Эссе

Смерть черновика

Опять я печатаю. Здесь и сейчас, в конкретную минуту. Слова побуквенно со стуком клавиш появляются на экране. Это происходит быстро, можно сказать «безболезненно». Слишком быстро. Не понравилось – они исчезают. Сразу, все вместе. И опять стук клавиш – синкопами с затактами-раздумьями. Напечатано предложение. Абзац. Страница. Обдумываю. Или так: Предложение. Обдумываю. Абзац. Обдумываю. Страница. Обдумываю. Так? Как угодно. Рефлексия текста происходит «в паузах». Часто текст опережает, опорожняет или перегружает мысль. Приходится осознавать написанное. Труднее не придумывать, а осознавать, именно осознавать. Я практически не властен над рождением мысли, я только воспитываю этого капризного ребёнка. Причём, если мне не нравится с ним возиться – сотру: сдам в детдом и забуду. Никто меня не осудит, никто меня не накажет. Написанное измеряю страницами. Горжусь. Считай, готовая книга – распечатать только!

Я ещё помню время, когда в детстве у меня не было компьютера, когда я писал на бумаге. Совсем другое время было; ощущение было другое.

Когда-то, когда у меня уже появился компьютер, я стал задумываться над новым, некомфортным ощущением, возникающим в процессе письма, точнее, печатания. Сначала было непонятно, из-за чего оно. Но потом озарило: «У меня отняли черновик! Что же теперь со мной будет?» Ощущение дискомфорта сопутствовало мне и даже сейчас не оставляет. Снизилась чувствительность: писать надо постоянно, в электронном формате это удобнее, быстрее. Но задумываться над этим вопросом я не прекратил.

Собственно, это небольшое сочинение – попытка прояснить «состав преступления»: вину, обстоятельство, найти пострадавших, выдвинуть обвинения. Я не знаю, к чему приведёт это расследование, именно потому, что оно «расследование». Поэтому также мной выбрана такая художественная форма – «эссе». Ещё – в этом сочинении я буду опираться, в основном, на собственные ощущения, связывая их собственными мыслями: отсутствие знакомых авторов, которых бы занимал этот вопрос, тому виной. Надеюсь, что меня может услышать кто-нибудь заинтересованный. Он завяжет диалог, который, перерастя в полилог, в свою очередь, начнёт выявлять заветную и желаемую объективную реальность.

Сделаем ещё одну оговорку и двинемся в путь. Информационное общество вынудило писать самостоятельные тексты практически всех, каким-либо образом связанных с ним. Меня интересуют процессы, происходящие именно с этим человеком – «человеком пишущим». Причём, меня более интересуют те люди, которые молоды, которые с самого начала своего практического письменного творчества столкнулись с электронной формой печатания текста. Очень интересно было бы рассмотреть переход от печатной машинки к компьютеру, но, к сожалению, я не обладаю достаточным багажом опыта, чтобы говорить об этом.

 Я считаю, что изменения, происходящие в языке, его организации, порождают изменения в человеческом сознании. Конкретный пример этой взаимосвязи, актуальнейшее сейчас изменение  - исчезновение черновика, повлекшее за собой изменение сознания «человека пишущего».

Немного нестандартное и своеобразное начало моего эссе продиктовано желанием более живо представить сам исследуемый процесс и стремлением побудить читателя к собственным ощущениям и размышлениям по поводу электронного печатания.

Проясним смысл и значение самого понятия «черновик». Черновик – некоторое пространство, в котором происходит отбор мыслей, выстраивание грамматических конструкций, служащих основой создаваемому тексту. Он обычно чётко отграничивается от этого готового продукта отношением к нему самого автора. Черновик часто читает только он сам или очень близкие люди, для черновика характерен постоянный эксперимент и проч.

