Размеры бабушкиного наследства были внушительными!...

Я почти не помню её.

Но нам с отцом, спустя много лет, доставался двухэтажный дом в эклектическом стиле на берегу озера. Почему спустя? Потому что из него давно хотели сделать музей имени бабушки, но папа отсудил свои права на это ветхое здание, и решил там жить. Многие осудили его за это предприятие: кто теперь живет в таких домах? Тем более, что дом требует реставрации, соответственно нешуточного вложения денег - которых у папы не было, и не предвиделось.

Мы плыли на лодке - так было быстрее. Отец гордо сидел у мотора, а я прикорнула на носу, и июльское солнце нещадно жгло мои плечи и лицо.

Я проснулась, когда лодка стукнулась о берег.

Один миг – и отец был на земле.

- Вставай! - позвал он, и направился к дому.

Какой же красивый был этот дом! Заброшенная усадебка - культурное наследие, поросшее плющом и сеточкой трещин-морщинок. Я поспешила выбраться из лодки.

Миновав лестницу, мы очутились на небольшой полянке. Из-под травы виднелись замшелые каменные плиты. Где-то неподалеку журчал ручей, легкий ветер носил по воздуху безвременно опавшие листья. Летние деревья укрывали этот постаревший, грустный дом. Теперь в нем жило только одно маленькое окошко. Самое крайнее на первом этаже. Папа говорил, что там второй год комната сторожей. Николай с женой держат огород на заднем дворе. Чем они живут в действительности - папа не знал.

У парадного входа мы услышали беспокойный собачий лай. Занавеска в маленьком окошке задрожала, через минуту нам открыла женщина лет тридцати пяти в стареньком домашнем платье. Из темноты донесся мужской голос, запах пыли и сырости.

 - Здравствуйте, - сказала женщина  приветливо и скромно, прибирая рукой волосы, - простите за наряд. Сегодня вас не ждали.

- Доброе утро, - ответил папа. – У нас много дел, мы постараемся вас не беспокоить.

- Нет - нет, все в порядке, проходите. Просто здесь очень давно никого не было.

Мы вошли в темноту. Шуршало платье, скрипел досчатый пол.  Робкая полоска света выбивалась из-под двери в конце коридора.

-  Мы с мужем очень давно не видели людей, - осторожно сказала женщина. - Вот - наша комната, располагайтесь здесь.

- Мы можем расположиться в другой комнате, если вам будет удобнее... - предложил отец.

- Нет-нет, другие комнаты для этого не приспособлены. Надеюсь - пока. Сами понимаете - там тридцать лет никто не жил, сядете на стульчик, он под вами сломается. Сами знаете - до нас, за домом никто не смотрел. А ветер с озера,холода, а за тем жара... Я буду очень рада, если этот дом когда-нибудь оживет. Но сегодня, сами видите, он мертв.

- Нет, не вижу.

Мы оказались в небольшой, тускло освещённой комнатке, разделенной надвое куском тяжелого полотна. С одной стороны было что-то наподобие гостиной со столом, диваном и древним телевизором, с другой - спальная: кровать и старый комод.

В углу сидел мужчина. Лицо его было в тени.

- Будем знакомы! Николай.

Он вышел на свет и протянул руку моему папе. Приветствуя отца, он все время смотрел на меня.

- Григорий, - ответил отец.

- Моя жена - Анна, - сказал Николай, обняв женщину за талию.

- Арина, очень приятно, - сказала я.

- Замечательно, - подытожил хозяин. - Давайте сначала выпьем чаю... Хотел назвать вас "дорогие гости", да язык не повернулся. Это получается не вы, а мы теперь у вас в гостях.

- Перестаньте, - сказала я. - Вы здесь давно живете, а я так вообще первый раз в жизни.

Хозяева вели себя осторожно, и эта осторожность проявлялась и в словах, и в движениях, и даже в тех взглядах, которыми они обменивались между собой. У меня же было четкое ощущение чужой территории. Это сложно объяснить, но войдя в дом, я попадала в иной мир, по другую сторону жизни. А жизнь нравилась мне значительно больше этого невосстановимого памятника архитектуры. Почему невосстановимого? Потому что отец решил забрать его себе. Но он и пальцем не шевельнет, чтобы изменить что-то. И не потому, что ему не жалко. Жалко, больше всех жалко. Но - ностальгия. Когда последний кирпичик сломается пополам, мой отец будет стоять посреди развалин, которые сам допустил, и чувствовать себя ребенком. Видеть свою комнату, комнату мамы, слышать её голос... И плевать он хотел на архитектуру с её памятниками. Это был дом его детства.

После чая мы все отправились на осмотр дома. Папа, словно хотел показать, что хозяин именно он, уверенно отодвинул портьеру со стены в коридоре, и открыл трансформаторный щиток.

- Нет света? - разочарованно спросил он.

- Какой же свет, - ответил Николай, снова глядя на меня, - поживете здесь - сделаете свет.

- День за окном, можно шторы открыть. - Предложила я.

- Отличная идея, - поддержал Николай, - десятки лет в этот дом не проникал солнечный свет.

Мне сразу захотелось спросить: почему? Но я не стала. Что он может ответить? Что по договоренности они живут только в той маленькой комнате... Какая же здесь тоска!

Папа поспешил на второй этаж, в детскую. Под ногами хрустел мусор, видимо, ещё с тех пор, когда бабушкиной семье пришлось очень быстро собираться, чтобы не увезли. Но их все равно увезли, и никто не знал куда. Папу отдали в детский дом, когда ему и пяти лет не было.

