Свобода – миф, система права,

Твоя доброта не доживет до утра…

Прижмись ко мне еще чуть сильнее,

Я хочу услышать, как бьется твое сердце,

Узнать, что есть здесь кто-то живой,

В этом забытом, заживо погребенном мире,

Не плачь, не бойся того, что наш образ стекает с стекла,

Готовый вот-вот исчезнуть с пожелтевших страниц

Истории. Сотни раз переписанной снова и снова.

Пусть другие клоуны пытаются записать в ней свои имена,

 А нам главное, то, что мы с тобой жили,

Не бойся… я не брошу, я буду с тобой до конца,

И не важно, что этот конец принесет.

Прижмись ко мне еще чуть сильнее,

Я хочу услышать, как бьется твое сердце…

Атлантида. Это не люди, это титаны. Это не земля, это Эдем. Здесь нет склонов, все пути идут наверх. Нежное, невинное, горячее, словно парное молоко, море, могучие, вечные, гордые горы.

Здесь нет место ненависти, здесь есть место только для любви. И каждый день проживается здесь не как вчерашний, или завтрашний. Он проживается так, как будто этот день будет последним.

Неважно когда это наступит – в этой жизни, или после смерти, нужно быть достаточно смелым, чтобы понять, что это всего лишь мечта, но мечта такая упоительная. Звезда, одна из миллиона, повешенная ради смеха на небе. Но без них было бы темно и скучно…

Эдем, где все твои мечты сбываются.

Одиночество. Люди не живут, они давно уже не живут, они мертвы. По крайне мере для меня. Так смешно смотреть, как они делают озабоченный вид и спешат. Куда? Зачем? Все их действия протекают на автомате, им кто-то говорит, что так правильно, что так истинно. Но их тела больше не пригодны, срок годности давно истек. Они знаю, как жить. Да, они знают, как нужно жить…. другим. Но только они не знают, как нужно жить им. Они стали мертвецами, как только родились.

Я бежал (я не плохой бегун) не важно куда, просто бежать; жать столько, сколько сможешь. Спрятаться в темноту, не думать, просто раствориться, слиться с ней. Я хотел просто, чтобы  меня оставили в покое. Когда ты замыкаешься в себе, ты способен творить мир по образу и подобию своему. Мир, где ты будешь и царем и рабом. Но главное, ты будешь Богом.

Быть одному, значить обрести спокойствие.

Икар. Да, я помню его. Его жизнь была расписана по секундам до самой смерти. Утром он вставал и шел на кухню, выпивал чашку черного кофе и надевал белую рубашку, целовал детей и шел на работу. У него была хорошая работа, он получал солидные деньги (по моим меркам, хотя для него этого было мало, ему хотелось больше). После работы он шел домой. Было уже поздно, его дети уже спали, он их целовал и уставший ложился на диван, включал телевизор – так и засыпал. И так каждый день. Но однажды… однажды он все это перечеркнул. Он поднялся на крышу небоскреба, расправил руки и полетел вниз. Он летел…

Одни говорили, что он свихнулся, другие – что его доконала семья, работа, третьи – что его жена завела любовника.

Я видел его в реанимации. Он позвал меня и сказал: «Я летал!.. Семья - это хорошо. Она помогает тебе, поддерживает тебя, дает тебе совет и помогает определиться в жизни. Да, семья – это хорошо. Но однажды ты захочешь взлететь чуть выше, но семья повиснет на тебе тяжелым грузом. Вот так живешь, и однажды захочется сделать, что-нибудь абсурдное, выходящее за рамки всякого понимания. И нужно плюнуть на все и сделать это. Я летал!.. Я летел 20 секунд. Понимаешь?! Когда ты летишь, каждая секунда тебе дорога. Каждая секунда становится последней и ее уже никогда не вернуть. Ты летишь, а вокруг тебя свобода, одна лишь свобода. Понимаешь?! За эти 20 секунд не жалко и жизни отдать. Бог не дал нам крылья, ну и хер с ним. Человек может все, главное, чтобы он очень сильно захотел». Он что-то еще говорил, говорил, но уже что-то невнятное и непонятное. Я помню, как он умирал. Он улыбнулся в последний раз, так невинно, как-то по-детски и умер.

Его назвали сумасшедшим. Вскоре его забыли, стерли с памяти истории, как миллиарды других жизней.

Позже я видел его детей. Они стояли в переходе и просили милостыню. Я машинально полез в карман, но вовремя отдернул руку.

Да, я помню его. Его звали Икар…

Путешествие на край ночи. Впервые я услышал эту музыку, когда мне было 15 лет. Я работал тогда в поле. «У тебя не найдется куска хлеба для слепого старика». Мой отец  всегда учил меня ненавидеть попрошаек. Тот, кто не работал – всего лишь жалкий неудачник, не нашедший себе место в этом мире. Я готов был повернуться и сказать ему пару нелицеприятных фраз и по возможности дать ему под зад. Но когда я повернулся, все пошло совсем не так. Меня поразили его глаза. Они были похожи на Вечность. Старик был слепой, его взгляд был устремлен, как будто, вовнутрь. Его лицо было все покрыто морщинами. Я потянулся к буханке хлеба, отломил от нее изрядный кусок и протянул его старику.

