XI
Разбитые зеркала, выбитые гвоздями на стенах строки из Апокалипсиса, выкрашенный красной краской потолок. На каждом столике стояла статуэтка, изображающая девушку правосудия с завязанными глазами, с весами в одной руке и мешком золота в другой, за спиной. На каждом блюде иллюминисцировал знак атома. Полумрак.
Именно такую картину наблюдали Эйма с Валсом в «No exit». Пораженные увиденным, они немного замешкались, но после все же сели за ближайший столик. Они еще не успели опомниться, как вдруг их сосед справа задумчиво произнес, обращаясь к ним:
- Дождь опять прошел мимо. Что ж, не зря в далеком детстве бабка мне говорила, что дождливое небо всегда обминает грешников. – немного помолчав, он добавил. – Да, я, кажется, забыл представиться. Мое имя – Ментор, волею Божию хозяин этого безвыходного заведения.
- Эйма, - немного важничая, сказала Эйма.
- Валс, - представился Валсоннил.
- Чего же хотят мои гости? Я бы посоветовал вам комплексный завтрак сюрреалиста с гранатовым соком «Хиросима» или апельсиновый сок R №4.
Валс и Эйма согласились с предложением Ментора и вскоре уже с удовольствием поедали блюда, которые хозяин принес самолично. Кто-то из клиентов кафе включил телевизор, и все внимательно посмотрели на экран. Там транслировали инаугурацию мэра города, избранного, как оказалось в третий раз на недавних выборах, несмотря на то, что горожане жили все хуже и хуже.
- Nous sommes mécontents de la vie et nous vottons pour ceux qui faitent cette vie. Мы недовольны жизнью, но голосуем за тех, кто эту жизнь делает, - пробурчал Ментор, демонстративно отвернувшись от телевизора, чтобы не видеть довольное лицо мэра, полное пафоса и напыщенности.
- Почему люди не летают? – вдруг поставил Ментор самому себе этот потертый вопрос.
- Им это вряд ли нужно, - ответила за него Эйма. – Да и мне, как и Арифмезу, это тоже чуждо.
- Лететь далеко отсюда… - начал было Ментор.
- Такое везде и всюду, - перебила Ментора Эйма.
- Знаю, но все же. – размышлял вслух Ментор. – Какой-то индийский мудрец сказал:
Кто странствует, себе добудет мед,
Добудет сладкий плод удумбары.
Взгляни, как безупречно Солнце,
Что странствует не переставая.
Порою хочется найти где-то счастье, ведь здесь оно – дефицит. В профиците несчастье, напасти, ненастья.
- В жизни много прекрасного помимо счастья, - многозначительно заявил Валс.
- Чьи слова? – удивленно спросил Ментор.
- Какой-то слепой художницы, – признался Валс.
- Хорошие слова, – слишком серьезно сказал Ментор.
Он замолчал и о чем-то задумался. Эйма с Валсом еще немного посидели, а потом, расплатившись, вышли на улицу. Ментор очнулся лишь, когда за ними хлопнули двери. Он осушил стакан своей «Хиросимы» и после задумчиво протянул:
- Странные дети.
Он поднялся из-за стола, неторопливо подошел к одному из окон, взял недалеко от него лежащую книгу и принялся читать. На ее обложке было написано красивыми золотыми литерами «Евангелие (с пояснениями и комментариями)». Не отрываясь от чтения, он сел за ближайший столик и быстро сделал себе кофе. Временами он не мог сдержать улыбку. Прочитанное его очень забавляло. Ментор еще раз открыл первый лист и почитал название издательства – «Bestseller-Print». "Знакомое название," – подумал Ментор. И вдруг он вспомнил, что это издательство тиражирует женские романы и триллеры, пользующиеся особой популярностью среди горожан и потому стававшие бестселлерами. Еще раз ухмыльнувшись, Ментор продолжил чтение.
XII
Они оказались здесь снова через неделю. И опять сгущались тучи. Какие-то странные… Эйма предложила зайти в «No exit» и Валс с ней охотно согласился. Они вошли (Ментора нигде не было видно) и сели подле окна, чтобы любоваться улицей и вечерним преддождливым небом. Без грома. Без молний.
