23 : 46

       XXX is online

       - Куку!

       - Привет.

       - Как дела?

       - Так себе. Твои?

       - Нормально. Чем занимаешься?

       - Да так, ничем особенным. Ты?

       - Тож.

       Мой курсор ритмично мигал, и как будто служил точным метрономом музыке, которую выплевывали колонки ноута. Вот и все: разговор зашел в тупик. В последнее время начинаю замечать, что общаться в реале становится сложнее и сложнее с каждым днем. В аське всегда можно спрятаться за милым позитивным цветочком и стать другим человеком, можно надеть темные очки, и тогда тебя станет не видно. Я никогда не ношу солнцезащитных очков в реале, скептически замечая, что если даже вдруг Солнце и захочет напасть, стекло вряд ли меня защитит, так что изобретение вполне бессмысленное. Многие мои знакомые обожают носить очки, потому что из-за них можно спокойно разглядывать прохожих, не боясь, что твой взгляд будет воспринят как вульгарный, дерзкий, или еще бог весть какой. Мну это не пугает, мну любит разглядывать людей, за что и платится учащенными шагами прохожих, спешащих как можно скорее скрыться с места моего преступления. Люди не любят, чтобы на них смотрели - им кажется, что их начали подозревать в чем-то, чем они занимались прошлой или предыдущей ночью. Каждый гражданин планеты - преступник, постоянно скрывающийся в страхе быть разоблаченным в грехе, о котором известно только ему одному.

       Возвращаясь к моим коммуникативным проблемам, скажу, что мне невероятно повезло: в моем арсенале есть оправдание, которое заключается в том, что мне как начинающему, но вполне талантливому (нет, это не только я себя так называю) писателю, намного легче выражать свои мысли нв бумаге, ну или в окошке компьютерной программы, чем в общении сглазу на глаз. Но в действительности, я просто одна из миллионов жертв всемирной глобальной компьютеризации. И это факт.

       - Как настроение?

       О! Еще один стандартный тупой вопрос, на который непременно необходимо дать ответ, чтобы не обидеть собеседника.

       - Э…не знаю даже( вроде нормально, но не очень.

       - Чего так?

       - Хм…хз. Просто все ужасно надоело. Хочется че-нить новенького в жизни.

       - )понимаю.

       Понимаешь? Наверное, понимаешь. Таких как мы много - людей, в жизни которых не происходит ничего захватывающего, кроме разве что очередного пройденного уровня какой-нибудь игрушки типа диабло, просмотренного бесплатного порно, новой серии бразильского мыла, прикольной цитаты с баша, записи на стенке контакта или на худой конец (в самых тяжелых случаях) прочитанного трактата Канта или кого-нибудь другого из того разряда классической философской литературы, который читают только «интеллигентные образованные люди, которых волнует судьба планеты, тайна мироздания и истина скрывающаяся за всем, что происходит в нашей жизни».

      - ты уже поступила?

      Ха! Да, поступила, очередной левел - универ. Миссия: выжить любыми путями и дотянуть до пятого подуровня, запастись как можно большим количеством аптечек и зарабатывать бонусные баллы, выполняя различные квесты полученные от сомнительных магов, а также иногда торговцев, именующих себя преподавателями. Награда за пройденный уровень - возможность усовершенствовать навыки, в зависимости от выбранной ранее расы и рода занятий.

      - да) на бюджет))) а ты?

      - и я)

      - молодец)

      Постепенно я начинаю приходить к выводу, что легче было бы написать кое-как разумного бота, который бы отвечал заготовленными фразами, в принципе, я думаю любой разговор мог вполне прилично протекать без моего в нем участия и программка достаточно успешно справлялась бы с атаками уже бывших одноклассников, знакомых и незнакомцев, и даже достойно поливала бы матом заблудших спаммеров. Но при таком раскладе, я бы лишалась даже тех жалких остатков общения с окружающим миром, и в конечном итоге умерла от хронического сенсорного истощения.

