Короткое описание: Продолжение первой главы. Спасибо отозвавшимся. Все учту, все обдумаю.
Никас лежал с открытыми глазами, глядя на медленно светлеющее небо. Он не мог понять, от чего проснулся. Ему ничего не снилось, значит не от крика. Середина осени высасывала остатки тепла из земли и деревьев. Металлически щелкал обогреватель. На балконе, с пластиковыми окнами и замазанными щелями, было душно как в парнике. Никас повернулся на бок и флегматично уставился на часы. Пять часов, четыре минуты. По часам нехотя ползла снулая муха. Она взобралась на вершину пятерки и остановилась там, в изнеможении. Наблюдая за ней, Никас размышлял: не удастся ли ему заставить себя поспать еще минут тридцать. Он закрыл глаза. Было необычайно тихо. На такой высоте ветер постоянно гудел и бесновался. Аркас настолько привык к этому звуку, что тишина взволновала его. Веки приоткрылись. На часах сидела бабочка. Вызывающе-пестрой, тропической окраски. Красный с синим и зеленым, и еще какие-то неуловимые искорки, словно блики на серебре. Бабочка увлеченно чистила хоботок. Никасу показалось, что она, при этом, задорно на него поглядывала, словно говорила: иди, умойся, прощелыга ты мой ненаглядный! Спать расхотелось совершенно. Ну и дела, подумал Никас. Неужели я ее привез откуда-нибудь из Австралии в кармане? Может, не заметил гусеницу? Первым его желанием, почти рефлекторным, было сфотографировать ее. Никас даже загорелся этой идеей, что-то полыхнуло в нем, радостное, как в старые-добрые времена. Но довольно быстро погасло. Чудо, конечно. Бабочка, безусловно, красивая. Всем, разумеется, понравиться. Скажут, звезда идет на поправку. Хрена там. Аркас вздрогнул и подскочил вместе со спальным мешком, как червяк. Глядя в окно, он видел далеко уходящий город. Тридевятые километры, на которых еще оставался лес. Но в основном улицы, проспекты и набережную. Долговязые новостройки, стеклянные небоскребы, кварталы низеньких пятиэтажек. Никому не интересные контрасты между чугунной индустриальной безнадежностью и островками дорогой безмятежности озелененных районов. Дороги. Серые прямолинейные ловушки для автомобилей. Может быть, даже, какое-то шевеление. В осеннем сумраке все это казалось объемным рисунком на огромном холсте. Раньше он не любил город, за предсказуемость, но теперь чувствовал, что никогда не сможет покинуть его. Полис стал для него гарантом безопасности и надеждой на покой. Несмотря на ежедневные пытки нежелательными встречами, здесь он мог рассчитывать на то, что никто не поймает его посреди прерии и не запихнет на два года в пропахшую мочой яму. Бабочка села Никасу на нос. Он не пошевелился, продолжал смотреть поверх крыльев. Нельзя сказать, чтобы картина сильно изменилась. Человек обнаружил, что смотрит на город, словно через очки. Это было странное впечатление. Впечатление из детства: результаты эксперимента с цветными стекляшками. Сам того не желая, журналист улыбнулся и в тот же момент насекомое порхнуло в воздух и устремилась вверх. Улыбку как рукой сняло. Никас вспомнил, почему он прильнул к окну. Он понял, из-за чего проснулся. Что-то постучало в его окно. Поборов желание открыть створки и посмотреть, не болтается ли внизу ниндзя, и не притаился ли на крыше Зеленый берет, Аркас предпочел разгадать загадку в общепринятом ключе. Ему показалось. У него были на то все основания. Он жил на шестнадцатом этаже. Он решительно никому теперь не был нужен. Разве что муниципальной кассе. И все равно ему стало страшно. Он проверил, крепко ли заперты окна и выбрался, наконец, из спального мешка. Бабочка пропала, но Никас даже не вспомнил о ней. Он тщательно свернул свою постель, с озабоченным видом выхлопал подушку, накрыл портативный телевизор тряпкой. Собрал пакеты, пустые бутылки, затолкал их в мусорный мешок. Это давно следовало сделать. Потом он по очереди отпер четыре замка и отодвинул щеколду. Ритуал был соблюден, Никас покинул свое убежище. Зал встретил его неприветливо. Драные обои, погрызенная мебель, выпотрошенные