Серый потолок вот уже четвертый час был единственной пищей для глаз Марии. Огромная свинцовая плита, которая, навскидку, весила не меньше десяти тонн, давила на грудь и не давала встать. Незнакомые мужчины сверлили ее укоризненным взглядом с пыльных фотографий, покоящихся на комоде. Две полные женщины на фоне соснового леса состроили печальные гримасы. Черно-белый мальчик пяти лет и такая же черно-белая девочка с огромными влажными глазами задавали немой вопрос: «Зачем?».

  - Как бы я хотела объяснить… 

  Шум в голове напоминал звук, что издают волны, разбиваясь в мириады капель о песчаный пляж в пасмурный вечер. Воспоминания то накатывали, принося ненужный мусор прошлого, то отступали, оставляя после себя иступленное безмолвие и звенящую тишину.

  Шелест фольги. Влажные губы.
  Красный, цвета молодой крови океан цветущих маков поглотил пятилетнюю девочку. Одета она в бордовое платье и потому быстро затерялась среди цветков. Маковое поле раскинулось на другой стороне реки, что разделяла провинциальный городок и девственную природу. Они с мамой часто ходят туда гулять. Шмель, перепутав девочку с цветком, сел ей на плечо. Заметив свою ошибку, улетел прочь, оставив позади приятное жужжание.

  Шелест фольги. Греет внутри.

  - Я видела, как он целый урок пялился на меня! Делал вид, что зубрит математику, а на деле разглядывал мои ноги, – с улыбкой прошептала шестнадцатилетняя девушка в школьной форме.

Стайка девчонок, окружившая рассказчицу, ехидно захихикала.

  - Ну, ты даешь! – с нотками зависти восхищалась одна из них, - И как тебе это удается? Охмурила лучшего парня в классе, просто сидя за партой и листая учебник…

  Шелест фольги. Капли, срываясь с подбородка, падают на шею.

  Секундная стрелка нарезала уже тридцать седьмой круг по циферблату, безжалостно исполняя приговор времени. Секретарша в безупречно-белой блузке стучала дорогим маникюром по печатной машинке. Сколько же можно ждать? От скуки, девушка, сидящая в мягком кожаном кресле, принялась разглядывать свою туфлю цвета морской волны на довольно-таки высоком каблуке. Из открывшейся двери, что была точно под теми самыми часами (надо заметить, что стрелка вышла  уже на сорок третий круг), выскочила женщина лет сорока шести с высокой прической и в костюме, балансирующим между строгостью офиса и торжественностью бального вечера. Как и сорок с лишним минут назад, впрочем, как и неделю назад, на ее молодом для таких лет лице сияла широкая бутафорская улыбка.

  - Не терпится вас обрадовать. Вы приняты! Приступаете к работе со среды.

  Шелест фольги. Струйки виски бегут из уголков рта и стекают на подушку. Выдох.

  Его язык на вкус как смесь шампанского, водки, пива, мартини и вина. Кольцо чертовски хорошо. Мысли оборвались под тяжестью восторга гостей, что собрались в тесной комнате.

Шелест фольги. Кашель резанул по горлу.

  - Но…Но что это значит?

  - Это значит, что для ваших работ места здесь нет. Закончите сперва художественную школу, пани.

  Покрасневшая, как помидор, девушка в ярости сжимала кулаки. Слова срывались с ее пухлых губ, как пули из крупнокалиберного пулемета. Из всего гневного монолога понятными остались два последних слова «Чертов Очкарик».

Шелест фольги.  Два больших глотка обожгли сильнее расплавленного свинца.  

За окнами автомобиля сплошной серой массой проносился мир. Дворники лениво сгоняли капли дождя, что лил уже четвертый час.

  - Я же говорила, что выехать заранее надо было! И что теперь, господин Мыуспеем?

  - Хватит мне на мозги капать! Если не будешь меня пилить, тогда приедем вовремя.

   Белая вспышка, легкость. Покой и тишина. Свет ламп и люди в белых масках. Зачем они так суетятся? Мне же хорошо.

  Шелест фольги. Бутылка пуста. Ну, и черт с ней.

  Три стука. Еще раз.

  Десятитонная свинцовая плита сползла с груди Марии. Наконец-то. Мозг получил стимул для функционирования. Появилась цель.

  Тук, тук, тук.

  Натянув халат на голое тело, Мария, шатаясь, как при девятибальом шторме, подошла к двери.

  - Кто там?

  - У меня письмо для Марии Новак

  Кашель, смешенный с изумлением, вырвался из горла Марии. Открыв дверь, она увидела на пороге прыщавого юношу лет четырнадцати. Обветренными губами он силился изобразить доброжелательную улыбку. Поборов кашель, женщина спросила:

  - От кого?

  - От высокого господина. Странноватый такой. В шляпе.

  - Спасибо, – ошарашено прошептала Мария и взяла конверт. Захлопнув дверь, она уселась прямо на пол. Медленно и аккуратно разорвав конверт, она извлекла оттуда еще один, черного цвета, и письмо. Лист бумаги был исписан красивым подчерком.

  Мария, добрый день! Ах, моя застенчивость не дает мне жить! И в этот раз она вмешалась в мои планы. Хотел сам вам вручить это письмо, да не хватило смелости. Меня вы скорее всего не помните. Девятнадцать лет назад, выставка молодых художников. Вы тогда со мной разругались в пух и прах. Войцех Ковальски - мое имя. Не буду углубляться в болтовню, перейду к делу. Вы не поверите! Ваша картина «Маковое поле» заинтересовала крупного коллекционера живописи из Жагани.  Он готов выложить за нее крупную сумму. А меня попросил организовать встречу. Если вы заинтересовались, а у меня нет ни тени сомнений, что заинтересовались, то приходите в четверг, в восемь вечера, в кафе «Вуаль принцессы». За третьим столиком вас будет ждать коллекционер. Его имя – Витольд. На этом моя работа выполнена. Жаль, что не довелось увидеть вас.

                                                                                                                                             Ваш Чертов Очкарик.

Из детской ни звука. Муж не просит принести горшок. Она уже решила проблему, пан Ковальски, спасибо.