      - Поговорим?

      А что мы делаем? Вообще, если бы это не была моя бывшая одноклассница, фраза «поговорим?» была бы заменена на «вирт?)»

      - давай) о чем?

      Только не Америка! Пожалуйста, не спрашивай ничего про Штаты!

      - не знаю. О чем хочешь)

      Э…тебе действительно интересно послушать размышления о том, как же мне все-таки получше записать новую песню, имея при этом в наличии микрофонный сэт с наушниками за 20 гривен и гитару производства Шиховской фабрики культурно-бытовых товаров?

      - )спрашивай лучше, я тебе отвечу)

      Только не про Америку, только не про Штаты, пожалуйста!

      - А ты была в Нью-Йорке?

      Блин, ну вы уже достали(

      - Не( собиралась все, так и не получилось. А вообще, не знаю, мне НЙ не оч нравится)

      - А откуда ты знаешь? Ты же там не была) может понравился бы? М?

      Мне лучше знать что мне понравилось бы, а что нет.

      - Просто кажется) сложно объяснить

      - )А мне вот Нью-Йорк очень нравится) Он такой большой, классный, народу так много)

      Мне почему-то казалось, что ты отдыхала на Азовском море, и у тебя нет загран. Паспорта…

      - )

      Мне интересен этот феномен - какая разница между нами с нашим отношением к Нью-Йорку при том что ни я, ни ты там не…

      - А какая самая такая заметная разница между нами и ними?

      «Между нами и ними»? Это то есть между людьми и людьми? Или я неправильно поняла вопрос? Люди - они везде люди, они дышат, едят, испражняются одними и теми же местами, они думают, чувствуют, любят и ненавидят одинаково, вне зависимости от того, где они живут.

      «О! У них в отличии от нас, вместо рук длинные щупальца, сами они метра под 2 роста, на месте носа у них две маленькие дырочки, на шее - жабры и общаются они телепатически.» (выделить. Удалить.) Я, конечно же, понимаю - это не тот ответ, который ты хочешь услышать, а в мои планы все-таки входило появиться лет эдак через 25 на встрече выпускников в первую субботу февраля, и хотелось бы, чтобы вечер не был подпорчен старой обидой одноклассницы на мое несдержанное хамство - это раз, а потом - не хочу подвергать лишним нагрузкам свою карму. Поэтому:

      - Не знаю) наверное, не такие открытые как мы, а так в принципе нормальные ребята)

      - А нормально тебе было жить с родителями-евреями?

      А тебе с родителями-православными?

      - ну да)

      Барох ата адонай, алахейну мала хаалам…как там дальше? все время забываю. Шабад каждую пятницу. Как я за ним скучаю( - говорю без малейшей иронии. А пасах! А ханнука! В синагогах никогда нет этого нашего православного духа тягости, проблем, несчастий, присущих нашим церквям и храмам. С малого возраста бабушки, стоящие в полутьме, в черных платках, что-то заговорщически шепчущие маленьким тонким свечечкам, не вызывали у меня доверия, скорее страх, но сразу предупрежу, чтоб никаких вопросов, что страх не перед Богом или церковью, а скорее именно перед этими хрен знает на что способными бабушками (это так, лирическое отступление, а то меня уже столько раз обзывали сатанисткой, что в обратном начинаю сомневаться даже я сама). Да и вообще, скучно у них там в церкви, однообразно - как ни приду, все пасхи святят.

      - ну ты теперь, наверно, английский просто отлично знаешь, да?

      Честно говоря, английский я и раньше неплохо знала, иначе бы стипендию не получила. Исходя из того, что из среднестатистических 52000 учеников ее получают 300 , то есть менее одного процента, тех, кто ее все-таки заполучил, можно скорее назвать сперматозоидами, оплодотворившими яйцеклетку, чем «финалистами », ну во всяком случае, более точного сравнения вряд ли найти. И вряд ли в нашу программу взяли бы человека без хорошего знания английского.