кресла, опрокинутые коробки. Разруха и запустение. Никас привычно пошел вдоль этого бедлама, поднимая, поправляя, запихивая и подбирая огрызки яблок и куриные кости. Обычно после установления на место торшера, Гудрон выбегал из своего убежища и бросался на хозяйскую ногу, чтобы его похвалил за кропотливую ночную работу. Сегодня хорь где-то отсиживался. Аркасу даже стало интересно, что еще могла учинить эта черная гадина с его квартирой. Он включил свет в каждой комнате и коридоре. Вспыхнула лампа на кухне. Ничего интересного, вроде разорванного паспорта или сжеванного бумажника, Никас не обнаружил. Заранее отхаркиваясь, он побрел в туалет. Там обнаружилось, что кто-то полностью размотал рулон туалетной бумаги. А в унитазе плавала кружка. Аркас вздохнул, выловил кружку ершиком и выбросил ее в мусорное ведро. Во всяком случае, думал он, сидя на фаянсе и сматывая бумагу, мне теперь есть чем заняться. Сосредоточившись на своих проблемах, он мотал и мотал, пока рабочая часть сознания не сказала ему: стоп! Никас отмотал бумагу назад, словно пленку. «Спасибо. Моя жажда утолена. Холодны и вкусны твои воды, белый оазис». Надпись была отпечатана на машинке. Крупным архаичным шрифтом. Никас сразу вспомнил о кружке, хотя не мог понять какую связь собирается установить между напечатанной благодарностью и потерянной посудой. Он перебрал в памяти все курьезные случаи связанные с туалетной бумагой, которые ему были известны. Их набралось, прямо скажем, немного. Совпадение? – равнодушно предложила логика. Совпадение, поспешил согласиться Аркас. Японцы вон романы издают на рулонах, а тут пара строчек каким-то образом попала на нашу, отечественную. И не такое бывает. Скорее всего. Никас ненавидел нервничать. Нервничать было нельзя. Поэтому, чтобы закрепить принятую логикой версию, он закончил свои дела и вышел в коридор с криком: - Гудрон, еще раз испоганишь кружку, принесу клетку! Маленькую! С частыми-частыми прутьями! Хорь не откликнулся. В ванной дела обстояли еще хуже. Раковина была наполнена водой, на поверхности которой плавала ряска и маленькая кувшинка. На этой маленькой кувшинке сидела крохотная лягушечка. Никас обмирая, смотрел на эту композицию, одновременно начиная что-то подозревать. Здравому мышлению приходилось несладко, оно могло предложить только один вариант. Недавно Никас в очередной раз поменял замки… и… и что?! Поменял замки, и что?! Он начал раздражаться. Разыгрывать его было некому и незачем. Господи, ладно бы просто вода, это объяснить было проще простого. Но откуда эта болотная растительность? - Ррибит! – неожиданно громко высказалась лягушка. Никас посмотрел на нее как на Дьявола. Ступая осторожно, как заправский охотник на лягушек, он приблизился к раковине и выдернул затычку. Стряхнул лягушку в водоворот, приподняв кувшинку за край. Земноводное покорно позволило стихии увлечь себя в водопровод и сгинуло вместе с ряской. Кувшинку Никас брезгливо выбросил, и вымыл руки с мылом. Замки на двери были в полном порядке. Все шесть. Кто же мог такое провернуть, напряженно рассуждал Никас. Кто-то должен был выкрасть у меня ключи и сделать слепки. Кто у нас на такое способен? Кеша? Нет, он меня боится. Роман? Да, этот мог. Сорвиголова. Ему же только в радость еще глубже в грязь меня втоптать. Еще сильнее унизить. Никас влез в душевую кабинку с твердым намерением после работы зайти к слесарю и снова поменять замки. У него, как у постоянного клиента, была гибкая система скидок… Через несколько секунд из душевой донеслось печальное ругательство, и Никас вывалился наружу, стряхивая с себя бурые ручейки. Он трясся как кот и поспешно утирался полотенцем. Все одно к одному, думал он с остервенением. Намечается отличный день. Он сплюнул. Во рту стоял знакомый, но совершенно необъяснимый привкус. Не веря своим ощущениям, журналист слизнул бегущую по руке капельку. Кофе. Аркас, словно лунатик, голышом прошел в кухню и заглянул в джезву, которую поставил на слабый огонь перед тем, как пойти в