Глава I

Все началось с письма. Обычного письма, которыми обмениваются все юные особы, особенно особы романтичные или просто связанные такими крепкими узами дружбы, что не хотят даже ненадолго расставаться. В такой ситуации единственным выходом и спасением является письмо, которое, прийдя утром, зарядит его юную получательницу на целый день хорошим настроением, прийдя же вечером, гарантирует счастливице яркие, красочные сны, с непременным участием в них милой подруги.

Именно такое письмо и получила наша героиня, спустившись утром в гостиную к чаю. Привыкшая рано подниматься, она была рада обнаружить конверт нетронутым, поскольку родители ее не из-за чрезмерного любопытства своего, а по наивности полагая, что необходимо проверять всю почту, приходящую юной незамужней девушке, еще не успели подняться и прочитать послание. Хотя, миссис Коул, скорее всего, двигало именно любопытство, а не приверженность приличиям.

Найдя послание от лучшей подруги, она тотчас же вернулась в свою комнату, даже не притронувшись к чаю. Возможно, менее импульсивная особа и уселась бы чинно на софу и покинула бы ее только после приема завтрака. Алексис же, обожавшая подругу, отчаянно по ней скучавшая и не отличавшаяся сдержанностью, поспешила наверх, где и предалась чтению, увлеченная полностью.

Письмо содержало несколько прелюбопытных новостей, читая которые, у девушки от неожиданности и восторга замирало дыхание.

Спрятав его в свой секретер, она все еще взволнованная опять спустилась вниз. Родители уже поднялись и завтракали в гостиной. Обычно она успевала позавтракать до их пробуждения, но сегодня, увлеченная письмом, она забыла обо всем на свете.

- Дорогая, ты сегодня поздно спустилась, ты здорова? – мать удивленно посмотрела на дочь. Будучи дамой довольно бесхитростной, открытой  и легковерной, она была склонна и дочь наделять такими качествами, не подозревая даже, что милое дитя иногда могло спокойно и беззастенчиво если не солгать, то утаить правду, чему очень способствовало ее свойство – не краснеть ни при каких обстоятельствах. И чему сама Алексис была чрезвычайно рада. Отец же, более проницательный, чем его супруга, предпочитал, тем не менее, не вмешиваться, и предоставил заниматься воспитанием дочери миссис Коул. Его вклад в развитие дочери выражался только в денежной форме, когда приходило время оплачивать пансион  или выдавать жалование гувернанткам и учителям.

Отвечая на взволнованный взгляд матери и спокойный – отца беззаботнейшей улыбкой, она тем не менее не нашла в себе сил солгать и просто сказала правду.

- Я получила письмо от Мэдисон и решила подняться к себе, чтобы прочитать его в тишине.

Мать недовольно поджала губы, а отец вернулся к прерванному завтраку.

- Тебе не обязательно было подниматься к себе, Алексис, ты могла бы прочитать его внизу и поделиться с нами новостями. Ты же знаешь, как скучаем мы с твоим отцом без свежих новостей, без наших друзей – Бэйли. В этом письме, я уверена, Мэдисон пишет о своих милых родителях, об их новых знакомых, это меня развлекло бы необычайно. Принеси письмо, я с удовольствием его прочту, дорогая.

Хотя желание скорее напоминало просьбу, чем приказ, Алексис, не смотря на это, возмутилась такому требованию. Она посмотрела на отца, ожидая поддержки, но его взгляд выражал только любопытство и легкую насмешку, давая понять, что с миссис Коул спорить бесполезно и лучше подчиниться ей. Но Алексис упрямо вздернула подбородок и открыто посмотрела на обоих, выражая несогласие с таким безразличием отца и волей матери. Сэр Коул в ответ на этот дерзкий взгляд только улыбнулся, мать же еще больше поджала губы и подозрительно сощурив глаза посмотрела на дочь в упор, молча обвиняя ее в скрытности и еще Бог знает в каких грехах. Такого взгляда не постыдился бы и судья, осуждающий преступника за убийство. Но Алексис смутить было трудно и, выдержав тяжелый взгляд матери, она ответила, недовольно поджав губы, совсем как ее родительница.