      - ну да) все-таки год языковой практики в среде носителей)

      - о! Переведи!

      Все, завтра же иду в районный ЗАГС (или как он там сейчас называется? РАГС?) и меняю фамилию на Promt , а то несоответствие какое-то получается. Нет, я конечно собираюсь делать переводы для однокурсников, но это исключительно от того, что студенческая стипендия ныне соответствует прожиточному минимуму, несовместимому с жизнью.

      - ну давай.

      Перевела. По всем законам жизни ты сейчас должна пойти спать.

      - ладно, пойду я байки) уж очень спатки хочется)

      Ыыы…ну вот) все на своих местах)

      - ага) спокойной ночки!

      - пасиб, и тебе!

      - чмоки)

      - цем!

      XXX is offline

      Я иду на кухню за своим остывающим кофе, где философски констатирую: все относительно, и остывающий кофе рано или поздно становится остывшим кофе. Ну и ладно, невелика беда. Кофе я пью много, пью, пытаясь избавиться от постоянного прелого вкуса табака во рту, а курю я пытаясь избавится от другого прелого вкуса непонятно чего, и единственное что понятно об этом непонятно чем - это то, что вкус этот намного противнее сигаретного. Я могла бы думать, что это вкус свинца, первого признака повышенной радиоактивности (и это было бы совершенно правдоподобно, если вспомнить о том, в какой именно стране я живу), но я прекрасно знала, что меня никто не травил, кроме меня самой, и даже не стеснялась в этом себе признаваться. Но предпринимать по этому поводу ничего не хотелось - в конце концов, это был мой выбор. Это просто период моей жизни, из которого я не еще не готова выйти.

      Я пью свой кофе смотря в окно. В доме напротив все еще горит свет в некоторых окнах. На кухне выключен свет, и поэтому о том, что я стою здесь и наблюдаю за своими дальними соседями, скорее всего, никто не подозревает, ну кроме моего кота, но он ни кому не скажет. Он, как и все мы, дуреет от летней жары, и проводит большую часть времени либо на холодном кафеле в туалете, либо лежа на подоконнике, продуваемом легким сквозняком. А может, ему как и мне нравилось наблюдать за людьми в их аквариумах. Новостройки всегда отличались одной характерной особенностью - отсутствием штор или жалюзи на окнах. Видно было все и даже больше. Нет, я не любитель подглядывать, и у меня нет ни бинокля, ни желания залазить в чужие постели, но просто иногда хотелось знать, что рядом живут такие же люди как и ты и иметь возможность воочию в этом убедится. Кот поднял на меня глаза и посмотрел снизу вверх, при этом на самом деле, он смотрел на меня сверху вниз, спрыгнул с подоконника и побежал по своим кошачьим делам. Я проводила его взглядом, и снова принялась рассматривать своих других любимцев. Для меня они были всего лишь тенями в окнах, размытыми силуэтами, какими-то призрачными неопределенными людьми, хотя я уверена что не раз видела их на автобусных остановках, смотрела в их глаза, покупая мандарины в ближайшем супермаркете. Супермаркет. Что-то есть в этом слове, такое режущее слух, раздражающее, хотя что именно, я сказать не могла. Просто некрасивое слово - супермаркет. На самом деле - это просто моя очередная глупость. Мне очень часто не нравится что-то просто потому что не нравится. Лично я объясняю это тем, что я просто, в отличие от всех остальных, настоящая, и мне не нужно искать причин, но и это - всего лишь отговорка на случай, если мне вдруг захочется выпендрится или поставить кого-то на место, т.е. В неловкое положение, или еще чего-нибудь. Чтобы быть тру - надо иметь сэт заготовленных фраз на каждый случай, тогда тебя будут боятся и уважать, а еще к тебе не будут соваться. Вот такая вот типичная психология подростка, которой я, если по-честному, не особо страдаю, просто иногда тоже надо соответствовать возрасту и среде.

