимаю плечами. Ни на кладбище, ни на поминках монстра не было. Напрасно я выискивала его в толпе, он не пришел. Он узнал меня сегодня. Я видела, как в глазах его вспыхивает тот же огонь, что горел в них в ту самую ночь. В нем проснулся звериный инстинкт, и теперь он снова выйдет на охоту. Монстр придет за мной. Сегодня или завтра. Придет. И я не знаю, что я буду делать. Маленькая Танечка, которой я когда-то была, забилась в угол и тихо поскуливает там. Ждет обреченно. В памяти всплывает картинка. Монстр гладит по волосам девочку. Кто эта девочка? Почему она рядом с ним? Неужели она не знает, что он опасен? Хотя. Конечно, не знает. Пока. Спрашиваю Рыжую, и та, обрадованная хоть какой-то моей заинтересованностью, пускается рассказывать: - А, Николай Сергеевич? Так это дочка его, Алинка. Они когда с матерью твоей разошлись, ну, тогда… Уже после того, как ты к тете в Мурманск уехала. Он же вскоре женился на Наденьке Олеярник, помнишь такую? Тихая была баба, в церковь каждое воскресенье бегала. Ну так вот, родила она ему Алинку. Хорошая девочка, характером вся в мать, спокойная, не хулиганит, здоровается всегда. - А где сейчас эта Наденька? - Ох… - вздыхает Рыжая. – Полезла окна мыть, да из окна и выпала. Года два назад это было. Уж как Николай Сергеевич убивался по ней, как убивался… Смотреть больно было. И с тех пор все один, сам дочку воспитывает. Чувствую, как по спине проходит дрожь, но истинный смысл услышанного открывается мне не сразу. Полезла окна мыть, да из окна и выпала. Прокручиваю в мыслях слова раз за разом. Осознание чего-то ужасного накрывает меня с головой. Кусочки мозаики встают на место, и я вижу… Большая светлая комната. В нее входит женщина в домашнем цветастом халате. На ней коричневые тапочки и передник. А в руках – тазик с водой. Она идет с этим тазиком к окну, через плечо ее перекинуты чистые белые тряпки. Борется с заржавевшим шпингалетом и открывает рамы. Сверху на нее летит облупившаяся краска, а в лицо веет весенней свежестью. Она отряхивается и улыбается. Намочив тряпку, Наденька начинает протирать стекло, но маленький рост не позволяет дотянуться до самого верха. И тогда она решает забраться на подоконник. Все это время за ней наблюдает муж. Он стоит в дверях и чего-то ждет. - Коль, иди-ка сюда, помоги мне! – окликает его супруга. – Придержи меня, а то подоконник намок, скользкий стал, боюсь, упаду еще! Он молча подходит к ней и протягивает руку. Но вместо того, чтобы удержать, вдруг с силой толкает. Наденька взмахивает руками, и пытается ухватиться за раму. Она еще не поняла, что произошло, вернее, она не поняла как это могло произойти. В этот момент ей еще можно помочь, и она кричит. Муж видит ее искаженное ужасом лицо, но отходит в сторону и просто смотрит. Пальцы разжимаются, ногти беспомощно скребут по краске. Она срывается вниз. Во дворе тут же набегает куча зевак, все охают, причитают. А спустя несколько минут из подъезда выбегает Петр Сергеевич и начинает рыдать над бездыханным телом. Его пытаются поднять с земли, утешить, но он отбивается, как лев. И ни у кого даже на минуту не возникает сомнений в его искренности. Все сложилось как нельзя идеально. По телу проходит дрожь. Я беру со стола рюмку и выпиваю залпом. Морщусь, но не закусываю. Как же просто у него все выходит. И главное – ему верят. Как и прежде – верят. Все преступления сходят с рук. Но зачем? Зачем было убивать свою жену? Мать своего ребенка? Ты же знаешь ответ. Мне становится дурно. Нет, этого не может быть. Она же его дочь. Будь он проклят! Она же его дочь! Его дочь! Чертов сукин сын! - Сколько лет Алине? Рыжая смотрит куда-то в потолок, словно ищет там подсказку. - Лет двенадцать должно быть. Столько же, сколько было мне тогда.