- Мэдисон действительно передает вам привет от родителей, но больше ничего, что касалось бы их или вас она не пишет, я уверена, иначе обязательно поделилась бы с тобой сплетнями, мама, – юная особа специально употребила это слово, чтобы смутить мать и остудить ее пыл. При слове «сплетни» щеки леди Коул слегка порозовели, и она почувствовала себя неудобно, но не до такой степени, что бы забыть о письме и не пытаться его прочесть или выведать все интересные новости в равной степени касающиеся или не касающиеся ее. Не дождавшись от дочери смиренного послушания, Миссис Коул прибегла к последнему средству.

- По крайней мере, будь добра сообщить нам, когда Бэйли возвращаются в Бат. Так невыносимо тяжело и несправедливо лишиться подруги почти на все лето. Вы же знаете, как не люблю я одиночество, тем более вынужденное. Ах, мистер Коул, но почему мы остались в Бате этим летом, когда наши друзья и соседи уехали развлекаться в Лондон. Я не могу спокойно спать, зная какие развлечения уготованы для них судьбой в Лондоне. Они заводят новые знакомства, посещают вечера и балы, радуются жизни и совсем забыли о нас – Коулах! Вот уже две недели, как я не получала ни весточки, ни клочочка бумаги, исписанной рукой дорогой Кэтрин. Как это невежливо и несправедливо, забыть о подруге, томящейся в пустом и заброшенном Бате. Я не завидую им, нет. Я желаю им как можно веселее проводить время в Лондоне, но пора и честь знать, если они пробудут там еще месяц, я не выдержу, я совсем сойду с ума здесь от одиночества. Ах, Мэтью, как можно быть такими жестокими и бездушными, ведь мы их друзья. Ах, ужасно, а вдруг они завели в Лондоне новые знакомства и забыли про нас. Возможно, они решили остаться там навсегда. Я этого не переживу, с кем я буду делиться новостями, делать покупки?! Нет, только не это!

Рассчитывая разжалобить дочь плаксивыми речами, Оливия неожиданно и сама поверила в собственные слова. Под конец речи она уже не на шутку встревожилась, и последнее восклицание вырвалось с настоящей искренностью. Испуганная открывшимся перед ней заговором подруги, она разволновалась, побледнела и губы ее слегка задрожали, сдерживаясь от предательских всхлипов, она нервно выдернула из кармана платья платок и прижала к носу. 

Сэр Коул, расстроенный не меньше жены, но по другой причине, отложил недоеденный гренок с маслом и подсел на софу к жене. Сжав ее кисть в руке, он пытался ее успокоить. Привыкший к ее жизнелюбию, периодичной ворчливости и постоянной веселости, он совсем растерялся при виде слез. Бросив на Алексис смущенный и одновременно упрекающий взгляд, он попытался успокоить жену:

- Оливия, дорогая, не драматизируй! Я уверен, Кэтрин не забыла о тебе. Подумать только, что ты себе напридумывала за несколько минут. Лучшую подругу превратила в предательницу и уже успела переселить ее в Лондон. Я убежден, Кэтрин помнит тебя, вероятно, они скоро возвращаются и решили сделать нам сюрприз. У нее просто нет времени писать письма, я уверен, они уже собирают вещи, и она абсолютно занята.

Миссис Коул перестала всхлипывать и с детской надеждой и наивностью посмотрела на сэра Коула. Он бодро улыбнулся и похлопал ее по руке. Алексис, удрученная, и испытывая чувствительные угрызения совести, поспешила успокоить родителей:

- Я действительно забыла вам сообщить, Мэдисон пишет, что они скоро возвращаются в Бат. И уже через неделю будут дома. Миссис Бэйли совсем вся погрузилась в сборы и у нее не хватает времени абсолютно ни на что.

