Зима, временно отступившая перед декабрьским потеплением, вернулась в город N, обрушив на разомлевших жителей непривычные для южной области морозы. В течение нескольких дней холода прочно укоренились на улицах; небо затянуло, ледяной зимний ветер рвал облака в вышине, рвал оставшиеся на деревьях редкие листья, сметая их в ком на грязном асфальте. Неготовые к такому повороту судьбы жители в спешке заклеивали окна и примеряли в своих квартирках оставшуюся с прошлого года одежду – целы ли шубы и тёплые куртки, по размеру ли сапоги с мехом.

После неожиданного потепления настала наконец самая печальная пора природы. Снег уже мелькал в воздухе, но то были не пушистые белые перья, в короткое время создающие молочный покров на земле и домах и обеспечивающие детям игру в снежки, а так называемый мокрый снег – неприятный природный каприз, неизменно сопровождаемый серым небом и слякотью. На дорогах воцарилась грязь; стекая, казалось, с самого неба, она образовывала серую массу, хлюпающую под ногами вечно спешащих людей и добавляющую в общую картину серых красок.

Каждый дом теперь представлял собой маленькую крепость, обитель тепла, мелькающего в закрытых занавесками окнах; в пасмурное время - а сейчас было именно такое, так как тусклые солнечные лучи не могли пробиться сквозь тучи, - из этих окон лился мягкий оранжево-жёлтый свет, манящий поскорее покинуть холодные улицы и зайти в эту кирпичную цитадель и позволить теплу прогреть озябшее тело.

Пожалуй, хуже, чем на улицах, могло быть только в транспорте. Там, в атмосфере липкой духоты, забитого пространства и запаха бензина, преодолевали отделяющее их от дома расстояние десятки людей, каждый из которых желал одно – поскорее окончить утомительный путь. Это было видно по их взглядам, направленным из окон в окружающее пространство. Зима пришла в свои владения, и эти люди молились о возвращении лета.

Двор единственной в городе N ветеринарной клиники представлял собой небольшой закуток, ютящийся между плотными линиями жилых домов рядом с местной речкой; несколько лет назад там погиб подросток, решивший покататься на коньках по свежему льду и провалившийся под лёд в ледяные объятья воды.

Пронизывающие порывы ветра не проникали во двор, тем не менее, здесь царил не меньший холод. Разница была лишь в том, что здешний мороз был статичным, как стоячая вода в болоте, и согреться в этом уголке не представлялось возможным. Выставленные перед дверьми клиники деревянные лавочки пустовали; немногочисленные посетители предпочли сбиться в холле, и это был, наверно, правильный выбор.

Приёмные маленьких клиник, равно как и других заведений, отсутствие большого помещения и широкого рабочего штата которых успешно замещается гордостью за свой эфемерный статус, устроены по одному и тому же плану. Сначала – коридор, который принято именовать холлом; вдоль одной стены, как правило, вытянуты лавочки или стулья. Напротив – приёмная, обычно маленькая стойка, за которой размещается дежурный врач и неизменный его атрибут – телефон. Дежурный врач и телефон – вещи, настолько переплетённые друг с другом, что представить их отдельно сознание не берётся.

Перед посетителям – зал приёма. Хотя табличка над ним призывает закрывать двери, они открыты нараспашку, и глазам напряжённых и измученных ожиданиями людей предстают три рабочих стола и оборудование, их окружающее. Видна каждая деталь; бездушный свет многочисленных ламп не скрывает ни мусорного бака с использованными ампулами, прислонившегося к стене в углу, ни засаленные бежевые занавески, которые давно должны были сменить жалюзи, ни ширмы, прикрывающей вход в операционную.

Все столы заняты. Молодая медицинская сестра осматривает крупного мастифа, в то время как его хозяин что-то тихо говорит себе под нос, очевидно, стремясь успокоить собаку; кажется, он хочет успокоить самого себя. Рядом уже опытный врач делает прививку домашней кошке; животное шипит и вырывается, но хозяйка держит её крепко. В противоположном углу бьёт хвостом по столу толстая такса, уже пережившая укол; ей не терпится уйти из клиники, но хозяин занят разговором с врачом и не смотрит на своего питомца.

В коридоре уже выстроилась очередь. Посетителей немного, те, кто присутствует, никуда не торопятся. У входа расположился молодой человек с чёрным пуделем, грызущим подол плаща хозяина. Рядом с ним, копаясь в своей сумке, сидит полная женщина с жёлтыми волосами и плохой кожей; у её ног разлёгся дремлющий ретривер. Занятая осмотром содержимого сумки, женщина не замечает, что она пару раз едва не задела сидящую рядом девушку. Девушка одна: она пришла сюда с целью занять место в очереди за подругу; у подруги заболела кошка, но живёт она далеко и попросила девушку, Лану, постоять в очереди за неё. Лана была не против, всего полчаса назад у неё закончились уроки в школе, а клиника находилась по пути к дому.

Хотя время ещё раннее, за окном темно. Лана глядела на улицу сквозь стекло, в котором отсвечивался зал приёма. Если смотреть непосредственно на стекло, видно, что делается в зале; если не концентрировать внимание на этом и глядеть дальше, видно неподвижный дворик. И то, и другое занятие быстро наскучило девушке; изменений не происходило, медсёстры суетились в кабинете, дежурный врач беседовала по телефону – беседовала, как отметила Лана, уже минут сорок и, похоже, не собиралась этим ограничиваться. Из-за ширмы раздавались негромкие переговоры врачей; очевидно, они закончили очередную операцию и сейчас позволили себе немного расслабиться.