Краска облупилась с двери. Папа рванул ручку, дверь скрипнула и ударилась о стену. Детская. Сломанная кроватка, лошадка без ноги... Детское одеяльце на полу.

- Я прошу вас оставить меня здесь, - сквозь зубы проговорил папа. Не от злости. Он поспешил отвернуться. Я тихонько затворила дверь с внешней стороны.

- Пойдемте пока, я покажу вам другие комнаты, - предложила Анна.

Мы прошли мимо нескольких комнат, когда Николай незаметно исчез.

- А где ваш муж?

- Ему здесь не нравится, он ушёл.

- Почему он живет здесь, если ему не нравится? - возмутилась я, вспомнив оценивающий взгляд Николая.

Анна посмотрела на меня, как на человека непонятливого, и посчитала недостойным пускаться в разъяснения. Что ж - это их личное дело.

 - Я думаю вас больше всего заинтересует гостиная. Потому что кабинет, и спальня Ольги Федоровны разгромлены после обысков - там нечего смотреть. А в гостиной остался рояль, скатерть. Всякая ерунда.

Мы вошли в гостиную.

Там действительно был рояль, и порванные портьеры, сквозь дыры в которых тянулись лучи мутного пыльного света. Я подняла поцарапанную крышку рояля: клавиши были разбиты.

Из коридора послышались неразбочивые воскллицания отца. Кажется, он зашел в комнату матери.

- Я бы хотела выйти в сад, - сказала я Анне, - мне здесь очень неуютно.

- Вам тут жить.

- Нет, это папин дом, а не мой.

Анна улыбнулась. Её тоже не нравилось жить здесь, но больше, наверное, было негде.

Женщина осталась с отцом в доме, а я  поспешила на воздух. Летний зной обдал жаром мои обгоревшие лицо и плечи. Но это было лучше, чем затхлый запах давно ушедшего времени.

В саду, под тенью дубов и кленов, стоял каменный фонтан. Со дна возвышались проржавевшие трубы с цветками - наконечниками. Вдруг впереди меня что-то зашуршало: из кустов вышел Николай. Он был голый по пояс, и в руках держал небольшие грабли.

 - Почему вы ушли из дома? - поинтересовался он - За этими деревьями только наш  маленький огород, и больше ничего.

- Мне стало душно, - ответила я, спускаясь на дно высохшего фонтана.

- Могу вас заверить: на дне этого фонтана вы вряд ли охладитесь.

- Судьба у меня такая.

Николай улыбнулся, и протянул мне руку.

- Я покажу вам то, что вам понравится, - сказал он.

Я протянула руку. Николай сжал её в своих сильных и загорелых пальцах.

Мы вернулись к дому, и это немного расстроило меня. Впрочем, в дом не вошли. Николай показал небольшой сарайчик, совершенно незаметный, если стоять к фасаду лицом. Оказалось, там был летний душ.

- Нет, спасибо, - улыбнулась я, - я не буду сейчас мыться.

- Тогда пойдемте со мной. Повключаете мне воду, а то одному не очень удобно.

- Вы приглашаете меня с вами в душ?!

- Да. - Тихо и властно сказал он.

Я хотела возмутиться и закричать на него, но поняла, что это довольно бессмысленно. Кроме того - Николай оказался красив. Он был человеком жизни. Энергетиком, затерявшемся в собственных проблемах.

Я пошла следом.

Все произошло как-то сразу. Стоило мне случайно, из-за темноты, коснуться губами его груди. Руки Николая крепко сжали мое тело. Я включила воду.

Немного позже, когда Николай вытирал меня своим полотенцем, я вспомнила об отце.

- Ну!... - сказал мой случайный любовник, - люди редко замечают то, что происходит у них под носом!

Потом я пошла в дом, а Николай снова взял свои грабли, и отправился в сад.

Папа пил чай в комнате у Анны, и что-то болтал, эмоционально путаясь в мыслях.

- Ты где была? - спросил он укоризненно.

- У фонтана, - ответила я.

- Фонтан!... - прошептал отец, и его лицо расплылось в блаженной улыбке.

- Папа... - начала я.

- Да?

Я хотела сказать, что дом нужно непременно продать, потому что если продать - то его отреставрируют, и он будет жить. Но мне не захотелось разрушать нахлынувшую на отца радость.

- Мы обязательно придумаем что-нибудь, чтобы восстановить этот дом.

Но и эта фраза оказалась неуместной. Папа загрустил.

- Он будет другим. Это будет уже не мой дом, - сказал он.

- Да нет же! Он буде жить!

Папа глотнул чай, и отвернулся.

- Пап, поедем?

Он не ответил. Я вышла в сад к Николаю.

- Можно я побуду с вами? Папа ещё не готов ехать.

- Конечно,  - ответил Николай не отрываясь от грядки.

- Ну вы-то понимаете, что это место нуждается в реставрации? - отчаянно спросила я.

- Понимаю.

- А мой папа хочет оставить все, как есть!

- Что же я могу поделать?

- У вас есть ещё грабли? Я могу вам помочь.

Николай выдал мне грабли.

Мы с отцом уезжали поздно вечером. Анна и Николай провожали нас на берегу.

В лодке я снова задремала. Мне приснился Николай. Почему-то очень богатый. И словно бы он купил папин дом, и стал ремонтировать его. Выбросил с лоджии сломанный рояль, вынес и сжег старую мебель... А папа смотрел за всем этим - старенький, беспомощный, и тихо плакал. Но никто не замечал этого, и меня там не было. Потому что я пообещала себе, что больше никогда не вернусь к этим развалинам.

1 октября 2008 г.