Последним уходит дядя Паша. - Таня, ты если что понадобиться, ко мне обращайся. Я тебе всегда помогу. - Спасибо, дядь Паш. Его широкая, медвежья, под стать фамилии, фигура скрывается за дверью. - Вот заразы, опять лампочку выкрутили… Я остаюсь одна. Иду в мамину комнату, по пути зажигая все ночники, и опускаюсь на ее кровать. Какое-то время лежу, уставившись в одну точку, без всяких мыслей, совершенно опустошенная. Подушка еще хранит мамин запах, такой родной и знакомый с детства. Аромат незабудок. Утыкаюсь носом и вдыхаю его всей грудью, давя в себе слезы. Как же ты позволила задурить себе голову, мама? Почему ты была так слепа? Почему не разглядела в скромном, обходительном мужчине монстра? Ты поверила ему, мама. Ему все верили. Мои же слова показались тебе детской ложью… В коридоре слышится шум. Словно, кто-то скребется в дверь. Прислушиваюсь. Тихо. Показалось? Сердце начинает ухать в висках, а воздух наливается комариным писком. Нет, не показалось. Звук повторяется снова. Встаю и медленно иду к дверям, придерживаясь руками за стенку. Почти не чувствуя ног, забывая дышать. Стук в дверь. Тук-тук. Заставляю себя приблизиться и посмотреть в глазок, понимая, что все равно ничего не увижу. Но я и так знаю кто там. Я знаю, что в темноте притаился монстр. Настал его час. Целых пятнадцать лет он ждал моего возвращения – и вот, наконец, дождался. Только теперь он доведет свое дело до конца. Да, он стоит там, и нас разделяет только несколько сантиметров дерева. Мне даже кажется, что я слышу его тяжелое, смрадное дыхание. И еще мне кажется, он улыбается. Монстр чувствует мой страх и это придает ему уверенности. Я начинаю пятиться от двери и утыкаюсь в стену. Сползаю по ней на пол и, обхватив колени руками, беззвучно плачу. Шорохи еще раздаются какое-то время, потом все смолкает. Он еще вернется. Да, я знаю.
Вас не волнует чужое горе. Вас ничто не волнует. Даже детский крик в подъезде. Вы предпочтете накрыться с головой одеялом и забыть, чем выйти посмотреть, что там творится. Сволочи… Бывают и любопытные соседи.
бывают, но не в этом случае) ГГ никто не помог и никто не вышел, потому она так и рассуждает
Цитата
Я поднимаю глаза, и воздух комом застревает в горле. Странный оборот.
а почему? может, "и" убрать?
Цитата
Сквозь дрожащее марево свечи на меня смотрят глаза монстра.
а конкретнее чуточку? а то я не поняла, почему
Цитата
Монстр стоит там, у окна, и он (убрать) улыбается.
ну, тут как бэ усиливается акцент на улыбке, мол он не просто стоит, он еще и улыбается, хад такой!
Цитата
Его улыбка делается чуть шире. Он переводит взгляд на стоящую рядом с ним девочку лет десяти с длинными соломенными волосами, и целует ее в макушку. Снова смотрит на меня и снова улыбается, поглаживая ее по голове. Мне не нравится.Как будто срежиссировано.