       Мне всегда нравился ночной город. Не потому что он становился тихим или спокойным. Нет. Просто ночью он становился красным. Этот свет красных фонарей…он не везде одинаковый. Не знаю, возможно в разных городах используют разные лампочки, но такого красного нет нигде в мире. Летом он не так заметен, но когда зимой и осенью небо затянуто тучами или идет снег…

       Сегодня утром закончилось лето. Сентябрь подкрался незаметно. Бывает так: в один день просыпаешься и понимаешь, что на деревьях уже появились первые желтые листья, а утренний туман (а вернее - городской смог) по-осеннему густ, и в воздухе стоит тот особый запах новых школьных тетрадей и портфелей, который ни с чем не спутаешь. В этом году я больше не пойду в школу с цветами, в белой-блузе-черной-юбке, которые держались в шкафу именно для этого выдающегося события, и не доставались оттуда в остальные 363 дня в году (второй случай - это последний звонок).

       Вместо этого я стану студенткой и получу пластиковую карточку, на которую мне будут начислять мои законно заработанные старательной учебой 530 гривен - ууу…

       Я все еще стояла у окна и смотрела на железнодорожные пути, которые проходили в километре от моего дома. Их не было видно, но было слышно их пульс - тудух-тудух тудух-тудух тудух-тудух… Мы жили на окраине города, на совсем окраине, а близ-лежащие деревеньки, которые громоздились над грязным цветущим озером, сияли огнями Рио-де-Жанейро.

       Мне сейчас так хочется чтобы пошел снег. Или дождь, или случился ураган. Только для меня одной, пока все спят.

       Дождь не пошел, но лужа все-таки образовалась.
       - Твою мать, Жан! Какого хрена? Ты совсем офигел? Для таких дел туалет есть!
       И в Жана летит первое что попалось под руку, а именно - пустая пластиковая бутылка, от которой мы еще не успели избавится. И что естественно, она промазывает мимо, но зато создает неимоверное количество шума в два часа ночи.
       Извиняюсь за столь пикантные подробности, но если кто-нибудь когда-нибудь в два часа ночи по пустой квартире скакал на одной ноге в ванную, чтобы отмыть вторую от кошачьей мочи, вы поймете мои чувства, и догадаетесь, какое именно слово крутилось у меня в голове. Есть еще одно чувство, которое до сих пор не имеет названия, а может и имеет, но как-то что-то оно мне совсем не вспоминается, а приходит оно тогда, когда ты торжественно и щедро поливаешь пол доместосом, тщательно надраиваешь его тряпкой, а потом поднимаешь голову, и видишь котенка, одним глазом смотрящим на тебя взглядом «зачем ты меня маленького-беззащитного ого , хозяйка так больно тряпкой ударила», а вторым - «мой-мой, я еще нагажу».

       - ... малой, ну вот че ты как гад последний, а? Я ж тебя и кормлю, и люблю, и, сука, личность твою уважаю. А ты?

       Маленький подходит ко мне, утыкается носом, и как обычно, очень смешно валится с ног, на которых еще толком не умеет стоять. Помните трактора Дыр-Дыр Митю из одной из книжек Успенского про Дядю Федора? Он реален, живет у меня дома, и заводится от одного моего прикосновения. А еще в том же теле воплощается котенок из Шрека (он включается при слове "сосиска"), и гремлин - да, да, да, именно Гремлин. Думаете Гремлин-1,2,3 - это очередной фильм ужасов? Фигушки - это документалистика. Вот подумайте, кто такой миленький такой, белый и пушистый, а когда намочишь в монстра превращается? Есть кот? Присмотритесь. Только в глаза не глядите - так, от греха подальше.

 

      *Двумя неделями раньше

     

      - Доброе утро, сонечко!

      Я приоткрыла глаза, и увидела маму склонившуюся надо мной.