- Ну, вот видишь, сколько новостей, и я думаю, не случится ничего страшного, если я прочту это письмо, возможно, ты еще что-то упустила нам сообщить. – Миссис Коул уже успокоилась и смотрела на дочь дружелюбно и весело.

Сэр Коул тоже повеселел, но предпочел быстро доесть завтрак и ретироваться в библиотеку, насвистывая себе под нос.

- Мама, я все новости тебе уже сообщила, но остальное касается только меня и Мэдисон, к тому же, в письме содержатся личные переживания и секреты моей подруги, которые не предназначены для посторонних глаз.

- Это я посторонняя! – Искренне удивилась Оливия Коул, - я! Мать ее лучшей подруги, которая и под пытками не выдаст ни одного секрета! Я обожаю секреты, может быть, поделишься со мной? Я могла бы дать Мэдисон несколько советов. Все в Бате знают, уж кто и способен давать полезные советы, так это я. Помню, когда у нашей соседки миссис Купер подгорал пирог. Уж как она мучилась с ним, бедняжка. Что только не делала, а он каждый раз как назло наполовину сырой, наполовину горелый. Ты тогда еще малюткой была, не помнишь. Так эта бедняжка миссис Купер прибежала ко мне вся в слезах. Злополучный пирог опять не получился, а столько усилий она вложила в него, так хотела порадовать мистера Купера собственной стряпней. Ну я ее успокоила, напоила чаем и дала очень простой и полезный совет. Правда не помню уже, что я посоветовала, но зато с тех пор пироги у миссис Купер стали получаться что надо, потрясающие пироги. Она мне тогда один принесла в благодарность, мы его сразу с чаем и съели, помню, он был чудо как хорош. А после того, как она в Лондон переехала, я больше таких вкусных пирогов ни у кого не ела. Так что, дорогая, можешь без утайки все тайны мне поведать, я с радостью дам совет твоей подруге.

Алексис, из последних сил стараясь не рассмеяться, и довольная, что отвлекла мать от мыслей о странном молчании Кэтрин, поспешила ускользнуть, сославшись на необходимость встречи со знакомой, пригласившей ее прогуляться.

Саванна Райдер ждала подругу в парке, расположенном неподалеку от дома Коулов. Алексис с радостью поспешила ей навстречу. Мисс Райдер была одной из немногих, кто уже вернулся в Бат, хотя до конца летнего сезона оставалось еще целых две недели. Немного расстроенная родительским решением вернуться пораньше, она изливала досаду на свою добровольную слушательницу. Но Алексис не позволила ей полностью завладеть инициативой и нетерпеливо прервала знакомую, приступив сразу к интересовавшей ее теме.

- Ох, Саванна, но сколько же можно жаловаться, право слово! Вы почти все лето провели в Лондоне, неужто Вам больше нечем поделиться! Лучше расскажите о балах, магазинах, модных новинках, новых знакомствах, кавалерах. Все это так увлекательно! – Воскликнула Алексис, крутя в руках трость крошечного кружевного зонтика, защищающего от солнца, уже не такого яркого, но все еще опасного для белой кожи.

Саванна, недовольная тем, что ее так бесцеремонно прервали в самом центре длинного и нудного монолога о несправедливости и толстокожести родных, фыркнула и процедила сквозь зубы:

- Балы, кавалеры, модные платья, Алексис, неужели это все, что волнует Вас? Поверьте, пробыв там почти три месяца, я абсолютно ничего нового не узнала. Модные новинки все те же, мы абсолютно не отстаем от лондонских модниц; бальные комнаты – такие же шумные и душные, только лица другие; кавалеры – зануды неимоверные везде, и в Лондоне, поверьте, они ничем не отличаются от здешних зануд. Боже мой, Алексис, все так одинаково, все однотонно. Вам самой стоило поехать и убедиться в этом…  Ах, простите, я совсем запамятовала, что ваше семейство испытывает материальные затруднения, какая жалость, что эти проблемы не позволили Вам посетить Лондон, но не волнуйтесь, я уверена, там Вам бы очень понравилось. В Лондоне  полно жизнерадостных людей, в ряды которых Вас приняли бы с радостью и величайшим восторгом!

