- Повесить его! Туда ему и дорога!

- Убийца!

- Повесить!

 Крики толпы разгневанных жителей Белфорда нарушали тишину центральной площади, на которой в будние дни был слышен только гомон торговцев и очередные сплетни горожан. В выходные же на площади устраивали «представления» городских шуты и бродячие артисты, либо глашатай зачитывал объявления и последние новости из столицы.

 Белфорд был сам по себе городок тихий, и, скажем так, непримечательный, даже скучный, как, впрочем, и большинство городов Восточного Графства. Всякие происшествия в нём, обычно, не выходили за пределы города, поскольку кража свиньи Тима и пьяный дебош хозяина бакалейной лавки были не теми новостями, которыми трубили в соседних городах. Но сегодня произошло событие, из-за которого весь город буквально «встал на уши» и заставил горожан ужаснуться: в прошлом неплохой художник, а нынче пьяница и разгильдяй Джереми Смит убил свою жену и десятилетнего сына. Сосед Джереми, одноногий старик, решив перед сном выкурить на балконе трубку, услышал, как этажом ниже доносились крики супругов Смит и плач их малолетнего сына. Когда крики перешли в звуки падающей мебели, а плач перешёл в вопли ужаса, сосед не выдержал, и стал окликать на улице проходящих мимо людей. Ещё до этого сосед Джереми сделал вывод, что жители Белфорда, в основном, являются сплетниками и лентяями, но такое открытое равнодушие, с каким выслушивали его призывы о помощи проходящие мимо люди, поколебало его и так расшатанную веру в людей. Один вообще буркнул: «Подерутся и успокоятся», после чего просто ушёл.  На счастье, следом за ним на улице показались два солдата из городской стражи, которые, видать, надрызгались эля в кабаке, и горланя во весь голос «Оду Френсиса», шли, по всей видимости, по домам отсыпаться.

 Сосед Джереми даже не успел им толком объяснить ситуацию, как эти двое, услышав крики из дому, в момент поправили шлемы и ломанулись разбираться - отчего это нарушаем вечерний покой? Когда они вломились в квартиру Смитов и увидели, что там происходит, одного солдата вырвало сразу.

 В гостиной творился полный кавардак. Стол, стулья и пара шкафов были опрокинуты, ковёр заляпан пятнами крови, в углу забился маленький мальчик и с ужасом созерцал на то, что происходило в середине гостиной: Джереми, оседлав распластанную по полу женщину, раз за разом вонзал ей в голову маленький топорик для каминных поленьев. Голова уже давно превратилась в багровую кашу, из уст Джереми доносились ругательства, что-то вроде «тварь» и «проститутка», с каждым ударом раздавался сочный, хрустящий звук, а мальчик, прижал ладони ко рту, с каждым стуком о голову содрогался всем телом.

 - Господи! – Воскликнул один из солдат, не в силах отвести взгляда от этого зрелища.

 Джереми услышал. Рывком повернув голову на источник звука, он, хрипло рыча, стал приподниматься, отведя в сторону кровавую руку с топором.

 Солдат трясущейся рукой нащупал сбоку шпагу, и в этот момент случилось сразу несколько вещей: Джереми, заорав, кинулся на солдат, а мальчик, увидев в дверях людей, кинулся к выходу.

 - Мальчик, стой! – крикнул второй солдат, желудок которого до сих пор сжимался в спазмах.

 Джереми и солдат, с отведённым к бою оружием, кинулись друг к другу, а мальчик, всхлипнув, попытался прошмыгнуть между ними. Солдат, сделав шпагой выпад в попытке блокировать удар топора, с ужасом заметил, как лезвие его шпаги со свистом  чиркнуло по горлу ринувшегося к выходу сына Джереми, а затем его шпага с металлическим звуком столкнулась с топором.

 - Нет!

  Солдат обескуражено смотрел на мальчика, который, схватившись за горло, стал медленно оседать на пол, когда Джереми, оттолкнув топором шпагу, замахнулся для второго удара.

