Дом девяти этажей

Тихо,

Следуя древним инстинктам,

Плавно взлетает в небо

Дом девяти этажей.

Кто-то

Замер на лестничной клетке

С полным ведерком кайфа,

Так удивленно

Летит 9-этажный дом…

                         Сплин "Дом девяти этажей"

У Василия Макарыча тоже не было "Жигулей", зато, у него была хорошая жена, чудесная дочка и еще трое внуков в придачу.  Он давно отошел на пенсию и теперь почти каждый вечер, если у него не находилось других дел, он выходил во двор, туда где на скамейке посреди двора, его ждал Максим Петрович с уже расставленными шахматами. Так было и в тот вечер. Петрович ехидно улыбался, протирая стекла очков.

- Три пачки Макарыч! Импортных!

- Да помню я, помню…. – он сел напротив – ничего, мы еще отыграемся!

- Ну-ну… как бы ты Макарыч без штанов не остался!

- А это уж не твоя проблема, двигай давай, чего ржешь то?

  А с верху, с высоты седьмого этажа как обычно донесся голос Нины, дочки Макарыча:

- Отец! Опять без шарфа ушел! Ну простудишься же, ну ей богу, как маленький!

Тот по обыкновению небрежно отмахнулся рукой и сделал ход. Игра началась. А позади, то и дело, подмигивая желтыми огнями окон, стоял девятиэтажный дом. Кто-то спал, кто-то готовил ужин, кто-то делал уроки или курил на балконе – дом жил своей "домашней" жизнью, тихой и мирной, и только иногда, когда во двор врывался ветер, можно было разобрать чуть слышное "у-у-у-у-у…" доносящееся из водосточных труб. Но если кому и удавалось услышать низкий, протяжный "голос" дома, то никто никогда и представить не мог, сколько печали, сколько дикой тоски было заложено в его стонах, и никто не знал, о чем думал дом в такие вечера и о чем ему шептал ветер.

Макарыч взял коня и уже был готов поставить его на клетку, когда вдруг услышал это.

- Ты чего? – Петрович уставился на замершего с конем в руках Макарыча.  

- Слышал?

- Чего слышал? Ничего я не слышал.

Макарыч вслушивался в вечернюю тишину.

- Да было же…

- Ты Василий меня за нос то давай не води, я на такие фокусы не клюну

Он хотел сказать еще что-то, но вдруг услышал, отчетливо, словно это донеслось из его груди. Странный стон разорвал двор. И было в нем что-то пугающее, что-то пронизывающее до глубины души, и казалось, что этот стон хранил в себе миллионы лет…. Так плакал дом.

На мгновение жизнь остановилась. Все, кто были в доме, или рядом – буквально замерли на месте, не в силах ничего сделать. Они не просто услышали, они почувствовали все, о чем стонал дом.

А потом затрещали окна. Земля содрогнулась, и повсюду на асфальте побежали тонкие ручейки. "Жигули" взвизгнули. В несколько секунд все окна дома разом вспыхнули светом и сотни глаз устремились на улицу. Дом дрожал. Бросив фигуру Макарыч словно десятилетним мальчишкой побежал к дому. Он не понимал зачем он это делает, но уже не мог думать. В ту секунду, когда дверь подъезда закрылась и Макарыч упал на бетон, дом дернулся, и подался вверх. На улице, стоял раскрыв рот Максим Петрович.

Девятиэтажка летела…. Жители района, выбежавшие на улицу, наблюдали, как медленно полз по небу дом девяти этажей, растворяясь в темном, вечернем небе….

Прошел год. Яму закопали и засадили цветами. Хорошие теперь там растут цветы, красивые. Вокруг, все так же храня неловкое молчание, стоят блеклые пятиэтажки. И каждый вечер выходят на улицу старушки и устремляют свои взоры к небу. И то и дело из темноты доносятся их голоса, и кто-то вздыхая произносит: "Ах, что нынче твориться, что твориться…." Но как только во дворы забегает ветер, и трубы заводятся в тоскливом стоне, голоса стихают, и в каждое сердце, в каждую частичку души, проникает впитавшее в себя миллионы лет "у-у-у-у-у…."