Выслушав эту речь, вызванную, скорее всего, недовольством от раннего возвращения мисс Райдер в Бат, Алексис обворожительно улыбнулась девушке:

- Ах, бедная Саванна, мне искренне жаль, что ты потратила время впустую в Лондоне. Как печально, когда человек не умеет развлекаться, когда балы не приносят удовольствия, а общение с молодыми людьми не интересует. Позволь только узнать, почему же ты так дуешься и жалуешься на родителей за ранний отъезд из Лондона, если так тебе там не понравилось? – Алексис взглянула на мисс Райдер с иронией и скрытым торжеством. Саванна недовольно фыркнула и попыталась найти достойный ответ на это туше. Не сумев сформулировать удачную остроту, которой она надеялась поразить собеседницу и поставить ее на место, мисс Райдер выбрала нейтральную тему для разговора и принялась без особого, впрочем, энтузиазма восхвалять красоты парка, по которому гуляли приятельницы. Полчаса еще они гуляли по парку, обсуждая прелести погоды и наряды прохожих, здороваясь с редкими знакомыми и стараясь не затрагивать темы, неприятные для обеих.

Завершив эту нудную прогулку, Алексис поторопилась проститься с забывшей уже небольшую ссору мисс Райдер. Заверив ее, что с огромным удовольствием примет саму Саванну и ее родителей в особняке Коулов, она поспешила домой на Мидоу-стрит, чтобы еще раз перечитать взволновавшее ее письмо и избавиться от неприятного осадка после общения с подругой.

Миссис Коул в одиночестве сидела за столом и пила остывший чай. Мигрень, вызванная недавним нервным расстройством, давала о себе знать пульсирующей болью в висках, еще более усилившейся после мыслей о Кэтрин Бэйли.  Дочь была приглашена знакомой на прогулку и, покрутившись у зеркала, чрезвычайно довольная собой убежала. Муж заперся в библиотеке с управляющим – мистером Лоудом, чтобы обсудить положение дел с их поместьем Темпл-холл. Из-за нескольких неприятностей, вылившихся в целый ряд крупных проблем, в прошлом году оно почти не принесло дохода, вследствие чего летнюю поездку в Лондон пришлось отменить. Миссис Коул, во всем поддерживающая мужа, с гордостью и почти с радостью согласилась остаться в их доме в Бате. Она со с трудом скрываемым чувством превосходства сообщала всем подругам и знакомым о своей помощи мужу, бескорыстном, самозабвенном участии в устранении проблем в их поместье, полном отречении от собственных нужд ради блага семьи. Что она забыла в этом Лондоне? Она почти совсем и не хотела ехать в этот огромный пыльный город. Разве это признак хорошего тона, проводить каждое лето именно там? Да и нет ничего особенно примечательного в нем; она не сомневается, что проведет лето в Бате ничуть не хуже, чем ее милые приятельницы в Лондоне. И чуть ли не сочувствовала несчастным, вынужденным коротать все лето в «этом пыльном городишке», промакивая маленьким платочком повлажневшие от чрезмерной чувствительности и сострадания подругам глаза. Но сейчас, утомленная одиночеством и бездельем, она уже жалела о своем вынужденном заточении в родном городе. Весь запас бравады и чувства собственной значимости испарился, поэтому, разрываемая такими мыслями, мигренью и нарастающим раздражением, она поднялась в комнату дочери и открыла ее секретер.

«Милая, Алексис!

