Иванов, бывший олимпийский чемпион по бегу на короткие дистанции, даже спившись, окончательно не потерял спортивной формы.

К примеру, он мог за пять минут до закрытия магазина, успеть сбегать туда за бутылкой, скрыться от сотрудников милиции, или от не слишком приятных собеседников, да и вообще, бывшие спортивные достижения ему сильно помогали в жизни. Правда, про олимпийские заслуги он редко кому  рассказывал. Прошлые приличные знакомства давно потерялись, а перед новыми  знакомцами  не хотелось раскрывать душу. Но иногда, в минуты алкогольного сатори, он чувствовал к людям приступ братской любви и его язык непроизвольно развязывался. Вот и сейчас, сидя на лавочке в заброшенном парке, заваленном листьями и мусором, Иванов выпил стакан вина, посмотрел на склоняющийся к закату солнечный диск, улыбнулся и поведал  очередным собутыльникам свою историю.

- И вот эту руку, - Иванов показывал  ладонь, - сам Брежнев жал!

Собутыльники такое пьяное откровение приняли в штыки.

-Не гони, какой ты чемпион! - кричал местный алкоголик Витя. - Дурак  ты, а не чемпион! Мужики, этот дрыщ  говорит, что чемпионом был олимпийским!

Мужики, имеется  в виду, местный конгломерат бомжей,  непонимающе таращили глаза.

- А знаешь, кто мне эту руку жал? -  Витя, совал под нос Иванову свою маленькую грязную ручку, - ее сам Горбачев жал!

- И ты ее с тех пор не моешь? - пошутил Иванов.

- Чего...? - с неясной обидой промямлил Витя.

-А мне знаешь, кто эту руку жал, - вмешался бомж Паша, тряся  волосатой лапой, - сам Жаботинский жал! Знаешь, кто такой Жаботинский? Ты!?

Конечно, Иванов знал кто такой Жаботинский, и был лично   знаком с легендарным штангистом. Но, сейчас заявлять об этом было бессмысленно, потому что волна пьяного просветления  уже разбилась о рифы непонимания. Ему стало противно и скучно. Даже оскорбления не задевали спившуюся, но гордую душу Иванова. Он понимал ненависть и злобу этих людей, потерявших в жизни все. Хотя,  терять им было особенно не чего... Пьянство - психушка – улица. Увольнение - пьянство - кража - тюрьма – улица. Развод - пьянство - белая горячка - психушка – улица. И тому подобное. Именно по этому принципу работал конвейер по изготовлению бомжей в девяностые годы.

- Ты чистенький, значит, чемпион олимпийский, значит, - орал, распаляясь, Витя. - Ручки моешь! А, какого хрена ты  по помойкам лазаешь, да бутылки собираешь?

- Медаль покажи, чемпион, - сказал Паша и откусил  от грязного куска хлеба.

- В натуре, медаль покажи!  - заорала какая-то пьянчуга.

Это был удар ниже пояса. Действительно, сейчас эти люди задели за живое, за самый больной нерв, заскорузлым прокуренным пальцем ткнули в заживающую рану души. Иванов с отчаянной злобой оглядел собутыльников и опустил глаза. Он ничего не хотел говорить.

-Ну, что молчишь? - басил Паша.

- Да, протрепался он, мужики! - победоносно заорал Витя. - Трепло долбанное!

- Аааа, хрен дрисный! - визжала пьянчуга.

Бомжи с веселой  злобой смотрели на Иванова.

- А мне говорит - руки не мою! А сам, падла, трепло гнилое! Руку ему Брежнев жал! Хрен он тебе жал, а не руку!

Иванов не выдержал и ударил Витю по лицу. А потом, побежал. В след ему, догоняя, летели отборные маты. Но, он убегал от них, убегал от людей, от реальности, от самого себя. Иванов бежал к ней, к своей возлюбленной, к своему счастью, к надежде и последнему оплоту жалкого существования.