И дождь закапал. Несмело, не спеша, капли опускались на выжженную землю, меняя лица под кепками и в окнах. Долгожданная прохлада почему-то принесла счастливые вспоминания затерянного детства. Детская радость. Маленькое общее счастье.
Но…
Месть.
Отвратительно белые капли заляпали по стеклам, выжигая их, оставляя микротрещины, складывая рисунки кислотного дождя. Он натянул снова на лица маски. Только скучные, безысходные краски. Отобранные надежды. Забытое детство… Но жизнь продолжилась. Бойкие старухи подставляли под капли жестяную посуду, желая получить бесплатную кислоту. Бесплатную. И довольное потерание рук в домах маляров и строителей. И лицемерие частных клиник. И ехидство мэра.
Бесполезная месть Неба.
Эйма с Валсом вначале с ужасом, а после уже с болью смотрели на картину за окном.
- Откуда мы? Кто мы? Куда мы идем? – с отчаянием задала эти извечные вопросы Эйма.
- Мы – люди, животные, которым удалось случайно захватить власть, и которые теперь упиваются ею, – сказал кто-то рядом.
Дети повернулись и увидели Ментора. Его печальный взгляд был направлен на улицу. В руках он держал котенка, пострадавшего от кислотного дождя. Запуганный, он даже не решался мяукать. Чрезвычайная худоба и весь внешний вид выдавали его неопределенность с жилищем и хозяином.
- Я назову его Тиксеон, - мягко сказал Ментор.
- Красивое имя, - сказала Эйма. Ей понравился котенок. Увидев этот блеск в глазах, Ментор протянул Тиксеона девочке. Она тут же начала его гладить и чесать за смешными ушками, отчего котенок, ранее награждаемый только камнями соседских мальчишек, был в неописуемом восторге. Он начал вытягиваться всем телом и громко мурчать, блаженно зажмуривая глазки.
- Я буду навещать тебя, - пообещала девочка котенку, и, как будто поняв сказанное, тот замурчал еще громче, вызвав добрый смех Ментора.
Дождь закончился. Зализывая раны, город продолжил свое бытие. Возобновился трафик. Возобновлялась жизнь. По телевизору показывали мэра со своим сыном, посещавших не то госпиталь, не то клинику.
- Счастливый, - вдруг зло процедила Эйма.
- Кто? – не понял Валс.
- Сын мэра, - пояснила Эйма. – Все у его ног. Как же счастливы дети знаменитостей. У них есть все.
- Дети, имеющие все, кроме детства, – прокомментировал это Ментор.
- Почему же? – удивилась Эйма.
- Они всегда скованны. Не могут показать себя. Не настоящие. Под зорким взглядом фотокамеры. Без родителей, что вечно заняты. Они несвободны.
- Зачем свобода, когда нечего есть? – язвительно спросила девочка.
Ментор ничего не ответил. Он не мог объяснить зачем. Избитые фразы не поясняли. А личные… для каждого это что-то свое, приходящее в определенное время. Для чего торопить жизнь?
А по телевизору уже показывали премьеру нового шедевра известнейшего постсюрреалиста семидисетилетнего Максимуса Арестти «Naturaleza muerta»:
Густая темнота. Вместо неба занавес без намека на звезды. Из черной потрескавшейся земли выглядывали сотни просяще-умоляющих рук, застывших навечно, так и не дождавшись того, чего так долго просили. Среди этих рук выжженные молодые сосны, обугленные и кровоточащие. На одинокой могиле лежала разорванная ветхая книга на иврите. Разбросанные мертвые тела панд, с обезображенными мордами, и тела горных орлов с оторванными крыльями. Безжизненные золотые пески на горизонте. И в самом центре картины отпечаток человеческой ноги.
- Боже, до чего же точно написано, - с восхищением воскликнул Ментор, сразу же прикидывая, где можно будет приобрести репродукцию этой картины.
XIII
Окна уже разбросали свои тени, и дети зарылись в свои постели. Но не все.