      - Привет. Я еще посплю, ладно? - я переворачиваюсь на другой бок, обнимаю подушку и накрываюсь одеялом. Признаться, спать не так уж и хочется, на часах уже два, и я выспалась, даже не смотря на то, что отрубилась где-то к рассвету. Это просто очередная попытка бегства в какой-то страшный, но очень комфортный сон.

      - Ты готова?

      - Конечно! Я сейчас, уже иду... сейчас. Буду.

      - Ну давай. Мы следующие. Эти доигрывают последнюю песню. Все уже за кулисами. - и ты смотришь на меня через зеркало, смотря в проеме, и как будто пытаясь что-то сказать. - э... - передумала.

      - Я буду. Иди. Не убегу. - мы пронизываем друг друга взглядом. Ты, пожалуй, единственная, кто может отвечать на мой взгляд. Тебе, как и другим, тяжело, но ты стараешься, но проигрываешь. В очередной раз.

      - Хорошо.

      Ты ушла.

      Смотрю в зеркало. Я не знаю, откуда в этой комнате свет, кажется, его здесь нет совсем, но я вижу себя, свое лицо, совсем черные в темноте глаза, морщины, которые которые проявились ТАК рано. Слишком рано. Часы на черном кожаном ремешке. Мне надо идти на сцену.

      Одеваю кожаную куртку, беру бас и выхожу из комнатки. Не оглядываюсь - знаю, что не вернусь. Там остались мои перчатки "без пальцев", которые дарил мне лучший друг на прошедшее день рождение, я помню о них, но забываю - я не могу вернуться за ними. слишком дорогого это стоит.

      Наша очередь.

      Мы в одном из подвалом на...нет, не нашего города. И никакого другого. Мы просто в подвале. Где-то. Здесь очень низкие потолки, стены выложены грубым кирпичом, посеревшим от влаги. Весь подвал залит зеленоватым светом, но я никак не могу понять откуда он берется, так как единственные прожекторы, которые стоят здесь - красного цвета.

      Здесь маленькая сцена, такое впечатление, что ее вообще нет, и я всего на голову выше вспотевшей толпы, которая тянет ко мне руки, потные, жаркие руки, с напульсниками и браслетами из железа, кожи, ниточек. И я теперь стою перед ними в белой майке и темно-синих джинсах. Где моя куртка? Вместо моего нового "фендера" на черном ремне болтается мой старый бас. Да в общем-то, какая разница?

      Мы начинаем играть. Что-то неразборчивое, панковатое, или гранжевое, или что-то такое, похожее на Нирвану или Соул Асайлум, не знаю. Я не знаю этой песни. Я ее играю, но не помню нот, пальцы сами как-то передвигаются. Из-за красных прожекторов мне не видно остальных музыкантов, но у меня такое чувство, будто я их не знаю.

      Толпа уже залезла на сцену, и теперь все смешалось. Меня подняли в воздух и передавали из рук в руки (в нормальном смысле этого слова). Я уже была где-то в середине зала, по ходу, мой комбик путешествовал вместе со мной, а в руках уже был мой новенький фендер пи-бас, черный, с белым. В ушах играла какая-то мягкая попсоватая песня на английском. Что-то про дорогу домой, я скучаю, надо вернуться, я веду сама, я не настолько сильная, место, которое я знаю, где-то в моем сердце. Скрипки, или что-то...нет, скрипки. Да, скрипки. Я не знаю, куда делась моя гитара, меня несли, передавали из рук в руки, меня вынесли из подвала, сколько же здесь людей! Меня несли по такому же зеленому цвету, мы не в подвале, но эти серые кирпичи никак не заканчиваются. Мы под землей, в туннеле.

      Людей стало намного меньше, и я снова на ногах, в куртке, но без гитары и перчаток. Мы все идем по узкому проходу, куда-то вниз, или вверх - не поймешь. Нет, сначала вниз, потом вверх - так. Я оборачиваюсь, но не вижу никого знакомого. Здесь все спешат. Вернее, не спешат - просто быстро идут, не задерживаются. Я иду тоже, потом увижу куда.

