Смотря на фотографию своего покойного деда, я всегда вспоминаю одну историю из сотни рассказанных им в те далекие зимние вечера, когда я был еще ребенком.
  Хлопья снега уныло падали за окном, продолжая изо дня в день одевать землю в белоснежное покрывало. Иногда мне удавалось отворить форточку и поймать языком залетевшую снежинку, но дед, как правило, ворчливо вставал, снимал меня с подоконника и закрывал окно. Позже спускался в погреб и приносил оттуда бутылку отменного красного вина. Говорил, что в небольших дозах это лучшее лекарство от всего на свете, но не проходило и часа, как бутылка пустела, а дед до этого бодро рассказывающий историю, принимался клевать носом.
  Иногда, услышав звон бокала, сразу вспоминаю деда и его тихий домик с постоянной зимой и бесконечными историями. Вспоминаю наших снеговиков во дворе и тявкающую временами где-то вдалеке собачку, которую я так никогда и не видел.
  Укутавшись в одеяло, я временами подолгу смотрел в пылающий камин, обдумывая очередную рассказанную дедом историю. Сам же он устало похрапывал, сжимая в расслабленной руке пустой бокал, в котором бесновато поблескивал огонек.
  В тот вечер на столике у его кресла, стояла не только бутылка вина, но и лежала кучка порядком измятых писем, прочитанные дедом, должно быть, уже значительное число раз. Интереса к содержимому этих писем у меня не было до тех пор, пока не узнал, что сообщения от его старого друга.
- Не буду врать, - сказал мне тогда дед, очередной раз заглядывая в письмо. - Но вот в чем уверен так это в том, что если начну считать год нашей последней встречи с ним, то точно собьюсь или банально не вспомню. Давно это было...
  Ту историю он начал со слов, что все в этом мире не такое, каким кажется на первый взгляд. Просил меня присматриваться к вещам чуточку внимательней, но в силу своего возраста я так и не понял, что пытался донести до меня мой дед.
  История, которая продолжалась в течении часа, повергла меня в состояние непонятной мне паники и ужаса. Мне не хотелось кричать на деда за то, что он рассказывает подобное, не хотелось убежать из комнаты, чтобы избавится от этого монотонного голоса рассказчика. Я впитал в себя эту историю, чтобы понять, что мир несовершенен раз предоставляет человеку увидеть свою настоящую сущность.

  Дорогой друг, ты единственный, кто так или иначе воспримет мои слова всерьез. Ты знаешь из ранних моих писем к тебе, что я последние две недели посещаю врача и что у меня серьезные проблемы со здоровьем. Врачи не торопятся ставить мне диагноз и говорят, что все слишком серьезно, чтобы спешить с выводами. Просят меня подождать, а я не нахожу себе места.
  В последнее время я стараюсь больше проводить на свежем воздухе, делаю зарядку и вечернюю пробежку. Ты знаешь, что я уехал из города и поселился в небольшом домике на его окраине. Это настоящее захолустье, но поверь, мне здесь нравится. Пара часов неспешной езды на велосипеде и я в магазинчике, в котором есть все необходимое для моей жизни. Я же тебе не говорил, что устроился на работу? Да-да, не поверишь, но и в таком богом забытом месте можно найти работу, которая сможет обеспечивать мои скромные нужды и запросы. Одним словом, я не жалуюсь на свою жизнь, да и грех жаловаться если все необходимое есть под рукой.

II

  Мой дорогой друг! Врачи до сих пор не спешат с диагнозом и я по-прежнему продолжаю ездить в больницу, крутя педали по четыре часа туда и обратно. Это очень выматывает, но я не могу жить в неопределенности.
  Работа уборщиком в магазинчике, о котором я писал в прошлом письме, дается мне вполне легко. Здесь мало людей, а следовательно грязь от их подошв остается на улице. Только осенью, когда деревья скидывают уже пожелтевшие листья, работы становится невпроворот.
  Ты знаешь, что за дом в который я живу, я практически ничего не платил. Он был почти полностью разрушен и мне потребовались месяцы усилий, чтобы в этом доме можно было хотя бы безбоязненно ночевать. Будь я плотником, несомненно я бы управился в меньший срок, но я никогда не строил дома. Ночевал я в то время в доме очень дружелюбного и милого старичка, живущего совсем недалеко от моего нынешнего места работы. За деньги от продажи старого дома, я платил ему за кровать и еду, но брал он ничтожно мало и казалось, что держит меня у себя только для того, чтобы было с кем пообщаться. Но так или иначе, я его понимаю. Порой сам себя ловлю на мысли, что уже давно не получаю новостей из больших городов. Впрочем я не вижу в этом острой необходимости. Если диагноз врачей окажется серьезней чем я ожидаю, я все же предпочитаю умереть именно здесь, в не в шумном и душном городе, покрытым пылью.