Они бродили по полуночному крою, рассматривая тучи, лениво ползущие по небу.
- Опусти грозовые тучи, - попросила Эйма Валса.
- Зачем? Им там так хорошо, а здесь… я не думаю.
- Мы здесь, они там. Несправедливо. А впрочем, Ментор однажды сказал, что Земля – это помойная яма, куда сбросили неблагодарное человечество, и где оно барахтается и захлебывается. Возможно, он прав.
- А если нет? – с надеждой спросил Валс.
- Похоже, что да, - вынесла вердикт Эйма, и оба замолчали.
Этот месяц пролетел слишком быстро, утащив в Лету рабочие будни с прогулочными вечерами. Валс все также работал, а Эйма наконец-то нет. Он так и не решился предложить ей поменять Крой-Итис на внегородскую неопределенность. Неуверенность в получении положительном ответа жгла его смелость. Городской круговорот постепенно захватывал их, отрывая от мечты, соединяя лишь их голоса, только их голоса. Правда, иногда они наведывались к Ментору, чтобы в очередной раз послушать его непонятности полные глубокого смысла, и проведать Тиксеона. Но в последнее время это уже становилось редкостью. Перевернуть эту страницу жизни было им обоим не так уж и легко.
Но все же что-то ушло… Может быть, одиночество. Сами того не замечая, они перестали быть абсолютно одинокими. Какие-то неуловимые, сверхтонкие паутины опутывали их, вторгаясь в их эго, разрушая по кирпичикам их недоверие, строя этими же кирпичиками новые, доселе незнакомые чувства. Но скажи им об этом, они бы очень удивились. Они сами не смогли бы объяснить, что творится в их душах. Они по-прежнему, каждый по отдельности, уверенно считали себя чужими. С годами это стало для них аксиомой, неизменностью, их судьбой.
Дети. Странные дети. Мальчик и девочка. С неизвестно-серым прошлым и довольно блеклым будущим. С одиночеством, одним на двоих.
Каждый человек бывает одиноким. Кто-то ищет этого, а кто-то бежит от этого и именно поэтому попадается в эту ловушку. Одни порою впадают в легкую хандру, а другие живут вместе с одиночеством, как с самым лучшим другом, годами. Неважно откуда оно приходит. Главное, что оно приходит очень тихо и попадает сразу в самое сердце, иногда приводя с собой безысходность и желание перерезать вены. Его можно выгнать. Но это не просто. Цепляясь за эгоизм своими щупальцами, оно с отчаянным упорством загнанной в угол крысы не отпускает владельца этой больной души. Ведь одинокая душа – больна; болезнь со своими симптомами и методами лечения.
Два дня тому назад Валс спросил у Эймы:
- Где бы ты хотела жить? Какой город твоей мечты?
- Город моей мечты? Город моей мечты… - задумчиво протянула Эйма. - Он должен находиться недалеко от моря… В нем будут улицы и улочки, в которых нельзя заблудиться, потому что все они ведут в центр города, где будут находиться площадь с фонтаном, вода которого будет такой чистой, что ее не возможно будет увидеть, можно будет только услышать журчание воды. Там не будет одинаковых домов. Каждый дом будет иметь свой архитектурный стиль, свою неповторимую судьбу. А каждая улочка – это отдельная жизнь. Но все улицы будут иметь одно название – Безымянная, потому что нельзя увековечивать героев (или отнюдь не героев) давая их имена домам. Это глупо. Это не имеет смысла.
По вечерам город будет освещен разноцветным светом витрин и фонарей. Этот свет соединит зеркало реки, которая будет протекать в этом городе (деля его на две части) с камнями мостов, набережных и забытых закоулков.
И музыка… Каждую ночь будет звучать музыка. Это будут песни загадки и эпохи. Они не будут иметь источника. Музыка будет пронизывать город, будет его неотъемлемой частью…
Но никто не пересечет улицу, не прочтет газету, сидя на лавочке, не обнимет свою любовь у фонтана, потому что люди недостойны жить в этом городе. Даже я…
0