«Человек может все, - начал говорить старик(его слова были подобны музыке), - главное чтобы он поверил в себя, если он не может чего-то, то он должен погибнуть, чтобы не быть тенью Человека. Когда ты что-то задумал, нужно это выполнять одному, твои друзья тебя всегда предадут, твоя девушка, лишь посмеется над твоими причудами. Я хотел путешествовать. Открывать для себя новые места, новых людей, просто что-то новое. Я взял кое-какие пожитки, револьвер (для того, чтобы когда мне все это надоест, или зайду в тупик, я мог бы без труда закончить свое путешествие) и отправился в путь. Я видел то, что не существовало, что не могло существовать. Двадцать лет назад я потерял зрение, я больше не мог видеть. Тогда я впервые достал свой револьвер и подставил к виску. Я готов был выстрелять. И знаешь, если честно без всяких угрызений совести, что, мол, я мог прожить свою жизнь как-нибудь иначе. Я не мог видеть, но зато я мог слышать, и я мог чувствовать. Ты думаешь этого мало? О, поверь этого вполне достаточно. Теперь я мог рисовать окружающий мир  таким, каким я бы его хотел видеть. Теперь мир стал, моей фантазией. Но от этого он не стал хуже. Он стал моим.

Жизнь – это не только то, что мы сделали. Жизнь – это и то, что мы хотели сделать, но не сделали. Твои желания, мечты, фантазии, чувства, нереализованные возможности – это и есть жизнь. Когда ты это поймешь, твоя жизнь покажется тебе не такой уж и серой ерундой. Чтобы путешествовать, достаточно закрыть глаза».

Теперь, каждый раз, когда я закрываю глаза, я слышу эту сладостную музыку… я иду по долине сна… я путешествую.

Последняя битва. «Примкнуть штыки». Сейчас будет атака. За что я воюю? не знаю, да это и не важно. Кто-то кричит: «За Свободу!», кто-то другой кричит: «За Бога, Царя и Отечество». Не все ли равно за что умереть? Умереть стоит только за что-то большее, чем твоя жизнь, только тогда ты понимаешь, что умираешь не до конца. Небо разрывают миллионное «Ура» - атака началась. Я выползаю из окопа и бегу вперед, сливаюсь с этой массой, у нас одна цель и не важно, кто там. Я знаю, что там Враг, и это главное. Где то возле меня разрываются снаряды, а я бегу, бегу вперед. Цель уже близка, я могу различать лица врагов, теперь я могу увидеть страх в их глазах. Я знаю, что мне не достигнуть финиша, не важно, что это не моя война и не важно, что я – пушечное мясо. Главное, что у меня есть: честь, совесть, патриотизм. Я умру, как герой. Я верю… а следовательно я живу.

Безумству храбрых, поем мы песни.

Зеркало. Я смотрю на себя в зеркало: два уха, два глаза, брови, нос… все, вроде, как и у всех, но я чувствовал, что чего-то не хватает, я чувствовал себя чужим, не похожий на других. Но чего не хватает? Нос, рот… Рот! Точно, на моем лице не было улыбки, я перестал улыбаться. Двумя большими пальцами я попытался растянуть рот. О, вот так намного лучше. Но как только я убрал пальцы, рот снова вернулся в исходное место. Что делать?.. Тогда я взял ножницы и разрезал уголки рта. Вот, теперь другое дело. Теперь я такой же, как все. Я выхожу на улицу, и все люди мне улыбаются. Кто-то хвалит, кто-то говорит, что я молодец, кто-то верил в меня, что я одумаюсь, повзрослею. Моя жизнь стала намного слаще, чем была.

Но однажды мне все это надоело, и я разбил это зеркало…

Реальность. Старенький автобус. Холод пробирает до самых костей. Меня клонит в сон. Глаза закрываются сами собой. Из наушников продолжает реветь, что-то непонятное, однообразное, злое; то, что сейчас называется музыкой. И еще рокот мотора не как не утихает (все мчится и мчится куда-то сломя голову). Это словно наркотик, помогающий мне жить (существовать?), помогает мне гонять кровь по жилам, помогает заснуть. Из окна мелькают какие-то картинки. Неважно куда я еду, неважно с кем я еду; я еду – и это главное. Сон – лучшее, что есть у меня. Он сглаживает мою реальность; реальность, которую вижу, хочу видеть. Сон перетаскивает мое бренное, никому не нужное, и самое главное не нужное и мне, тело. Сон дает мне надежду, тупую, бессмысленную надежду на то, что завтра будет мой день. Ведь вокруг меня расплываются счастливые лица. Когда-нибудь наступит и мой день. И так изо дня в день. Я постепенно погружаюсь в сон, погружаюсь в свой маленький одинокий мир. Хорошо…  Холод пробирает до самых костей. Вот так бы все время ехать и ехать, не останавливаясь, а главное не думать. Хорошо…

Счастье. Счастье нет. К концу нашей жизни мы сотни, тысячи раз пересматриваем свою жизнь и пытаемся схватиться за то, ради чего мы жили. Мы собираем осколки, и получается та жизнь, которую бы мы хотели прожить… но не прожили.

Единственный смысл в жизни, в ее конце. Только когда ты осознаешь, что вот-вот ты исчезнешь из этого мира, ты пытаешься жить. Но весь абсурд и жестокость в том, что ты разучился это делать. И у нас возникает тупая надежда на то, что смерть – это не конец, что смерть – это начало, начало чего-то лучшего и справедливого по отношению к нам.