 В этот момент второй солдат бросился на Джереми, свалив того на пол. Сквозь сумасшедшее хрипение, солдат явственно разобрал мощный алкогольный выхлоп изо рта убийцы. Одним мощным ударом в челюсть солдат отключил Джереми и тот моментально обмяк.

 - Нет! Мальчик! Нет! – первый солдат, уронив шпагу, бросился к лежащему сыну Джереми, и пытался перекрыть ладонью длинный порез.

 - Господи, не умирай… Не умирай, пожалуйста… Я не хотел… Я не… - Из солдата моментально вышел весь хмель, руки его пропитались липкой,  горячей кровью, что непрерывным потоком хлестала из раны. Изо рта мальчика раздался булькающий звук, пару раз дёрнувшись в конвульсиях, сын Джереми умер.

 - Ооо… Нет, нет, нет! – Солдат затрясся. – Нет!

 - Мэтью. – Заковав руки оглушённого Джереми, второй солдат встал, подошёл к другу. – Мэтью?

 - Это не я. Я не хотел, я не стал… Это не я, Пит!

 - Мэтью, он умер.

 - Он бросился, а я… Он бросился, а я не видел, я атаковал, Пит!

 - Мэтью, мальчика больше нет, отпусти его.

 Мэтью почувствовал руку Пита на своём плече, и она словно вернула его к разуму. Мэтью медленно убрал руку с горла мальчика, с которого продолжала течь кровь, с усилием встал на ноги.

 - Пит?

 - Мы не скажем. Я всё видел. Это ОН его убил.

 - Нет, Пит, это не он. Это… это…

 - Мэтт. Успокойся. Всё хорошо. Успокойся.

- Убийца! Повесить его!

 - Джереми Смит. Вы обвиняетесь в зверском убийстве своей жены и сына, и приговариваетесь к смерти через повешение. Приговор обжалованию не подлежит, к казни приступить…

 - Повесить его!

 - …незамедлительно.

 - Убийца!

 - Ваше последнее слово?

 Когда на шее обвиняемого затянули верёвку, а палач взялся рукой за рычаг, Джереми поднял голову, и ненавидящими глазами оглядел площадь, остановив взгляд на побледневшем Мэтью:

 - Будь она проклята… Будь ТЫ проклят!

 Палач дёрнул за рычаг. Когда ноги Джереми перестали дёргаться, Мэтью на ватных ногах пошёл прочь. Пит огляделся:

 - Мэтью?

 Но друга уже не было в поле зрения.

 В этот вечер Мэтью старался напиться. Он вливал в себя литры эля, но хмель упрямо не хотел его брать. В ушах его до сих пор стоял хрип того мальчика. Когда Мэтью возвращался домой, он невольно услышал на улице, как две женщины говорили про аукцион, на котором сегодня продали более-менее ценные вещи покойных Смитов. Среди хлама им удалось найти превосходный портрет супруги Джереми, который он нарисовал, и судя по подписи, собирался подарить ей на грядущий День Рождения. Картину выкупил хозяин бакалейной лавки практически за бесценок.  

 - Почему так поздно? Господи, да ты пьян! Кортез узнает – накажет! Дорогой?

 - Оставь меня. – Буркнул Мэтью, сложив в прихожей доспехи. – Ужинать не буду.

 - Дорогой, ты в порядке?

 - В полном.

 - Но…

 - Давай, завтра, ладно? – Грубо перебил Мэтт жену. Та, резко развернувшись, и, заметно обидевшись, ушла в спальную.

 Мэтью стало стыдно. Не стоило так резко отвечать, но сегодня нервы просто ни к чёрту. Да и она должна понимать, что сегодня пришлось пережить её супругу. А про то, что он сделал, она не узнает, как не узнает любой житель этого проклятого города. Про себя Мэтт решил, что в ближайшее время он будет писать рапорты на увольнение без объяснения причины, а когда Кортез даст ему «вольную», переедет отсюда подальше, к чертям собачим. Жене об этом скажет завтра, сегодня Мэтью говорить ни с кем не хочет. Теперь дождаться, когда жена уснёт, и потихоньку лечь рядом. Уснёт она, как же! После того, как её муж сегодня поймал жестокого убийцу, присутствовал на его казни, а потом весь вечер хрен знает где шлялся, уснуть? Нет уж, будет ждать, однозначно.