Ворвавшись в комнату  коммуналки, он бросился к столу и, пошарив рукой под его крышкой, достал, спрятанную в углублении, желтую коробочку. Это была армейская аптечка. Иванов открыл ее и вытащил бумажный сверток, туго перетянутый синей изолентой. Плача, дрожащими руками, он разорвал газетную бумагу, и обнажил медаль.

В лучах заходящего солнца ее полированная поверхность ярко блестела и свет, как божественный прожектор, осветил лицо Иванова. Он улыбнулся, поцеловал  медаль и прижал ко лбу холодный металл. Слезы мгновенно высохли, а обида и злоба отступили.

- Никому тебя не отдам, никому не покажу, - безумно шептал он, прижимая медаль к сердцу. - Не пропью, не потеряю, не продам, не пропью...не ..про …не …

 Глаза Иванова закрылись. Он был уже не здесь.

Вскоре, облезлые стены коммуналки утонули в реве трибун, а потолок превратился в яркое июльское небо.  Московская олимпиада, 1980 год.

Иванов на дорожке, секунды до финиша. Кому-то секунды, а кому-то двести ударов сердца! И каждый удар на счету. Иванов  видит, как на пятки наступает кениец по четвертой, как за полшага от него несется американец. Скоро последние метры и рывок! И надо рвать! Рвать связки, мышцы, сухожилия, но только прийти первым! Только  не уступить, не потерять победу! Не ПОТЕРЯТЬ медаль, достойную твоей страны! Никому, никому не отдать ее!!

Мысли в голове превращаются в удары. Каждый толчок крови – это приказ: «Не потерять, не отдать, не упустить!»

Тело Иванова стало волей, волей к победе, каждая клетка, каждый атом жаждут ее!

Вот  последние метры и рывок! Трибуны взрываются, с них скандируют: И-ва-нов! И-ва-нов! И-ва-нов!" 

Рывок!

Рывок!!

И - победа!

Ура!!! - кричат с трибун.

Счастье, великое, бесконечное счастье охватывает душу Иванова. Он бежит,  раскинув руки, как будто хочет обнять всех.  Всех людей на трибунах, всех  телезрителей,  смотрящих на его с голубых экранов, всех кто увидит его улыбающееся лицо с полос газеты «Советский спорт»,  всех жителей огромной страны СССР.  От холодных северных морей, до жарких песков Узбекистана, от ветреных Курильских островов, до Калининграда раскинулась она. И сейчас,  Иванов так чувствует радость этой великой страны, что сердце его готово разорваться в груди. Поэтому он бежит и улыбается, просто бежит и смеется от счастья.

К нему подбегает какая-то девчонка в кокошнике и сарафане, быстро целует в щеку холодными от волнения губами и вручает букет цветов.

Иванов  хватает букет и бежит дальше вдоль трибун. А под ноги ему уже летят  десятки, сотни, тысячи цветов…

Ура, Иванов!

Потом был торжественный банкет, правительственная "Чайка" и зал президиума ЦК, где, еще не совсем дряхлый Леонид Ильич, поздравлял победителей, жал руку и по традиции, целовал в засос.

Но, больше всего Иванову запомнилась медаль. Он стоял на самой высшей ступени пьедестала почета, играл гимн Советского Союза - божественная, величественная музыка великой страны. По щекам Иванова текли слезы, а сердце бешено стучало от волнения и радости: Дум-дум-дум-дум-дум!

Иванов открыл глаза. Он лежал на полу, прижимая медаль к сердцу.  В дверь неистово стучались.

- Эй, Володька, ты чего там, сдох что ли?! - орал хриплый женский голос. - Просыпайся!

Иванов вскочил и быстро стал прятать медаль. Через минуту он открыл дверь. На пороге стояла Галька, соседка по коммуналке. Она была невысокой и тучной, однако при этом  подвижной и мускулистой, и могла, при желании, сильно дать в ухо.

- К телефону тебя,  - сказала Галька и ушла в свою комнату.

Ничего не соображая, Иванов прошел к черному телефону, висящему  на стене в коридоре. Его трубка беспомощно болталась в воздухе.