Что же произошло с ним, с Черновиком? Он исчез, по крайней мере, для меня. Его нет, когда создаётся текст, даже, конкретно, этот. Это объясняется особенностями печатания в текстовом редакторе: здесь проблематично и практически невозможно зачеркнуть текст, его приходится просто стирать. В результате забываются многие черновые, «зачёркнутые в небытие» мысли. Текст перестраивается множество раз. Возникают и исчезают с большой скоростью новые мысли.

Ты устаёшь, проделывая множество ненужной работы. На листе бумаги она просто оставалась бы, к ней можно было бы всегда вернуться. Часто бывает, что через час-два письменного труда перед тобой опять белый экран. Уходишь спать или заниматься другим делом неудовлетворённый, без хотя бы малого результата. А черновик, даже самый гадкий, всегда можно достать из мусора, перечитать и извлечь уничтоженные в пылу самокритики мысли – чтобы потом двигаться сначала, но не «с нуля».

Черновик предполагает медленную скорость письма – ручкой по бумаге. Печатание происходит значительно быстрее: грубо говоря, вместо одного рукописного слова возникают три-четыре. Предложения становятся перегруженными словами, которые неосознанны, рискну сказать больше, они приходят из подсознания. То есть, разум упускает власть над словами, из-за чего потом ему приходится бороться с подсознанием, что очень трудно. Борьба сознания и подсознания «кровопролитна»: человечество до сих пор не может решить, что из них стоит во главе.

Меняется также и характер рефлексии текста автором. В черновике, двигаясь от предложения к предложению, даже и не думаешь о том, что будущий текст представляет целиком. На печатной странице всё как на ладони: на виду большее время находятся «глобальные» процессы. Начинаешь думать о том, как предложение «смотрится» не только относительно «родного» абзаца, но и более масштабных фрагментов текста. То есть, становятся видны смыслы, определяемый контекстами более высокого порядка.

Особую роль в процессе письма играет восприятие пишущим своего текста как страницы из книги. Поясню: сейчас множество научных трудов, художественных произведений и проч. существуют в электронном виде. Создаётся впечатление, что между «твоим» и «чужим» (Пушкинским, Лермонтовским, …) нет никакой разницы. Раньше, читая книгу, человек явно осознавал её отличие от кипы своих измаранных листов.

В результате, стирается грань между классическими авторитетами и самим пишущим. Ведь не нужно издавать свой труд. Текст, распечатанный, выглядит точно так же, как и книга. Наступает желаемое самоудовлетворение, часто ничем не обоснованное. Получается, что каждый вправе писать по своим законам, не равняясь ни на кого, создавая, в итоге, такой же бессмертный «продукт».

Я могу перечислить ещё ряд подобных наблюдений, но считаю их в данный момент излишними. Ранее мной было заявлено, что цель этого эссе – привлечь к дискуссии. И тем лучше будет, если я, не растекаясь мыслью по древу, отчётливо произнесу в ней первую реплику, то есть, выскажу аргументированный тезис. Сейчас, как мне кажется, лучше перейти непосредственно к его сути: выяснить, как же, в какие стороны произошли изменения в сознании «человека пишущего»?

Из вышесказанного следует, что ещё более повысилась человеческая самооценка, изменилось положение человека относительно других индивидов: возникла необъективная оценка собственных действий и действий других, которая ещё более возвысила среднестатистического человека над животным миром и себе подобными. Наградой за это всё стала большая раздражительность и усталость; конкретный результат более низкого уровня и качества, чем ранее.

Одним словом, общество всё дальше и глубже уходит в самодостаточное информационное пространство, сутью которого является перетекание больших объёмов информации, практически не сопровождающееся появлением нового знания.

По моему мнению, «смерть черновика» - один из последних этапов смерти авторства, когда  конкретный текст принадлежит всем и неважно, кто его создал. Теперь автор («человек пишущий»), лишившись черновика, являвшегося переходным звеном между ним и готовым текстом,  уже ничем не защищен от законов готового текста и принадлежит вместе с ним читателю, являясь читателем самого себя: субъект и объект сходятся в этом едином тексте.