«Холодно».

Холод свинцовыми иголками вонзается в кончики пальцев... Чувствуешь, как воздух проходит сквозь каждую твою клеточку и мозг начинает просыпаться, стряхивая с себя нагромождения сна, тумана и никотина.

Заледеневшими пальцами открываешь окно, чтобы точно, с гарантией...

Даже луна, кажется покрытой инеем.

Краем глаза замечаешь, что вода в стакане уже подернулась тонкой корочкой льда... И ты сама уже леденеешь...

Даже плакать не получается... Слезы застывают, едва успев, выкатится.

Скорее по привычке, не отдавая себе отчета, чем осознанно, прикуриваешь сигарету, с трудом воткнув ее в посиневшие губы. Прикусываешь кончик сигареты, пропитывая непривычное к свежести тело ядом.

Не видеть солнце... не надо, не стоит... Чувствуешь себя хрустальной статуэткой... Такая же холодная и такая же мертвая. Резко поседела... Не только от инея, но уже не важно... Затушила сигарету в руке, не почувствовала...

                  «Иной раз...».

Иной раз думаешь, что убьешь их всех... Что хватит и сил и ненависти... Кажется, нет ничего проще и реальнее. Перекрыть кислород, перекрыть жизнь. И ненавидишь их так сильно, так глубоко и чувственно, что, собственно, и сама ненависть превращается в Ленкомовскую трагедию по лучшим законам жанра... С горящими глазами, обкусанными ногтями и дрожью по всему телу. И тут приходит понимание абсурдности и фарса, укутавших это глупое чувство ненависти, эту хорошо спланированную и отрепетированную вспышку гнева. Разум обнажает всю бессмысленность и нелепость злости на человека... Черт возьми, ведь он же человек! Стоит ли на него злиться? Вряд ли. Точнее, конечно нет. В таком случае засовываешь свою злость, гнев и ненависть... И живешь дальше... Уж если на кого и злится, то не на людей.

Дождь с наслаждением, достойным садиста, хлестал каплями асфальт.

Она стояла посреди дороги, не обращая внимания на проходящих людей, которые оборачивались и тупо глазели. Да, она, конечно, знала, как  выглядит со стороны промокшая насквозь, с прозрачной от воды, облепившей тело, блузкой, с просвечивающим бюстгальтером, влажными водорослями волос и черными точками туши на веках. Ее это волновало? Ответ очевиден. Почему она встала?

Неожиданно для самой себя она сняла туфли. Если уж сходить с ума, то по полной. Просто слишком непреодолимым было желание кожей почувствовать мир. Не могла же она встать на четвереньки, дабы ладонями дотронуться до раскаленной смеси на земле. Хотя… Кто ей запретит? Ну кто? Разве есть такой закон, запрещающий ходить босиком по асфальту? Разве есть такой закон, запрещающий стоять под дождем?  Разве есть такой закон, запрещающий смеяться одной во весь голос? Тогда почему бы нет?

И с громким, заливистым смехом, она босиком, промокшая насквозь, пошла под летним дождем домой…

И дорога, которую она выучила наизусть, дорога, которая каждый день вела ее от остановки до дома, оказалась совсем новой, совсем иной…

Она почувствовала ее. Каждый камешек, каждую травинку, каждый листочек…

Как удивительно… казалось бы столько грязи там, внизу… А ничего, чисто. Ни ранки, ни пореза.

И эта новая дорога, дорога ощущений, дорога эмоций, заворожила ее.

А люди… они всего лишь люди. Они когда-то тоже так могли, лет в пять-шесть. Все бегали босиком, в трусиках и кепочках летом… А потом разучились. Уже нельзя, уже взрослые… А кто сказал, что нельзя-то?! Можно! Можно! Можно!

В доказательство этого она топнула ногой по лужице. И ничего, никто не подошел, не ударил…               МОЖНО!

А любить? Любить они тоже уже не могут. Атрофировалось у них это чувство. Взрослые… Мужа хотят, семью хотят… А Любовь как же??? Ведь нужна любовь! И без коварства, без предательства, чистая, светлая любовь нужна, как та, что стоит под дождем.

Она еще умеет, есть в ней еще это. Она любовь знает, они с ней на «ты», уже как старые знакомые. И она ждет ее в гости, ждет и боится- а вдруг опять не получится? Чаще всего не получается…

Да и пусть говорят что глупая. Ну глупая и глупая. Но она никогда не променяет ни на одно сокровище в мире свою глупость. Пока она глупая, она бегает босиком под дождем. Пока она глупая, она разговаривает с ветром. Пока она глупая, она видит в облаках картины. Пока она глупая, она может летать. Пока она глупая, она чистая. Пока она глупая, она ребенок.

Пусть эти, «взрослые» идут…

Ей в другую сторону.

       «Ее дистанция». 

Она бежала за Ним, глотая слезы, спотыкаясь на каждом шагу, сдирая в кровь руки о бетонные стены каких-то зданий...Ее шатало от нелепости и невозможности происходящего, но Она все равно бежала.

Он шел быстрым, стремительным шагом, время от времени оборачивался и насмешливо ухмылялся, посылая Ей издевательские воздушные поцелуи.

- Адье, детка!- Он произнес это, выгнув бровь и сделав легкий взмах ладонью,- Адье, киска!

Она не ответила, не смогла, не хватило...Не хватило жизни, чтобы сказать все, что Она чувствовала.

Она зашла в первый попавшийся магазин, который оказался мелким ларьком, где кроме чипсов, теплой водки и сигарет больше ничего не продавали.

Она осчастливила продавца выручкой и вышла из торговой точки с мрачной решимостью напиться.

Почему? Любил ли? Счастлива была? Как Он мог так? Какая разница...

Лежа на влажной от слез кушетке, Она пила теплую, разъедающую губы водку прямо из бутылки, заедая ее чипсами, и тушила сигареты о дубовый паркет.

К черту... все к черту...

Она почувствовала неразделимую связь с братьями Самойловыми и, между всхлипываниями и затяжками, успевала подпевать Глебу...

- Джиги, джиги-дзаги, мы напьемся влагой... Сладкой, пошлой влагой... Джиги, джиги-дзаги...

Из потной руки выскользнула бутылка и разбилась об пол...

-Туда ей и дорога...

Однако через две минуты Она уже жалела об этом...

Не сумев включить на кухне свет, Она в темноте каким-то чудом обнаружила бутылку портвейна...

К черту, все к черту...

В голове промелькнула мысль, которую Она высказала своей кошке:

- А если бы я встала перед ним на колени... Он бы перешагнул?...

И тут же засмеялась, хрипло и немного постанывающе...  Конечно... конечно... само собой.

А иного Она и не достойна... так Ей и надо. Слишком все было хорошо... слишком.

Уже допивая вторую стопку портвейна, Она почувствовала подкатывающие к горлу слезы... Или не слезы... Она хотела уже было рвануть в туалет, но не увидела  этом смысла... Как и во всей своей жизни... Жизни, где Он лишь машет Ей рукой из ночного троллейбуса. Она уснула, положив голову на стол, нежно прижимая к груди пустую бутылку портвейна.