душ. Джезва была совершенно пуста. И бесполезно накалялась на конфорке. Следов убежавшего напитка не было. Во всяком случае, свежих. - Соберись, - сказал он зеркалу в ванной. В душе с отчетливой слышимостью журчало кофе. – Тебя предупреждали, что такое может случиться. Осложнения. Сам виноват. Не выспался. Лицо острое, осунулось. Глаза запали, были голубые, стали блеклые, водянистые. И бурдюки под ними. Тяжелые бурдюки человека, пропускающего замечательные пробуждения. Никас запустил пальцы в короткие светлые волосы. - Ты здоров, - проговорил он, следя за отражением. – Ты со всем справишься. Нечего бояться. Мучения кончились. Они в прошлом. Боль должна уйти. Вдох… Выдо-о-ох… Вдох… Аркас принял прописанные терапевтом таблетки и сварил себе еще кофе, просто для того, чтобы доказать себе: пока он спокоен, все идет гладко. - Главное, спокойствие, - произнес Никас, выливая кофе в раковину. Вместо него он выпил немного теплого апельсинового сока забытого на столе, и полез в холодильник, чтобы сделать себе бутерброд с колбасой. В морозилке горели костры. Люди в жестких, промасленных одеждах из шкур, отчаянно сражались с котлетами. Те ревели и бросались вперед, на тоненькие копья с костяными наконечниками. - Теснее, - кричал вождь северных охотников. – Держитесь теснее, не давайте им уходить от огня! Аркас почесал подбородок и посмотрел ниже. Сковородка с жареной картошкой была открыта. Ее наполняла земля, из которой росли маленькие лопаточки. Левее, из бутылки с молоком доносилось обиженное мычание. В самом низу, колбаса забилась в угол и шипела оттуда как королевская кобра из норы. Никас закрыл холодильник. Странно улыбаясь, он допил апельсиновый сок. Через несколько минут его можно было найти возле комода. Журналист, что-то тихо напевая, подбирал гардероб. Носки оказались на месте. Более того, когда Никас сунул в белье руку, то нащупал что-то мягкое. Гудрон, вереща, выскочил из своего убежища и бросился прочь. Человек наблюдал за его метаниями, пока хорь не забрался на диван. Там он застыл в жалкой позе сломленного страхом существа. Боится, подумал Никас отстраненно. Интересно, чего? Неужели того же, что и я? Может мне это не мерещиться? Таблетки начинали действовать, журналист успокаивался. Он вспомнил котлетное вече. Нет, пусть уж лучше мерещиться. Одевшись, он со вздохом уселся на диван и замер на некоторое время. Гудрон искательно ткнулся ему в бедро и притулился рядом. Никас почесал его за ухом. - Ничего, - произнес он спокойно. – Хозяин сейчас возьмет себя в руки и даст тебе покушать. Ему просто нужно регулярно пить свои таблетки. А он не пьет. Принесу тебе сегодня курицы. Через несколько минут Никас поднялся и пошел на кухню. Хорь, не отставая, семенил за ним, испуганно поглядывая по сторонам. Перед холодильником журналист глубоко вздохнул, и рванул на себя дверцу. Чутко прислушиваясь к пакету молока, Никас вилкой перемешал затвердевшую жареную картошку. Потыкал зубчиками безмолвные котлеты, горкой лежащие в тарелке. - Сейчас, - сказал он с плохо скрываемым облегчением. – Сейчас разморожу тебе котлетку, Гудрон. Он взял одну и на секунду замер. Ему показалось, что кто-то пискнул: «я же говорил!». Я спокоен, думал Никас, обдувая котлету феном. Я совершенно спокоен. Шлеп. Хорь обиженно понюхал угощение и поглядел на хозяина с немым упреком. - Курицы нет. Гудрон взвизгнул. - Ни единого кусочка, клянусь. Животное навострило уши и поглядело вверх. На плафоне, подрагивая крыльями, сидела бабочка. Та самая, балконно-часовая. У Никаса появилось неукротимое желание, размазать ее туго свернутым журналом. Под ногами злобно зашипел хорек. Зашипел и сорвался с места, черной молнией уходя в вираж. Через несколько минут Аркас стоял на лестничной площадке, запирая последний замок входной двери. Пока он занимался священнодействием, старался не смотреть на саму дверь. На ней появился черный отпечаток жуткой бесформенной лапы. Никас, злобно ухмыляясь, съел еще несколько таблеток. О розыгрыше он теперь и не мечтал. Все