III

  В последнее время у меня бессоница. И не только из-за того, что постоянно думаю о своем еще не решенном диагнозе, но и из-за непонятных шорохов в доме. Иногда мне кажется, что это крысы, но когда встаю с кровати и прислушиваюсь к тишине, шорох пропадает. Ты знаешь, я даже попробовал поставить мышеловку и моей радости не было предела, когда ночью проснулся от сильного щелчка в гостиной. Со свечой в руке я бежал к мышеловке, ликую про себя, что это действительно мыши и я не свихнулся в чем был крайне уверен поначалу. Но ничего кроме сыра я так и не увидел.
  Мой дорогой друг! Здоровье мое явно уже не то, как в тот день, когда мы с тобой в первый раз встретились. Надеюсь ты помнишь. Это был поистине знаменательный день двух археологов, которые позже настолько преуспеют в своем деле, что совместно напишут книгу. Я и предположить не мог, что она окажется настолько популярной. Знаешь, иногда мне кажется, что у меня есть еще порох в пороховницах, чтобы написать подобный шедевр, но боль в суставах чертовски меня изводит. Что там говорить о книге!
  Пожалуй стоить заканчивать с письмом, рука уже изрядно ноет, да и этот шорох не дает мне покоя. Снова, как и всегда, возьму свечу и попытаюсь найти причину этих звуков.

IV

  Дорогой друг! Недавно уволился с работы. Крутить педали в последнее время мне становится все труднее и труднее. Ноги уже не те, что раньше, да и моя неизлечимая болячка похоже дает о себе знать. Я забросил эти бесполезные поездки в больницу и предпочел неизвестность мучительному и невыносимому знанию. Ты знаешь, мне стало намного лучше в плане постоянной паранойи по поводу своего здоровья, когда я окончил крутить педали в направлении больницы.
  Сейчас когда позволяет здоровье, занимаюсь садоводством. Это чертовски увлекает такого старика как я. Советую тебе тоже попробовать заняться этим делом, когда поймешь, что ты слишком бесполезен для общества. Прости за откровенность, но мы с тобой всегда высказывали друг другу все то о чем думали, все то, что нас беспокоило и что нас радовало. Мне иногда не хватает этих безумных поездок в места, где нам удавалось найти что-то действительно древнее. Эти живописные места, запахи старины и прикосновения к каким-то сакральным знаниями давали мне силу и уверенность в том, что так будет всегда. Но как видишь, теперь все по другому.
  Эти непонятные таинственные шорохи по прежнему продолжаются. Слышаться они теперь намного четче и ближе чем месяц назад и похоже с каждым днем все приближаются и приближаются к моей кровати. Иногда я накрываюсь одеялом с головой и молю господа, чтобы он прекратил изводить меня. Но все прекращается только тогда, когда я беру свечу и иду на шорох, который при моем появлении словно прячется, снова выжидая тот час, когда я лягу в кровать. Это становится невыносимо.

V

  Сегодня по неосторожности разбил вазу и один из осколков впился мне в ногу. Достаточно глубоко, чтобы завыть на весь дом и потерять на пару минут сознание. Проснулся в луже собственной крови с торчащим стеклом в ноге, которая и так в последнее время нестерпимо болела. Потребовалось минут десять, чтобы вытащить его и перебинтовать ногу. Еле доковылял до кровати и думаю проведу в ней несколько дней, прежде чем окончательно оклематься.

VI

  Эти звуки пугают меня все больше и больше. Теперь они совсем рядом, за дверью, но встать и открыть ее я не могу. Дьявольски болит вчерашняя рана, временами меня лихорадит и я отключаюсь на пару минут. Просыпаюсь в холодном поту и снова слышу этот шорох. Он рядом... Я уже вижу как открывается дверь... О, боже...

VII

  Лихорадка усилилась. Днем, когда я могу трезво рассуждать, стараюсь писать письма, чтобы ты был в курсе того, что со мной происходит, друг мой. Сегодня я отправил весточку к своему знакомому доктору, живущему в городе. Он часто навещал меня, когда я жил там и поэтому у нас с ним дружеские отношения. Надеюсь, он приедет и посмотрит меня. Ночью же, боль становится просто дьявольской. Порой я кусаю уголок одеяла, чтобы не кричать, пока полностью не теряю сознание от болевого шока. Сегодня сквозь сны, наполненными болью, я видел как медленно приоткрывается дверь. А за ней что-то плотное и издающее непонятные мне звуки, принятые мною сначала за шорох. Оно смотрело на меня, а звук шедший из него, вызывал у меня вспышки ужасающего страха и паники...

- В одну из следующих ночей, мужчина, направляющийся в город остановился у заброшенного, полуразвалившегося домика. Сбросив со спины рюкзак, он окинул взглядом ночное небо, отметив про себя, что дождь рано или поздно накроет и его и все вещи, которые лежат у него в рюкзаке и которые он явно боялся намочить.
  Дед остановил рассказ и отложил исписанные листы. Он посмотрел на мое испуганное рассказом лицо и окончил свою историю.
  Мужчина, остановившийся у заброшенного домика на окраине города, услышал ужасающий вопль человека, который как бритва разрезал ночную тишину. Забежав в дом, он нашел там старика на кровати с перебинтованной ногой, в котором еще теплилась частичка жизни, но спустя несколько минут, пока ночной странник вызывал помощь, он умер. Позже, проведя уже собственное небольшое расследование я понял, что жил он отнюдь не в доме, а в жалких и сгоревших его остатках.
  Магазинчик, описанный в письмах существовал, но он был пуст, а с тех пор когда в нем кто-то был прошли годы. Больницу в которую он ездил так и не нашли, но случайные, редкие свидетели могли видеть человека, который входит в заброшенное здание поликлиники и долго стоит во внутреннем помещении, словно разглядывая что-то.
  Письма же нашли в почтовом ящике, таком же разрушенном как и сам дом и в который, разумеется, уже давно никто не заглядывал...