В тот вечер Вильхьяльм не оставлял следов. Это почему-то смешило Лею. Она шла чуть поодаль, и быстрый шаг ее загоревших до бронзы ног почти переходил в бег, хотя и сохранял постоянный ритм. Босые стопы ее, погружаясь в набегающую аметистовою волну, вспугивали фонтанчики хрустальных брызг, и тут же искрящееся жидкое серебро воды вновь смыкалось вокруг ее тонких щиколоток.

В сущности, Океан не является человеческим творением в высшей степени, и поэтому остается одним из последних мест, где еще может жить Бог.

- Люблю эти места, - Лея смахнула паутинку молчания.

Она родилась здесь, на этом побережье.

Город ее матери Амласи сиял на западе подсвеченными закатным солнцем металлическими шпилями. В хрустальных отблесках устремленные ввысь здания казались невесомыми.

- Как тебя… - обернулся Вильхьяльм.

Лея воздела вверх руки, изображая Холодорру, и яркий луч ее улыбки отделил от морской пены небесную синеву. При этом хвост она вытянула вправо, и он, подрагивая, замер отвесно телу.

Теперь уже Вильхьяльм смеялся:

- Богиня прибоя.

- Океан тоже не имеет четких границ, - отвечала Лея. Ее синие локоны спиралями падали на обнаженные им плечи.

- Где у тебя море?

- Здесь, - шепнула она, когда его рука легла на ее левую грудь.

Вильхьяльм ладонью услышал море и улыбнулся, – она была жива.

- Ты и я лучше, чем город и море.

- Почему? – Лея положила себе на грудь его вторую руку.

- Мы меняемся, а они – нет, - Вильхьяльм изменился: он стал почти прозрачно-оранжевого цвета, отбросил на морскую гладь зеркальную проекцию и зашумел крыльями.

Он смеялся так.

- Да, для тебя я стала женщиной. –Лея никогда бы не сказала ему об этом, но наступает момент, когда просто надоедает быть мужчиной.

- Меня бы не было без тебя.

Вильхьяльм пошел дальше. Бесконечная синева Океана сползала за горизонт и, делая плавный изгиб, становилась краем его одежд.

Он уже не оставлял следов.

Лея смотрела вдаль. На ресницах одевшей ее ночи, стали зажигаться капли звезд. Она снова всегда была одна на этом берегу…

Наедине с треснувшим пластиковым стаканчиком, который она лениво пинала при ходьбе, наедине с тишиной и шорохом прибоя, откуда она пришла.