было до отвращения очевидно. Никас все-таки спятил. Он шел к этому давно, и был не слишком шокирован результатом. Обидно было лишь, что два года в аду он провел, оставаясь в своем уме, но сломался здесь, в относительной безопасности. Теперь у него наверняка нашлись бы общие темы для разговора с генералом. Буду ходить к нему по вечерам, думал журналист, спускаясь по лестнице. Если не упекут в дурдом. В такую рань, идти ему было некуда. Оставаться дома – невыносимо. Никас медленно спустился на этаж барона. Несмотря на популярные мифы и устоявшиеся предрассудки, здесь его никогда не пытались ни обворовать, ни проинформировать по поводу суженой за умеренную плату. Более того, за два года он так и не приобрел на одиннадцатом хромую лошадь по цене двух здоровых. Тут жили, в общем-то, солидные, целеустремленные люди. Никас считал, что зарабатывать уличными методами они брезговали. Осмотревшись, Никас, понял, что не видит игрушек, велосипедов и даже пластмассовый замок кто-то разобрал и унес. Ковры были скатаны и лежали у стены, присыпанные чем-то пахучим. Такого он здесь еще не видел. Даже стражи исчезли. Может быть, решили переехать, рассеяно подумал журналист. На середине лестницы Никас остановился. Он услышал, точнее спиной почувствовал, как за ним приоткрылась дверь. - Никас. Журналист медленно обернулся. Он увидел гипнотически-выразительный зеленный глаз и половину бронзового лица. Женщина внимательно смотрела на него, вытянув в проем руку, словно стараясь удержать. Даже с расстояния Никас видел, что у нее дрожит агатовый перстень. Картина была настолько наиграно и неестественно жуткой, что Аркасу захотелось закричать и дернуть вниз со скоростью Гудрона. - Не бойся! – умоляюще прошипела женщина, моментально разгадав настроение Никаса. – Иди сюда, войди в мой дом. Иди, нам нужно поговорить. Для твоего блага. Для твоего! Возможно, она использовала гипноз. Никас слышал, что такое возможно. А возможно, в какой-то момент он перенасытился абсурдностью утра и вдруг подумал с обреченным спокойствием: а не выпить ли мне чаю с этой приятной на вид женщиной. Половина ее лица выглядит вполне симпатичной. Если опираться на принцип симметричности, то она должна быть очень даже ничего. Возможно, я с пользой для себя скоротаю время до начала приема. А если меня снова похитят, то можно будет, во всяком случае, вспомнить старые добрые времена, когда я был одним из самых стойких людей на земле. И не ныл. - Ох, слава богу, - проговорила женщина, увидев, что журналист стал неуверенно, как на шарнирах, подниматься. Когда Никас приблизился на расстояние пощечины, цыганка метнулась на него, едва не ударившись о косяк, и втащила внутрь. Под собственное непрезентабельное «ой», Аркас оказался в полутемной прихожей, наполненной запахом тлеющей травы. За ним захлопнулась дверь, и сладко щелкнул замок. - Обувь сними. Пальто повесь здесь. Ей было лет тридцать. Никас ожидал цветастых свободных нарядов, но цыганка была одета скромнее и привычнее. Как рачительная домохозяйка, готовая к любой ситуации: начиная от ежедневной уборки и заканчивая интенсивной детской отрыжкой. Передник, закатанные до колен шаровары и застиранная футболка с надписью «Франциск». Только на шее у нее висело большое ожерелье из костяных фигурок. Судя по тому, как оно пожелтело и запылилось в резьбе, Никас мог предположить, что пользовались им не часто. - Спасибо, - ответил Журналист. И чтобы не молчать, добавил: - Красивое ожерелье. Женщина, а она оказалась действительно симпатичной, поджала губы, и, как опытная мать, тут же почуяла неповиновение. - А ну в комнату! – вполголоса рявкнула она. Любопытные чубы скрылись за углом коридора. - Пойдем, - она поманила Никаса на кухню. Там тоже было полутемно. По всей квартире горели лампады, накрытые тряпичными конусами. Окна были плотно зашторены. Аркас с позабытым профессиональным любопытством разглядывал вывешенные под потолком обереги. Посреди стола стояла большая, полуметровая статуэтка изображающая, насколько