- Алло, - сказал Иванов, с похмельной хрипотой в голосе.

- Алло, - ответил голос с сильным американским акцентом. - Мистер Иванов?

- Да, это я.

- Здравствуйте, мистер Иванов. Вас беспокоит Питер Джонс, из телекомпании ЭсТиВи.

- Кт..кто, от куда?

Иванов прокашлялся.

- Я продюсер из американской спортивной телекомпании ЭсТиВи Питер Джонс. Я веду  шоу, где мы снимаем репортажи про олимпийских чемпионов. Про бывших чемпионов.

Мысли стали приходить к Иванову. Тяжело, скрипуче.

- Откуда вы про меня узнали? - спросил он после некоторой паузы.

- О, Владимир Владимирович, неужели вы считаете себя настолько забытой персоной? - засмеялся голос. Вы - мировая знаменитость! У вас золотая олимпийская медаль, пусть даже и давно полученная! Мы просмотрели специальные архивы, где нашли вашу фамилию, а потом,  адрес.

Прошла короткая пауза.

- Что вы хотите? - нарушил тишину Иванов.

- Мы хотим, делать с вами репортаж. Простите, репортаж о вас. Вы согласны?

Иванов не нашелся, что ответить

Видимо, поняв его замешательство, голос продолжил: " Мы знаем про все ваши трудности жизни, и готовы помочь вам. Возможно, посмотрев этот репортаж, найдутся люди, которые вспомнят вас".

Иванов молчал.

 - Соглашайтесь, - настаивал голос в трубке. - Мы, понимаем ваше положение и хотим вам лучшего.

- Ладно, - ответил Иванов. - Когда вы приедете?

- Через день, а может два, вас навестит наша съемочная группа. В любом случае, вам позвонят заранее.

- Хорошо, вы точно знаете мой адрес?

- Знаем.

- Ладно, тогда до свидания мистер..ээ…

- Джнос,  - подхватил голос, -  До свидания, Владимир Владимирович.

Иванов положил трубку, пошел к себе в комнату и упал на диван.

 - Белая горячка, - подумал он. - Пойду и повешусь!

Голова шумела, а во рту чувствовался отвратительный привкус, который уже давно поселился и в душе. Естественно, не было никакого желания жить. Нужно было  опохмелиться, и спасительная мысль пришла сама собой.

Иванов встал с дивана и пошел к Гальке. Она возилась на кухне, где сильно пахло капустой и луком. Видимо, варились щи.

- Здорово Галь, - сказал Иванов.

- Здорова корова, чего надо? - ответил та, нарезая лук.

- Это...Галь, займи полтинник до завтра, - робко произнес Иванов.

Галька подняла на него покрасневшие  влажные глаза.

- Похмелятся собрался, алкаш?

- Кого похмелятся, Галь, лечиться...

- Лечиться тебе давно пара, пьяница. Прибежал вчера, как угорелый, а потом всю ночь чего-то во сне орал.

Иванов что-то смутно вспомнил.

- Галь, душа болит, помоги, ты же женщина... - заныл он.

- Женщина, женщина, - Галька сбросила лук в кастрюлю и стала вытирать руки о фартук. - Мы пашем, как проклятые, а вы, собаки, только пить, да по улицам шататься. Да, у баб деньги просить. Не стыдно ли, а?

-Галя, у меня скоро денег много будет,- Иванов старался не смотреть ей в глаза. - Серьезно говорю.

- У тебя, много?!- улыбнулась Галька. – Да, не смеши ты, откуда у тебя!

- Будут, будут, я тогда тебе...

- Ты мне, сколько уже должен? Помнишь?

- Помню. Все отдам, до копейки. Я же говорю - будут у меня скоро деньги. Выручи Галь!

Галька скривила голову на бок, и, прищурившись редкими ресницами, посмотрела на Иванова.

-Жалко вас дураков, - сказала она, доставая из кармана фартука мятый полтинник.

