В полной тишине скрипело перо, и его скрип походил то на размерянный и от того не менее противный скрип плохо смазанной телеги, то на яростный треск сухих веток во время бури. В неверном свете свечи, отвоевывавшей у тьмы лишь небольшой кусочек пространства, можно было разглядеть худое усталое лицо человека, водящего этим пером. Нельзя было сказать ничего особенного об этом лице, кроме того, что на нем выражалась скрытая, но, в тоже время, ощутимая грусть. Нельзя было даже сказать молод этот человек или стар. Весь его облик уже потерял сияние мечтательности в глазах, присущее юности, но и не приобрел еще скептицизма и сварливости старости. Глаза напоминали черные дыры, в которых при желании, можно было увидеть буквально все, но их обладатель видел в зеркале только два бесконечных черных туннеля.
Этот человек был художником, мечтателем по натуре, а по роду деятельности писателем. Но вот уже пару лет он был вынужден писать заметки в газеты, растрачивая всю свою наблюдательность на отслеживание кабацких драк и мелких происшествий. Сам он считал, что пишет выпивкой из дешевого трактира о бессмысленной чужой ругани и случайных смертях, затупляя свое перо о копоть уличных сплетен. Он не стал безчуственним циником, он просто потерял веру и смирился тем, что он пожизненно связан с заметками о криминальных происшествиях, печатающихся в одной из тысячи газет, выпускаемых в огромном, полном света и суеты городе. Но единственное, благодаря чему эта газета еще не закрылась, были его статьи.

Время - самая неуловимая и неумолимая субстанция в этом мире. и что-то происходит благодаря нему, но что-то и из-за него. Так же и этот писатель. Год за годом, месяц за месяцем он писал все меньше и меньше, суше и суше. И в конце концов его заметки которые по началу казались читателям чуть ли не полноценными самостоятельными (детективными рассказами) стали походить больше на скучные полицейские рапорты. В конце октября редактор даже пригрозил своему, еще совсем не давно лучшему сотруднику увольнением, а в начале декабря выполнил свою угрозу.
Так в самом начале зимы этот человек остался без средств к существованию и искры в глазах. Чтобы хоть как-то сводить концы с концами, он устроился на службу переписчиком бумаг. Работа была не сложной, но нудной и монотонной. Его путь на службу всякий раз пролегал по морской набережной. И каждый раз, проходя по ней, он останавливался, прислонился к гранитному парапету и подолгу стоял неподвижно, всматриваясь вдаль в бескрайнее, замерзшее белое море и низкое хмурое небо, в котором изредка показывалась одинокая чайка. А, возвращаясь, домой, он садился в свое потрепанное старое кресло и, отогревая руки о горячую кружку, полную его любимого чая, погружался в раздумья и предавался воспоминаниям. Иногда он даже перебирался к маленькому письменному столу, чтобы записать что-нибудь из своих мыслей и тогда его перо начинало скрипеть и постукивать, заполняя тишину ночи странной прерывистой мелодией. Но чем дальше он писал, тем эта музыка становилась резче и не ритмичнее. А все из-за времени. Оно своим течением незаметно разделило его с его вдохновением и притупило яркость красок мира для этого человека. Все чаще он воспринимал этот мир таким же непроглядно серым, каким было небо, нависшее над шумным полным огней городом.
Действительно, этот огромный город, полный шума, суеты и, как казалось большинству его обитателей жизни, был, как и многие другие, огромной машиной, в которой смешивались и сжимались людские судьбы и поступки.

В канун новогодних праздников писателю часто приходилось ходить по ярко освещенным и пышно украшенным  в честь приближающихся торжеств улицам, но он не обращал на все это внимания. Он не знал человека, которого мог бы поздравить, да и не слишком этого хотел. С уходом вдохновения и творчества из его жизни, он как будто потерял половину сердца и жил теперь в полсилы.

Так тянулась зима. Каждый день он останавливался у парапета набережной и думал о тщетности и бессмысленности суеты, царящей над городом, и восхищался покоем моря. Он был наверное самым одиноким человеком под этим тяжелым небом, но он этого не замечал. Но вместе с эмоциональностью, вдохновением его покинула и радость. В феврале, когда на город опустились суровые морозы, а в душу человека занозой вонзилась тупая тоска от работы (ведь приносили ему по большей части отчеты, планы и юридические документы), он начал подумывать о тщетности самой жизни. Он потихоньку тлел. Но, видимо, правы те, кто говорят, что чтобы вознестись нужно сначала опустится на самое дно. Потеряв многое, человек приобрел поразительную чувствительность. Он значительно острее воспринимал теперь то, на что раньше не обращал внимания. Он наблюдал за мелочами и окончательно убедился в том, что жизнь состоит именно из них, а н6е из «важных дел», о которых так волнуются люди.  Теперь каждый перелив льда, каждая необычная тень, каждый отблеск пламени  на темном стекле окна, волновали его больше, чем многие из тех «важных дел».

С приходом весны небо начало расчищаться, море оттаивать. У писателя иногда голова шла кругом от количества впечатлений, которые он получал на берегу моря. Теперь он иногда спускался с набережной на оттаивающий берег, чтобы, например, повнимательней рассмотреть красивые камушки гальки, или вглядеться в узоры, созданные водой и песком, или просто приблизится к той полной жизни громаде, которой  являлось море. Постепенно его перо снова стало мягче, а мелодия острее. Он понемногу вспоминал, что, значит творить и писать самому, забывая о том, что значит писать под чью то диктовку.

Ближе к апрелю, когда на небе появились первые звезды, а на земле первая трава, он начал писать полноценный рассказ, в котором хотел открыть людям то, к чему сам шел так долго: свое понимание этого  мира. Он надеялся, что сможет помочь людям хоть немного облегчить себе жизнь.

В середине мая солнце окончательно вошло в свои права, и теперь его лучи весело играли в волнах вновь ожившего моря. Писатель приобрел привычку писать не столько за столом в своей маленькой комнате, сколько в лодке, в которой он отходил далеко от берега. Там он мог наблюдать за всем, что его окружало: и оживленным шумным берегом и небом полным шумных птиц и далеким горизонтом, где, то и дело показывались маленькие белые корабли.

К началу лета , он закончил свой рассказ и не без внутреннего содрогания отнес его в издательство. Где к его радости рукопись приняли. Уже в середине лета он держал в руках новенькую, еще пахнущую типографской краской книгу. Это был его  рассказ. Автор был необычайно рад этому событию. Это укрепило его в мысли о правильности его поступка и не бессмысленности его существования и жизни.

По прошествии некоторого времени, в начале осени,  в контору пришел молодой человек, принесший ему для переписки чудные, как показалось писателю, стихи, полные тех идей, о которых он написал в своей книге. Когда же он спросил у юноши,  зачем тот принес ему их, тот ответил, что хочет их издать, но у него очень неразборчивый почерк, и из-за этого в издательстве отказываются принимать эту рукопись. После того, как он это услышал, он с особенной тщательностью выводил буквы, ему очень хотелось помочь этому юноше. Ведь он, возможно, лучше всех понимал молодого автора.

Он закончил работу и отдал листы заказчику. Когда тот открыл сумку, писатель увидел в ней книгу. Это была его книга. На корешке серебряными буквами было написано имя….