ага, вижу
Цитата
Как муж может видеть лицо жены, если по идее,она стоит к нему спиной? И время ты тормозишь. Зачем? Почему муж ее сталкивает одной рукой? Двумя сподручнее)))
время торможу, чтоб как в замедленной съемке было, лицо видеть мог, если она, например, в полоборота стояла к нему. Почему одной рукой? так ведь она не упиралась)) тут особых сил прикладывать не надо
Чем заинтересовала... Психология жертвы и ее мучителя. На подсознательном уровне их тянет к друг другу. Еще надо учитывать, что они оба - люди с нарушенной психикой. А еще, ГГ - единственный чел, который знает правду о маньячелле. В полицию она обратиться не может (15 лет прошло, доказательств нет), она практически парализована страхом, который испытывает перед маньяком. Он это чувствует и упивается своей безнаказанностью и властью - муахаха!
Я поднимаю глаза, и воздух комом застревает в горле. Странный оборот. а почему? может, "и" убрать? Воздух не может застрять в горле. Воздух задерживается в легких.
Сквозь дрожащее марево свечи на меня смотрят глаза монстра. Легкие наполняет жидкий огонь, словно я втянула в себя расплавленное олово. Здесь образность мне кажется излишней. [i] Почему одной рукой? так ведь она не упиралась)) тут особых сил прикладывать не надо
Муж видит ее искаженное ужасом лицо, но отходит в сторону и просто смотрит. Пальцы разжимаются, ногти беспомощно скребут по краске. Она срывается вниз. Он медлил. Она могла и закричать. Логичнее было бы все сделать быстрее.
Чем заинтересовала... Психология жертвы и ее мучителя. На подсознательном уровне их тянет к друг другу. Не так. Это болезнь. Их интересуют дети, потому что они беззащитны. Взрослые люди не представляют для них интереса. Чтобы он он продолжал ее преследовать, она должна была запомниться ему особенно.
как это воздух не может застрять в горле?)))) им даже можно подавиться и закашляться. У меня такое бывает, значит, может) Марево это не образность, олово - да, но мне кажется, что нормально. Он медлил. Она могла и закричать. Логичнее было бы все сделать быстрее. -- так она и сообразить-то ничего не успела. Он все еще видит в ней испуганного ребенка. И она сама еще в душе таковой и является.
Привет, Насть) И они жалят. Осуждают. Лучше объединить. Очередная маска приличия. Перефразировать. Вас не волнует чужое горе. Вас ничто не волнует. Даже детский крик в подъезде. Вы предпочтете накрыться с головой одеялом и забыть, чем выйти посмотреть, что там творится. Сволочи… Бывают и любопытные соседи. Сколько притворства и лицемерия.Голос сочится приторной доброжелательностью, а глаза остаются безучастно-холодными. На глазах действительно выступают слезы, и хочется разрыдаться в голос. Поскорей бы этот цирк закончился. Я поднимаю глаза, и воздух комом застревает в горле. Странный оборот. Сквозь дрожащее марево свечи на меня смотрят глаза монстра. Легкие наполняет жидкий огонь, словно я втянула в себя расплавленное олово. Лучше избегать близости этих слов. В данном случае. Монстр стоит там, у окна, и он (убрать) улыбается. Его улыбка делается чуть шире. Он переводит взгляд на стоящую рядом с ним девочку лет десяти с длинными соломенными волосами, и целует ее в макушку. Снова смотрит на меня и снова улыбается, поглаживая ее по голове. Мне не нравится.Как будто срежиссировано. Наденька взмахивает руками, и пытается ухватиться за раму. Она еще не поняла, что произошло, вернее, она не поняла как это могло произойти. В этот момент ей еще можно помочь, и она кричит. Муж видит ее искаженное ужасом лицо, но отходит в сторону и просто смотрит. Пальцы разжимаются, ногти беспомощно скребут по краске. Она срывается вниз. Как муж может видеть лицо жены, если по идее,она стоит к нему спиной? И время ты тормозишь. Зачем? Почему муж ее сталкивает одной рукой? Двумя сподручнее))) Чем ГГ заинтересовал маньяка? Девочка выросла, превратилась в женщину, способную дать отпор. Они не изолированы от общества. ГГ может предпринять какие - нибудь действия по своей защите.
0