      - Привет.

      Я оборачиваюсь и вижу тебя.

      - Я рада видеть тебя!

      Ты берешь меня за локоть и отводишь слегка в сторону от толпы, мы все еще на дороге, но прижимаемся к стене так, чтобы никому не мешать.

      - Да, я тебя тоже! - не вру.

      Вот опять ты на меня так смотришь. Я тебя не знаю. Совершенно точно не знаю, но что-то в тебе... ТЫ знаешь меня - это главное. Мне знакомо твое лицо, я видела его в каком-то из сериалов по телевизору, мне знакомы твои глаза - они такие же черные как у меня тогда, в зеркале, и что-то внутри тебя, вот здесь, в районе солнечного сплетения. Что-то...какой-то комок. Такой черный-черный, и тянет. Ты в черном свитере "под горло", джинсах, темных...в темной обуви, коричневый ремень, черный плащ в руках, нет, не в руках ты в черном плаще, с поясом, нараспашку.

      Смотришь. Улыбаешься.

      - Э...не знаю что сказать..- признаюсь.

      - Да, я тоже.

      Стоим. А мимо проходят люди, не обращают внимания.

      - Ты не хочешь кофе попить? - улыбаешься.

      - С удовольствием! - улыбаюсь.

      - Пойдем?

      - Да, конечно. Пойдем, да. - улыбаемся.

      Мы вливаемся в толпу, идем по туннелю, разговариваем о чем-то, смеемся, улыбаемся.

      - Как тебя зовут? - стыдно спрашивать, но надо.

      - Элис.

      - Мы в группе играем?

      - Иногда.

      Мы идем дальше молча. Это не та тишина, от которой хочется сбежать, и не та, за которую отдал бы все, что имеешь. Просто тишина, обычная такая тишина. И в туннеле этом не шумно, но и не тихо. Это феномен метро. Там никогда не говорят, но там никогда не бывает тихо. Я не имею ввиду шум поездов или музыку попрошаек. Просто там не замечаешь звуков. Если бы в мире не было ни единого фильма, снятого в метро, мы бы никогда не узнали, как оно звучит. Из кино мы знаем звуки закрывающихся дверей, прибывающих и отъезжающих поездов, голоса диспетчеров. Но вы лично когда-нибудь слушали метро? Вы слышали там тишину?

      Нет, та тишина развеялась, и снова скрипки, женский голос, английский, я не могу идти дальше, где-то в моем сердце, скучаю, не сильная...

      Идем. Теперь мы идем вверх. Тоннель закручивается, и становится больше похожим на винтовую лестницу.