Хотя видимых причин для беспокойства не было, девушка хмурилась. То ли пасмурная погода, то ли царившая в коридоре тишина, то ли интонации в голосах скрытых ширмой врачей, в которых чудилось какое-то напряжение, то ли другой фактор, определить который Лане не удавалось, инициировал неясное волнение. Тревога скрывалась на задворках сознания, практически незаметная, но она была; девушка чувствовала её в липком тёплом воздухе, в свете ламп, в колебаниях ширмы.

Тихо хлопнула входная дверь. За ней, как и положено, - шаги. Вернее, не шаги даже – Лана не слышала их звучания, хотя в коридоре царила тишина, - а только вибрация, проходящая по полу и доходящая до её стула. Девушка, не поворачивая головы, скосила глаза; взгляд натолкнулся на пару мужских сапог из тёмной кожи, заляпанных серой грязью. Когда их обладатель делал каждый шаг, из-под сапог вылетали крошечные капельки этой грязи. Часть их попала на чёрного пуделя; животное развернулось и оскалилось, блеснув желтовато-белыми зубами, и в этот момент обладатель сапог отшатнулся. Ошейник пуделя натянулся; видимо, хозяин дёрнул за поводок. Собака снова фыркнула и принялась грызть поводок, в то время как вошедший, оставляя за собой грязные следы, шёл по коридору дальше. Лана не потрудилась поднимать головы. Осматривать пришедшего ей не хотелось; что-то в нём ей не нравилось, и она хотела, чтобы человек поскорее ушёл.

Вопреки ожиданиям, неизвестный не пошёл к дежурному врачу, а остановился на пороге зала, отгородив его от очереди. Лана усмехнулась; она видела вошедшего в отражении на стекле. По её мнению, выглядел он нелепо: замер посередине порога, плечи опущены, куртка висит на них, как на вешалке, голова наклонена вбок, и кажется, что кепка сейчас соскользнёт с неё и упадёт на грязные сапоги.

Разумеется, он не оставил ожидавших в коридоре людей равнодушными. Молодой человек, пришедший с пуделем, хмыкнул. Женщина с жёлтыми волосами визгливо заметила, что вошедший должен стать в очередь. «Зачем?» - мысленно вздохнула Лана. – «Зачем это говорить, он ведь сейчас обернётся…» Девушке не хотелось, чтобы он оборачивался. Но вошедший обернулся; его лица в отражении не было видно. Он заговорил, стал оправдываться, говорить, что он только спросить и сейчас же уйдёт. Звук его голоса пробудил головную боль; тихонько вздохнув, Лана сконцентрировала своё внимание на лавочках в дворике. Пустые.

Раздался шелестящий звук: это врач, женщина с кудрявыми волосами, вышла из-за ширмы. Увидев вошедшего, мужчину в грязных сапогах, остановилась.

- Вы по какому вопросу? – поинтересовалась врач недовольно. Она увидела за его спиной вереницу грязных следов, и это не понравилось женщине.

- Я… это… с доберманом, - пролепетал мужчина, ещё больше опустив плечи.

Вот в чём дело, подумала Лана. Пришёл узнать насчёт своего домашнего любимца.

И, пока она думала так, чувство волнения крепло. Теперь не смутное беспокойство, а самая настоящая, полноценная тревога заставляла сердце биться чаще. Возникло предчувствие беды, и девушка, хоть и не была суеверной, поверила ему безоговорочно.

«Сейчас, наверняка сейчас», - мелькнула не успевшая оформиться мысль, - «сейчас он узнает то, за чем пришёл. Его пёс… доберман, да, не пережил операции или ещё чего-нибудь. Как бы то ни было, его уже нет».

Теперь всё, думала Лана, вставало на свои места. И тревога, и предчувствия, и всё остальное. Она почувствовала, как подскочило сердце, когда после показавшейся долгой паузы женщина-врач заговорила снова.

- Я только из операционной, - звучал её голос. Она говорила тихо, врачи в зале шумели и суетились, но Лана слышала всё хорошо.

«Вот, сейчас», - пульсировали мысли.

- Всё прошло хорошо, - продолжала врач. – Пусть побудет у нас пару дней, вскоре вы сможете его забрать домой.

Воображаемый узел в груди, затянутый беспокойством, исчез в мгновение ока. Девушка наконец развернулась, взглянув прямо на вошедшего; вернее, на его спину.

Невысокого роста, темноволосый, болезненного вида, он, казалось, весь расцвёл от полученной новости. Распрямились плечи, выпрямилась шея, разогнулись колени. Он поднял дрожащую руку, чтобы поправить кепку.

Желтоволосая женщина снова заголосила; она увидела, что кушетка, где раньше лежала такса, освободилась, и, следовательно, сейчас позовут следующего, а ей не хотелось пропускать свою очередь.

Лана поморщилась  выглянула в окно. Снова начал морозить дождь. Вскоре потемнели деревянные лавочки. Всё равно, думала девушка, на них никто не сидит. Поскорей бы попасть домой.