 - Господи, дай мне сил это стерпеть. И… по возможности, забыть. – Прошептал Мэтью, поднимаясь на второй этаж.

 Перед сном Мэтт решил проверить детей. Обычно он этого не делал, но сегодня… Ноги, словно, сами его вели, Мэтт краем сознания понимал, что ему просто жизненно важно увидеть своих детей. Услышать, как они спят, почувствовать их тепло, поправить им одеяло… Стив и крошка Дорис. Взявшись за дверную ручку, Мэтью раздасованно чертыхнулся, поскольку по пути домой он собирался взять деткам сладостей, но слушок про аукцион заставил его забыть об этом.

 Войдя в комнату, Мэтт оторопел. Помимо его спящих детей, в комнате ещё кто-то был. В темноте ясно вырисовывался женский силует, он стоял возле детских кроваток и тихонько гладил спящего Стива по голове.

 - Чт… - только начал Мэтью, как тут-же силуэт приложил к губам палец.

 - Тсс…

  Пару секунд Мэтью оторопело вглядывался в эту смутно знакомую фигуру, в это платье, как до него резким колокольным звоном дошло, а сердце гулко ударило в грудину.

 - Нет…

 Он узнал её. Это она лежала в гостиной той квартиры, её портрет был продан на аукционе, это её ребёнка он сегодня убил. Мир поплыл перед его глазами, когда он вдруг понял, зачем она сюда явилась. А точнее, за кем.

 - Пожалуйста… Только не их.

 Продолжая гладить ребёнка, она не отрывала взгляда от осевшего на пол Мэтью. Встать, закричать, позвать жену, окликнуть детей – Мэтью почувствовал, что из него разом вышли все силы, он мог только полным мольбы голосом шептать:

 - Забери меня, не трогай их… Они не виноваты, забери меня…  Пожалуйста, только не они…

 - Ты ведь не хотел?

 Во рту Мэтью разом пересохло. Она не разомкнула губ, но её тихий, нагоняющий жуть голос словно отразился от стен.

 - Я… Я не хотел, я не стал, не убил… Я не хотел, честно. – Руки Мэтью стали неимоверно трястись, сам он стал всхлипывать. – Это вышло случайно. Я не хотел…

 - Но ты и не сказал.

 - Я… Я скажу. Я признаюсь, я скажу. Честно. Только… только не тронь их.

 - Ты скажешь.

 Глаза в момент заволокло тьмой, разум отключился, и Мэтью завалился на бок.

 - Скажешь…

 - Пап? Папа?

 - Пап?

 - Мама, папе плохо!

 Мэтью почувствовал, как его теребут за рукав, затем маленькая тёплая ладошка стала ощупывать его лоб.

 - Папа?

 - Оох… - Мэтью приоткрыл глаза.

 На него в упор смотрели его обеспокоенные дети. За окном было светло.

 - Стив? Дорис?

 - Где он?

 В комнату быстрым шагом зашла побледневшая жена.

 - Мэтт, что с тобой? Ты где был? Я утром встала, тебя нет, думала, на карауле, доспехи здесь, и вообще…

 - Воды.

 - Папа, тебе плохо?

 - Твой контракт истекает через три месяца, а до тех пор ты на службе, чтобы больше я от тебя такого не слышал, понял?! Пошёл вон отсюда!

 Сука Кортез. Мэтью вышел из здания Гильдии и побрёл к себе домой, опустив голову и призадумавшись.