С радостью  спешу тебе сообщить, что совсем скоро мы возвращаемся в Бат. Когда матушка сообщила мне эту новость, я еле удержалась от дикого веселья и прыжков, которые привели бы ее в ужас. Ты же знаешь, дорогая, какая она приверженница строгости и приличий. Как ни весело и просто замечательно было в Лондоне, но я ничуть не кривлю душой, сообщая о своей радости после ее заявления. Я так рвусь и тороплюсь домой, что, кажется, дам фору любой служанке в сборе вещей. Ах, милая Алексис, Лондон прекрасен, но я, припоминаю, писала об этом в первых письмах, но тогда еще не было у меня таких хороших знакомых.  Алексис, мы с матушкой посещали столько балов и приемов, что я и со счета сбилась, почти каждый вечер у нас был занят и расписан, к сожалению, мы не смогли ответить на все приглашения, а ты знаешь, как я обожаю танцы. Но моя матушка заявила, что не пристало молодой леди появляться на всех танцевальных вечерах, организованных молодежью. Но я и не жалуюсь, я и так достаточно натанцевалась. Но хочу тебе рассказать о наших новых знакомых – Доннели. Ах, до чего приятные люди. На их приглашения матушка всегда отвечала согласием, даже если папа не мог нас сопровождать. Сэр и леди Доннели – почтенная пара, но, не смотря на возраст, молодятся неимоверно, почти каждый вечер собирают у себя в доме молодежь и устраивают танцы. Такие оба энергичные и веселые, их балы и вечера славятся на весь Лондон. А неделю назад к ним приехал сын. Красавцем его не назову, но такой мужественный и серьезный, у меня даже сердце на секунду перестало биться, когда меня ему представили. Он не в пример родителям замкнут, строг, не чопорен, но суров. Даже удивительно как у таких задорных родителей может быть такой серьезный сын. Но серьезность не мешает ему танцевать на родительских балах, шутить и иногда смеяться.

Об остальных знакомых и сказать нечего, обычные скучные пожилые пары, знаю, так думать, а особенно писать,  нельзя и стыдно, но я уверена, ты меня не осудишь, дорогая. Чуть не забыла, на нескольких вечерах встречала Натаниэля, он просил передать в письме вам привет, сообщить, что у него все хорошо. Знаешь, ходят слухи, что он собирается жениться, но я думаю это всего лишь сплетни. Он такой замкнутый, перемолвится несколькими вежливыми словами и удалится. И так все время.

Я так скучаю, Алексис. Я еще в нашем лондонском доме, но все мои мысли уже в Бате, рядом с тобой, дорогая. Ах, если бы я могла раздвоиться, я бы оставила одну половину рядом с тобой, чтобы ты не скучала. Как жаль, что ваше финансовое положение помешало вам поехать с нами в Лондон. Твое отсутствие – единственное, что омрачало мои веселые дни в Лондоне (впрочем, Мэдисон в каждом письме выражала свое сожаление по поводу отсутствия Алексис в этой «столице веселья», чем вызывала на лице подруги  нежную признательную и в то же время лукавую улыбку, а в сердце – приступы благодарности и любви к верной подруге).

Мама сейчас полностью поглощена сбором вещей. Я брожу по дому и скучаю по Бату, по тебе, уже хочется поскорее очутиться дома. Но, знаешь, дорогая, сообщу тебе по секрету, что существует одна причина, по которой я бы хотела задержаться в Лондоне. Это один джентльмен. Мне даже страшно доверять этот секрет бумаге, но я рискну. У меня сейчас такое странное ощущение, я испытываю такие новые, неизведанные чувства, даже не знаю, нравится мне это или нет. Его имя я пока вынуждена держать в секрете, но скоро, моя подруга, ты все узнаешь, я лично назову его имя, тебе на ухо и так тихо, чтобы даже ушастые стены не услышали. Но я кончаю, матушка зовет меня, чтобы я помогала со сборами, ведь мы выезжаем через 4 дня, а дел уйма.