      Ты единственный человек, которого я здесь знаю, и в то же время единственный человек, которого я не знаю совершенно - вообще-то ты просто единственный человек в моем мире. Смотрю на тебя, и уже не так страшно, нет, мне не было страшно в этом тоннеле, но из-за тебя или потому что не было само по себе, этого не знаю.
      Мы шли не смотря друг на друга. Мне казалось, будто мы держались за руки, но возможно, казалось - это ключевое слово в этой фразе.
Тоннель шел вверх, и действительно начал закручиваться как винтовая лестница, плавно. Мне стало очень трудно идти - эта спираль была какой-то неправильной. Я смотрю на тебя, но на твоем лице ни малейшего признака того, что что-то не так, но я-то знаю, я не могу ошибаться. Я не могу больше идти, я спадаю. Я падаю вверх, меня прижимает к потолку и тянет вниз, обратно вглубь шахты - вот это что! Шахта! Я опираюсь руками о потолок, пытаясь за него схватится, вижу, что выход уже близко, и упорно продвигаюсь в сторону его заветными сантиметрами.
      Ты остановилась и смотришь на меня, у тебя все порядке. Ты стоишь очень уверено и легко, но не могу понять как, в какой плоскости ты находишься. Точно не в моей. Но твое пальто не летает в воздухе, как оно летало бы, если бы ты действительно стояла на потолке. Или на стене. Ты стоишь и смотришь, как будто бы споря сама с собой, выберусь ли я. Вздыхаешь:
      - Ты знаешь, ты можешь перевернуться, если тебе так тяжело.
      - Как перевернуться? Так? - я пытаюсь сделать сальто, но чувствуя, что теряю почву под ногами, хватаюсь за потолок, который для меня уже таковым по сути и не является, чтобы сохранить э...стабильность.
      - Просто расслабься. Плыви по течению. Все будет так как надо.
      Я смотрю тебе в глаза, и ты отвечаешь мне взглядом. Теплым, глубоким. Твой взгляд похож на топленый шоколад, такой же вязкий, сладкий, обволакивающий. От него мне становится стыдно своей трусости, но сомнения все-таки не уходят.
      Смотрю на тебя и отпускаю, твои глаза, я чувствую как мое тело переворачивается, падает, ударяется, но теперь все порядке. Меня больше не тянет вниз, и гравитация нормальная. Все на своих местах. И ты все еще смотришь на меня, сверху вниз и подаешь руку. Я встаю, мы идем дальше и мне кажется будто ты все еще смотришь на меня.
      Наконец, мы у выхода из шахты, теперь мы выходим в настоящий большой просторный тоннель, обложенный кафелем или еще чем - такие часто показывают в Голливудских фильмах-катастрофах. Здесь людей не становится меньше, и все по-прежнему идут в одном направлении.
Берешь мою руку, смотришь в глаза:
      - Мне надо идти.
      - А как же...
      - Пока!
      - Угу...
      И ты идешь в сторону света - туда, куда идут остальные. Я иду за тобой, не приближаясь и не отдаляясь, соблюдая дистанцию. Ты по-прежнему здесь, просто уже не так как раньше. Ярко-салатовый свет в конце тоннеля, люди, и ты впереди меня в черном плаще и свитере.
Я слы...