- Спасибо Галя, спасибо! - прижимая к сердцу руки, промямлил Иванов.

Потом взял деньги, откланялся и выбежал из квартиры.

На детской площадке, возле дома Иванов заметил человека лежащего в песочнице. Человек был одет в мятый пиджак, спортивные штаны и лежал лицом вниз, частично присыпанный песком. Присмотревшись, Иванов узнал в человеке Санька – своего приятеля.

- Эй, Санек! - потряс он его за плечо.

Тот повернул голову и Иванов   увидел, что его лицо было разбито. Один глаз заплыл,  на лбу и скулах проступали синяки и шишки.

Санек открыл единственный глаз и мутно посмотрел на Иванова.

- А, Володя, - слабо прохрипел он.

- Кто это тебя так? - спросил Иванов, глазами указывая на синяки.

- Оставь меня Володя, помираю я, - сказал тот и опять уткнулся лицом в песок.

- Эй, Санек,- Иванов снова потряс его за плече, - пойдем, похмелимся.

Санек дернулся, и как-то резво начал вставать. Иванов помогал ему.

По дороге в пивнушку Санек разговорился.

 - Володька, прикинь, в натуре! Сидим вчера с Петро на лавочке, никому не мешаем, не трогаем. Вдруг подходят четверо фраеров. Хрен знает кто! Один по пояс голый, синий весь, в портаках. Ну, видимо с зоны откинулся недавно. А,  другие так фраерки, левые.

Короче подходят. Здорово здоров. Поздаровкались. Они еще сходили, вина принесли.  Сидим, пьем, говорим. Тут Петро, начал их вино по стаканам разливать, а он же больной, у него руки трясутся постоянно. Ну, и бутылку их разбил нечайно. Те ему : " Ты что, сука, мимо льешь?!", и в морду! Я, было, кинулся, но мне с двух сторон по скулам - херак! И вот че!

Санек показал пальцем на заплывший глаз.

- Понятно - сказал Иванов.

- Меня то ладно, - продолжил Санек. - А Петро сильно отметелили, его скорая увезла. Суки, мля поганые! Веришь, нет, Володя, ты знаешь - я сидел, и тебе, как мужик говорю - была бы пика,  я  этим мудакам так рожи расписал в натуре, мама б родная не узнала!

Санек действительно отсидел девять лет за то, что в приступе ревности зарезал свою жену. Однако, это не мешало быть ему хорошим человеком, в глазах Иванова. С ним, он всегда мог поговорить по душам и доверял ему.

Подойдя к пивнушке Иванов купли два пол-литровых стакана вина. Мужики сели за столик.

- Ой, благодать! - сказал Санек, после протяжного глотка.

Иванов это тоже почувствовал. Наконец то вернулась способность трезво мыслить и рассуждать. Тогда он вспомнил телефонный разговор с неким мистером.

- Спасибо тебе Володя, гадом буду - не забуду, - сказал Санек. Его лицо разгладилось, даже отек глаза, как будто, стал меньше.

- Саня, можешь помочь? - спросил Иванов.

- Говно-вопрос, в натуре! Для тебя, все что угодно!

- У тебя дома костюм есть, можешь дать мне его  дня на три?

Санек замялся.

- Володь, понимаешь, меня Танька уже неделю, как из дому выгнала, у кумы живу.

- Саня, дело срочной важности, выручай!

- По бабам, что ли собрался?  - засмеялся Санек, обнажая железные зубы. - Или женится?

- Да кого женится, - махнул рукой Иванов. - Дело у меня, встреча деловая, очень важная.

Санек задумался.

- Ладно, коли так, - сказал он, после паузы, - пойдем домой.

Санек, как и Иванов, жил в хрущевке, но только не в коммунальной квартире, а в однокомнатной, доставшейся ему от родителей. Когда мужики подошли к облезлой двери, Санек нажал на звонок.

Дверь открыла Танька, его сожительница. С ней он познакомился по переписке, пока сидел на зоне. Это была маленькая худая женщина с жидкими, крашеными волосами и морщинистым, как печеное яблоко, лицом. Увидев избитого  Санька, она кинулась к нему на шею.