Чуть не забыла! Матушка передает пламенный привет миссис и мистеру Коулам и тебе, дорогая. Сама она не может написать,  она совсем утомилась с этими сборами, прислуга помогает, но и за ними надо следить, чтобы не забыли, не перепутали чего, и надеется, что верная подруга простит ей вынужденное молчание.

На этом кончаю, следующий разговор наш произойдет уже воочию. Жди меня, дорогая Алексис!»

Миссис Коул сидела на стуле, изумленная и обрадованная… Кэтрин, милая Кэтрин ее не забыла, а просто чрезмерно занята; она простила ее в ту же минуту. С Натаниэлем вне сомнения все благополучно, а то она уже задумывалась, не пора ли начинать волноваться за не в меру спокойного и скрытного сына. Даже не удосужился написать ответ на ее целых три письма, которые она послала с интервалами в день, поскольку, накопившейся информации и новостей было так много, что в одно письмо попросту не поместились. И не важно, что последнее было отправлено вчера, первое уже должно было дойти, а если и не дошло, неужто трудно почувствовать сердцем желание матушки и чиркнуть пару-тройку листиков, чтобы она не скучала в одиночестве в пустом Бате. Вот и о невесте даже не уведомил своих родителей, ждущих этого события с великой надеждой и чаяниями на родство с достойной и благородной семьей. Единственная назойливая мысль омрачала радость, она растравляла спокойствие миссис Коул, заставляя стонать про себя от невыносимой печали и боли – всем весело, в том Лондоне! И без нее!

В этот, наполненный душевными треволнениями миссис Коул, момент в комнату влетела Алексис, принеся с собой благоухания парка, лета и счастливой молодости, не омраченной никакими глубокими переживаниями. 

Девушка обнаружила мать, сидящей у собственного секретера с листом в руках, подозрительно похожим на письмо Мэдисон. Издав тонкий  писк, она, пыша праведным  гневом и чувством попранного доверия,  направилась к матери. Миссис Коул, слегка оробев, наблюдала за приближающейся дочерью:

- Дорогая, ты так скоро обернулась…

 И быстро убедившись в том, что робость не лучший помощник в данной щекотливой ситуации, она, взяв себя в руки, заявила обвиняющим, раздраженным тоном:

- Что значит все это, Алексис!? Неужели укрывательство и ложь так глубоко поселились в тебе, что ты не нашла необходимым уведомить меня сначала о скором приезде милой честной Кэтрин, а после еще и скрыть от ранимого материнского сердца весточку о сыне! Как хорошо, что мне вздумалось самой прочесть это письмо. Страшно подумать, что могло бы произойти, не сделай я этого (что могло бы произойти, миссис Коул как-то не подумала сообщить)! Натаниэль нашел невесту, а ты, дорогая, забываешь упомянуть о столь важной перипетии в жизни брата. И кому! Мне, его матери! – Последние слова она уже произносила дрожащим голосом, плаксивый тон которого так соответствовал внутренним волнениям.

 После длинной речи леди Коул, наполненной возмущенными фырканьями и жалобными вздохами, сменявшими друг друга, по мере того, как подходил к завершению ее монолог, все негодование Алексис постепенно испарилось. Слушая это небольшое выступление, по горячности и экспрессии могущее послужить примером многим ораторам, которое как всегда сменило обвиняющий тон на жалобный, девушка простила матери этот неприятный фортель. В памяти, к тому же, еще свежи были воспоминания об утреннем инциденте.

Алексис поцеловала мать в щеку и, взяв с нее обещание больше не пробираться в ее комнату и не читать писем без ее на то позволения, благополучно помирилась с Оливией Коул. После этого она взяла матушку под руку и отправилась вместе с ней пить чай и обсуждать письмо, внесшее в это утро и их жизнь столько свежих переживаний.

А мигрень оставила в покое организм леди Коул еще в середине ее эмоциональной речи, между словами: «страшно подумать» и «что могло бы произойти».