      Тридцать первое августа. Чуть ли не для половины людей на этой планете, ну, или, по крайней мере, в этой стране - самый страшный день в году, не сравнимый ни с хэллоуином, ни с пятницей тринадцатым. «Лето - это маленькая жизнь». Помните эту песню? Дядя Олег как-то так плотно вошел в наши жизни….на уровне подсознания. Большинство даже и не знают, что это за человек, откуда он взялся, что он делал, но вот это вот поучительное, сказанное голосом дедушки «лето - это маленькая жизнь»…ну как этому можно не верить? И каждый раз, вспоминая песню, из которой никто во всем мире, казалось бы, не знает больше одной строчки, я возвращаюсь в детство, когда можно было гулять в бабушкином дворе до полуночи с другими внуками и внучками, кидаться друг в друга рябиной и облепихой, приходить домой и обещать себе: «завтра будет снова». Но наступало завтра, и выяснялось, что настало тридцать первое, и завтра уже не будет снова, завтра будет первый раз в первый класс. А внуки и внучки подождут до следующего года, ну, или до зимы, когда мы все на зимних каникулах будем кататься на старых советских разноцветных санках с маленького холмика, который, по идее, должен бы быть клумбой. И каким же он тогда казался огромным! Не холмик, а прям целая гора. Так и сейчас, бывает, зайдешь к бабушке в кладовку за консервацией, увидишь дедушкин ящик с инструментами, в котором раньше так нравилось копаться, невероятных размеров железный ящик, напиханный молотками, отвертками, шурупами, гвоздями, гвоздодерами, гаечными ключами и прочей не девчачьей нечистью, посмотришь на стеллажи, забитые банками с законсервированными трупами помидоров, огурцов, вишен и клубники, вспомнишь как любила в дедушкином медицинском халате и его же гигантских брюках строить из себя экскурсовода по кунст-камере. Да, вот так вот - побочные эффекты наличия доктора в семье. Нет, это не дедушка всякую такую гадость рассказывал, и никто другой, и по телевизору я этого не видела, и в детских книжках о таком не подозревали - просто среди других гигантских вещей в бабушкином доме была зеленая двенадцати-томная медицинская энциклопедия. Более гадкой книги, конечно, надо поискать. Но тогда…мне нравилось. Я никогда не пойму, почему, как, и что там могло нравится. Я попыталась заглянуть в ту книгу недавно, после чего не спала всю ночь. Открыв на случайной странице, я наткнулась на красочную картину ужасов какой-то болезни, перевернув страницу, в надежду на что-то более приятное глазу, попала в мир паразитов человека и поспешила закрыть. От греха подальше. Как такое могло нравится ребенку? Не знаю, но думаю, на то есть какие-то причины, которые вряд ли кто из взрослых когда-нибудь разгадает. Тогда все казалось таким большим, и даже лето казалось жизнью вовсе не маленькой. Мое первое закончившееся лето. И песни Митяева, которые мое поколение впитывало с молоком матери, а, может, с чем другим - не знаю. Песни, которые уже были заложены в нашей генетической памяти, и которые стоило только услышать, даже не полностью, а только обрывки «лето - это маленькая…», «как здорово, что все мы…» и в доме, на работе, в маршрутке, где бы вы и ваше радио ни были наступал Грушинский фестиваль, с его кострами, палатками, гитарами, и ваши пионер-лагеря, тур-походы в Крымские горы, вечера на даче с любимыми друзьями и семьей. У каждого это было: эти маленькие жизни и эти «как здорово».
       И у каждого было первое закончившееся лето, когда первое сентября - это не уже не число, а дата. День когда официально заканчивалось детство и начиналась каторга, день, когда мы прощались со здоровой осанкой, с чистыми не намозоленными шариковыми ручками пальцами, ясно видящими глазами. Два парадокса - у меня никогда не было мозолей от ручки - это номер один; номер два: «ясновидящий» - человек, живущий в будущем, «ясно видящий» - человек, живущий в настоящем, выходит, между прошлым и будущим - пробел. Еще один парадокс - задушенный моими родителями гений. Когда-то я была левшой, а потом, не понятно по каким причинам, меня переучили. Уже позже, лет эдак через…несколько я узнала, что коэффициент гениев среди левшей гораздо выше, чем у правшей. Что за человек, которому не хочется быть гением? Но с каждым годом я все больше убеждаюсь, что именно тогда, в 1994 году меня лишили моего единственного отличительного признака. В душе я по-прежнему левша - этого не убьешь, но об этом уже никто никогда не узнает, а я никому не скажу. По крайней мере, до того момента, когда буду лежать на смертном одре и говорить своим внукам: «Не отучивай своего ребенка от левописания - не досталось мне, пусть будет потомкам». Ну, или как-то так. Обязательно драматично.

      Мое десятое закончившееся лето. Но на этот раз все будет по-другому. Никаких черна-юбка-бело-блузок, никаких гладиолусов, никаких вальсов и плачущих учителей, никаких мальков, лезущих под ноги нам, уже вполне взрослым рыбам, молчаливым, спокойным, танственным. Нет, ничего этого. Теперь, я буду просыпаться в пол-седьмого утра, умываться, пить крепкий черный кофе, красится, включать на полную плеер, на прощание гладить кота, ложить в задний карман холодные ключи и делать решительный шаг за порог, идти к автобусной остановке, попутно засматриваясь на блики солнца в окнах дома стоящего параллельно дороге и ехать в консервной банке на колесиках с другими сонными шпротами - вот какая я теперь рыба, а не та, молчаливая, величественная форель, прохаживающаяся теплым «демисезонным» деньком по школьному двору, запихиваясь булочкой с повидлом. Страшно и подумать, что на все это, включая шпроты, я добровольна пошла сама. А так мило все начиналось.

      «