- Саня, Санечка, ну кто же тебя так, какая падла?

Санек обнял ее.

- Любит, - прошептал он.

-Не плачь Таня, волки позорные, в натуре за все ответят.

Таня и не думала плакать. Заметив Иванова, она покосилась не него: "Вместе пили?".

- Да нет, я с Петро был, - сказал Санек, - ему, вообще, досталось здорово. В больницу увезли.

- Ну, заходите тогда.

Обстановка квартиры Санька была затрапезной. Шкаф, телевизор в углу, протертый диван и посеревшие обои на стенах. В комнате постоянно пахло табачным дымом.

Санек подошел к шкафу и достал оттуда висящий на вешалке чистый, глаженый костюм-тройку. Этот костюм был его святыней. Именно в нем он сочетался браком с своей  покойной женой Анной, которую  любил, в прямом смысле, до смерти.

- На, Володь, пользуйся, - Санек протянул Иванову костюм. – Но, только осторожно, ты знаешь,  он мне  в натуре дорог.

- Не беспокойся Саня, как со святыми мощами, - заверил его тот, бережно взяв одежду.

- Так что за дело у тебя, скажи, а то сильно любопытно? - спросил Санек.

Иванов оглянулся на дверь в зале и понизил голос.

- Позвонили мне из телекомпании американской. Ты же Санек знаешь, я  как-никак чемпион олимпийский по бегу. Вот,  они хотят интервью взять, медаль мою увидеть.

Санек вдруг серьезно посмотрел на него. Потом вздохнул.

-Ты, чего Сань?

- Да, ладно, Володь, ничего..., - ответил Саня опуская глаза в пол. - Ты с костюмом только поосторожней.

 - Мужики, чай будете, - прокричала Танька из кухни.

Придя домой, Иванов повесил костюм на гвоздь, вбитый в дверь и решил больше не пить, а убраться в комнате. Хотя, убирать было особо не чего. Обстановка была настолько нищей, что дальше некуда! Старый, без посуды и стекла сервант, протертый диван, не нужный письменный стол с книжной полкой, в которой одиноко пылился роман Достоевского "Неточка Незванова"(остальные книги были проданы или разорваны на туалетную бумагу, но эту Иванов считал святой). Еще в комнате были не рабочий телевизор, холодильник "Бирюса" и  облупленный стул. Дополняли обстановку ободранные обои и прожженный ковер.

Судьба Иванова сложилась трагически и банально. Спортивная карьера, олимпийское золото, травма, уход из большого спорта. Потом была неудачная попытка стать тренером (чтоб быть им, у Иванова просто не хватило опыта), выпивка, развод и эта облезлая коммуналка. Зеленый змий крепко схватил Иванова в свои когти. Дело было в том, что Иванов до двадцати семи лет совсем не употреблял спиртного, и, как это часто бывает в таких случаях, первый стакан навсегда затащил его в липкую паутину пьянства.

Иванов был женат на женщине, по имени Тамара, но она ушла от него. Объяснялось это тем, что в свои тридцать, она еще молодая привлекательная особа, и не хочет проводить свою цветущую жизнь с алкашом-неудачником. После развода, она  вышла за муж за еврея, и уехала с ним в Израиль. Трехкомнатную квартиру Ивановых родителей они разменяли на две однокомнатных, а детей у них не было. Но, тогда это мало волновало Иванова. Он уже сильно пил и уход жены никак не воспринял. Оставшись один, Иванов начал потихоньку пропивать вещи в квартире и за полгода пропил все, что было. Потом, сменял однокомнатную квартиру на комнату в коммуналке с доплатой. Часть доплаты успел пропить, а другую сожрала инфляция. Жил тем, что подрабатывал разнорабочим или собирал цветной металл и бутылки. Деньги тут же пропивал.