 «А если не сон?» Мэтью вчера знатно эля выжрал, но пьяным он отнюдь не был и помнил всё, да такое разве забудешь? Если это и сон, то уж чересчур натуральный  - до сих пор ужас берёт, стоит только вспомнить её силуэт рядом с детьми. «Ты скажешь». Да уж, вчера это казалось таким лёгким поступком, тем более, Мэтью тогда и не соображал толком, что говорит. Но сегодня, перед лицом Кортеза, Мэтью струсил. Не смог он признаться в убийстве ребёнка, пусть и непреднамеренном. Не сможет Мэтью выдержать крики толпы, не сможет услышать в свой адрес это ненавистное «убийца!», не сможет слушать приговор судьи; даже если его и оправдают, легче Мэтью не станет, факт. Он ясно осознавал, что заслуживает смерти, он был готов к ней. Но не таким образом. Не стоит он такой ненависти, с которой приговаривали вчера Джереми, не заслужил он такого. Мэтью, то есть. В увольнении ему отказали, да и переезжать Мэтт уже передумал. Он знал, что ему делать.

 - Любимая, держи. Дашь это детям. – Кулёк с леденцами ложится на стол. – И пусть они сегодня спят с тобой, слышишь? И сегодня, и завтра. И послезавтра тоже.

 - Не поняла, а ты куда?

 - Мне нужно… уединиться ненадолго. Скоро вернусь.

 - Любимый, у тебя всё хорошо?

 - Всё отлично.

 - Ты снова пить пошёл?

 - Что? Нет, конечно. – А взгляд-то какой знакомый стал, видел я уже такой, и не раз. – И не по бабам я.

 Гляди-ка, заметно воспрянула. Значит, в точку попал я. Эх, радость моя, какие мне бабы сейчас и выпивка? И то, что обнимать не подошёл, не обижайся. Но просто недостоин я тебя стал. Недостоин тебя, наших детей, недостоин жизни даже. Трусость моя и поступок вчерашний уже подсказали мне маршрут.

 - Скоро буду. Я люблю тебя.

 Сарай этот, помнится, ещё дед строил. А запах-то какой, а? Древесины. Эх, покурить напоследок.

 Мэтью больше не чувствовал страха. По правде говоря, ему было вообще безразлично на то, что будет дальше. Он чётко понимал, зачем она вчера приходила, и чего она от него хочет. Если не он – тогда дети, а этого он допустить не мог. Но и умирать на глазах народа он не хотел. Этого он побоялся. Не нужно, чтобы сын с дочей узнали, что отец их детоубийца. Это для Мэтью хуже смерти. Затянув петлю на шее, Мэтью встал на край табуретки:

 - Возвращаю я тебе должок.

 Теперь дело за малым. Когда Мэтью оттолкнул табуретку, краем глаза он успел заметить, как приоткрылась дверь сарая.

 - Ах ты ж…

 Мэтью повис, дыхание спёрло, в шею врезалась верёвка, и в этот-же миг чьи-то руки обхватили его:

 - Ты что творишь?! Сдурел?!

 Шея освободилась, и Мэтью рухнул на застланный соломой пол, кашляя и хватая ртом воздух.

 - Успел. Господи, живой. Успел.

 Откашлявшись, Мэтью приподнял голову и увидел перед собой,  заламывающего в отчаянии руки, Пита.

 - П-пит, ак-х-ха…

 - Совсем сдурел, солдат? Ты что, гад, такое вытворяешь?

 Схватив друга за плечи, Пит поднял Мэтью на ноги:

  - Не дури больше, слышишь? Ты о семье подумал?

 - Семья будет в безопасности, Пит…

 - Эх, врезать бы тебе!

 - Она приходила. Ей нужен я, Пит. Я, понимаешь? Либо я, либо дети. Выбор сделан. Не мешай мне.

 - Что? Ты что несёшь? Кто приходил?

 - Она. Ей нужен я. Убьёт… детей, если я…

 - Ох, дурень ты эдакий. Ты о ком вообще?

 - Я убил её сына. Ты всё видел, Пит. Она хочет, чтобы я отплатил… тем же.

 Мэтью увидел, как при этих словах побледнело лицо Пита.

 - Пит? Ты должен…

 - Приходила, говоришь?

 - Что?

  Пит глубоко вздохнул, сцепил руки в замок и судорожно выдохнул.

 - В-общем так, Мэтт… Она и ко мне приходила…

 - Что?

 - Вчера ночью. Я спал, а она… Короче, я сквозь сон почувствовал, глаза открыл, а она рядом сидит. Жуть вообще, я чуть не обделался…

 - Пит?