Но была одна вещь, одна маленькая радость, ради которой Иванов существовал. Только она держала его на плаву, не давая окончательно утонуть в трясине пьянства. Иногда, в минуты душевной тоски и черного отчаяния,  он доставал ее и подолгу глядел на золотой, как солнце диск. И тогда, тоска и отчаяние отступали. Иванов словно переносился во времени на двадцать лет назад, вспоминал свою олимпийскую молодость, свою главную в жизни победу. Он вспоминал, что  его любили миллионы людей, кричали ему с трибун, аплодировали в зале ЦК. Он вспоминал прикосновение губ Леонида Ильича Брежнева, его сильное объятие и невнятную речь. И это доставляло ему  тихое, как огонек свечи во мраке,  удовольствие.  Конечно, Иванов понимал, что это всего лишь иллюзия, воспоминание. Но, медаль делала эти воспоминания не совсем иллюзорными, она придавала им форму, она была гарантом того, что все это с Ивановым действительно происходило.   А чем ему еще  было  жить? Да и разве, не бывало такого, когда  люди жили одними лишь воспоминаниями о прошлом?

«До свидания олимпийский мишка,  возвращайся в свой сказочный лес» - плакал Иванов.

Но сказочный лес молодости превратился сначала в непроходимый бурелом, а потом уменьшился до размеров болота, помещавшегося на дне водочной бутылки. И  только олимпийская медаль, не давала Иванову в этом болоте погибнуть.  Она возвышала его над всем этим пьяным сбродом, с которым  Иванову приходилось общаться. С начала, он любил хвалиться своей медалью перед ними, но, вскоре, заметив липкие взгляды, которые ложились на дорогой металл, он перестал показывать ее кому-либо. А через некоторое время перестал даже упоминать  о ней. 

Виной тому были странные события. В определенный момент   Иванову стало страшно  смотреть на медаль.  В то время, он как раз переехал в коммуналку и пропивал доплату.  Пил беспробудно. День начинался с того, что Иванов сильно опохмелялся, ложился спать, потом просыпался и снова напивался. Шел с бутылкой на улицу, встречал себе подобных, приводил их  в свою комнатушку. Там устраивались дикие пьянки, часто случались драки.   Дни, ночи - все смешалось в безумном хаосе! Из памяти Иванова выпадали целые вереницы дней. Бывало такое, что он приходил в себя, где ни будь под лавочкой, в неизвестном районе города и не мог вспомнить, как туда попал. Иногда, его забирали в вытрезвитель. Иногда, его избивали на улице и отбирали деньги. Но, он приползал домой, зализывал раны и снова начинал пить.  В  это лихое время, ему приснилось, что у него украли медаль. Проснувшись ночью в холодном поту, он кинулся к шкафу, открыл полку – медаль была на месте. Но, тень этого ужаса, что он потеряет ее, начала с маниакальным упорством преследовать его сознание, кошмары стали сниться все чаще. Поэтому, Иванов спрятал медаль в тайнике и смотрел на нее, минимум, раз в неделю. Чаще боялся и не знал почему. В отражении медали ему стали мерещится мертвые лица, крики умирающих и потоки крови.  Он  решил, что это от пьянства. Ибо, он сильно утомляется, постоянно глядя на яркий металл и надо смотреть реже.  Но, все же, после этого, любое упоминание о медали тревожило его душу.

Однако, звонок американца  зажег слабый огонек надежды.

Закончив нехитрую уборку, Иванов принял душ,  побрился и примерил костюм Санька. Он был немного маловат, но, в принципе, не плох.

- Ишь, как нарядился! - смеялась Галька. - Женщину, чтоль собрался привести.

- Зачем мне женщина, Галя, если ты есть, - отшучивался Иванов.

- Да ну тя к нечистому! – отмахивалась та.

Поужинав, Иванов пошел на стадион и сделал пробежку на сто метров. Пробежал их за пятнадцать секунд.

- Кое-что еще могу! - сказал он и тут же схватился за сердце. - Нет, уже не то…

Ночью ему приснился какой-то невнятный счастливый сон.