 - Ну и… Короче, она сказала, что ты сегодня руки на себя попробуешь наложить. Сказала, помешать этому, что не твоя смерть ей нужна. Я от жены твоей только что, та говорит, чумной ты сегодня какой-то ходил, мало-ли… Как задницей чуял… Сарай этот твой. Успел, главное.

  Мэтью осел на пол. Слёзы закапали из глаз, но ожидаемая ненависть к Питу не проснулась.

 - Пит. Нельзя было вмешиваться. Не могу я так. Хочет она, чтобы убили меня на людях, с камнями и палками. Криками. Не хочу, не могу я так, Пит.

 Пит присел рядом с другом, положил руку на плечо, взглянул в глаза.

 - Успокойся, друг. Я знаю, что делать. Помнишь, ведьма жила в том году в гостинице Уилкиса? Она ещё малахольного Джима от оспы вылечила.

 - Ну. Так она-ж уехала в Пустоши уже два месяца как.

 - Ну так вот, рассказывала она про призраков этих, что мстить приходят.

 - Чего?

 - Я тогда службу нёс, она частенько на стену к нам поднималась, то коренья целебные по дешёвке продаст, то просто потрепаться, когда скучно ей было. Рассказала она тогда нам с Фрэнком случай, когда она по молодости в «Охотниках Ночи» состояла.

 - Это она-то?

 - Да. Слушай внимательно, не перебивай. Говорила она, что пару раз им приходилось избавляться от призраков. Они, как правило, появляются, не просто так, с бухты-барахты.

 - Да это я понял уже. – Перед глазами Мэтью снова мелькнул лик погибшего мальчика.

 - Всегда остаётся предмет, к которому призрак привязан, сечёшь?

 - Ты имеешь в виду…

 - Ну да. Нужно просто спалить квартиру Смитов к чертям, и эта девка сгинет, понимаешь?

  При этих словам Мэтью почувствовал себя так, словно у него гора с плеч свалилась. Значит, можно убить её?

 - Квартиру, говоришь? Нет, так не пойдёт, тогда весь дом сгорит вместе с соседями.

 - Ну выкурим их оттуда. Будем орать про пожар, а что ты предлагаешь? Нет больше вариантов!

 - Погоди. – Мэтью неожиданно в голову пришла догадка. – Портрет!

 - Что? Какой портрет?

 Мэтью вкратце рассказал другу про аукцион, на котором были распроданы вещи Смитов.

 - А если не портрет? Может в каком-нибудь носке она обитает?

 - Нет. Задницей чувствую, портрет это. – Мэтью невесело усмехнулся. – Нужно убить её ещё раз. Сжечь портрет.

 - Так, он в бакалейной лавке. Возьми дома монет, пойдём выкупать.

Хозяин лавки не стал загибать цену, всё-таки солдат Гильдии Белфорда местные жители уважали как-никак. У границы города, в небольшом пустыре Пит уже развёл огонь, а Мэтью вглядывался в изящно сделанный портрет супруги Джереми. Ему в лицо улыбалась молодая красотка, образ которой едва не довёл Мэтью прошлой ночью до приступа.

 - Ну что, кидай. – Пит, явно нервничая, посмотрел на портрет, затем отвёл взгляд. – Давай, Мэтью, а то не по себе мне становится, когда смотрю на неё. Я от вчерашнего не отошёл ещё.

 Мэтью подошёл к костру. Вытянул руку.

 - Прости меня. Я не смог.

 Портрет упал лицевой стороной в огонь. Языки пламени медленно пожирали его, а рядом стояли двое мужчин и смотрели. И когда холст прогорел, они, не сговариваясь, развернулись и пошли прочь. Но только никто из них не заметил, что во время падения на портрете никакого изображения уже не было. Хозяйка покинула свой холст ещё до того, как огонь прикоснулся его.

 - Ну что, может в кабак? Выпьем? Мне кажется, самое время. – Предложил Пит на подходе к центральной улице.

 - Нет. – Мэтью неожиданно остановился. – Я домой. Мне нужно к детям. Чувствую.

 - Всё нормально?

 - Вполне.