понял Никас, жирного замышляющего беса. Вокруг него собрались трое мужчин и один подросток лет шестнадцати. Они о чем-то тихо переговаривались. Увидев доставленного по назначению Никаса, люди одновременно встали с той характерной поспешностью, которая обычно означает: вот черт, этот парень здесь! Именно тот парень. Которого мы хорошо знаем. Этот жук на многое способен, так что будьте настороже! Какого хрена, подумал Никас взволновано. С него как будто спало наваждение. Что я здесь делаю? Зачем я позволил себя завлечь сюда. Сейчас дадут по уху и через неделю мои почки очнутся в другом человеке. Его скрутило от реликтового, застарелого страха западни. Правую, ломавшуюся ногу, свело судорогой. - Это он, - сказала цыганка и качнула головой. – Выйдите. Скажите второй, чтобы следила за детьми лучше, а не то своих не дождется. Девел украдет ее материнство. Тщательной обойдя Никаса спиной к стене, мужчины покинули кухню, ведя между собой парня, как при обстреле. - Да не бойся ты, - сказала цыганка, взглянув на согнувшегося Никаса. Она достала из кармана шаровар носовой платок и отерла его лоб от испарины. – Нас не бойся, - многозначительно добавила она. – Садись за стол. Никас, не чувствуя под собой ног, сел на предупредительно подвинутый стул. Женщина чем-то орудовала у стойки. Выше над ней довлели полки, плотно заставленные банками. Никас никогда еще не видел такую впечатляющую коллекцию заварных трав. На едва дышащей плите что-то тихо побулькивало в большой десятилитровой кастрюле. С крючков на стенах свешивались чесночные вязанки. На полу лежало множество особенным образом постеленных половиков. Вместе они образовывали какую-то картину, но Никас не мог увидеть ее целиком. Атмосфера становилась почти волшебной, хотя журналист не замечал магических шаров, толстых разноцветных свечей и карт Таро, интригующе разложенных на столе. - Откуда вы… Он прервался. Перед ним оказалась кружка с чем-то горячим и ароматным. - Это какой-то травяной настой? – уважительно спросил он. - Это черный магазинный чай, - без всякого пиетета ответила женщина. – Там пакетик. Поболтай. - А-а. - Отвары тебе теперь вряд ли помогут. Никас чуть не поперхнулся и отодвинул кружку. - У меня такое впечатление, - сказал он с рвущимся наружу сарказмом, - что вы хотите мне что-то сказать. Как вы узнали мое имя? - Мы всех в этом доме знаем, - невозмутимо ответила хозяйка, подвигая к нему вазу с финиками и садясь напротив. - О-о-о, - протянул Никас, храбрясь, беря сразу два финика. - Сколько мрачной таинственности и неясного намека на скрытые силы в этом заявлении. - Мы просто узнаем, что нужно в ЖЭКе, - терпеливо сказала женщина. – Каждый человек имеет право знать, с кем он проживает в непосредственной близости. Никому не хочется жить рядом с наркоманами или извращенцами. У нас тут, между прочим, дети. Огромным усилием воли Никас сдержал неполиткорректность. Вместо этого он пожал плечами и кивнул. - Тогда, быть может, - начал он снова, - вы наконец-то хотите сообщить мне, что на мою квартиру наложена порча? А то у меня что-то даже тараканы не заводятся. Почем у вас двести грамм воздуха от венца безбрачия? Он не знал, почему начал грубить. Возможно, нашел с кем поскандалить после бессильной злобы на свою слабость. Или его разозлили эти намеки на опасность. Никас мгновенно раскалялся, когда ему начинали угрожать. Даже так неявно. Цыганка смотрела на него с выражением сострадательного долготерпения. - Пожалуйста, - сказала она, - выдайте еще шутку про медведей, и мы перейдем к делу. Журналист отвернулся. - Извините. Могу я узнать, как вас зовут? - Ни в коем случае. Никас угрюмо замолчал и отхлебнул прозаичного, но вкусного чая. Ну? – спросил он движением бровей. - Девел здесь, - сказала безымянная цыганка таким тоном, словно ожидала от Аркаса подробного и немедленного комментария по этому поводу. Журналист, однако, таким поворотом чайной беседы оказался обескуражен. Он сделал вопросительный жест рукой. - Это ваш родственник? – решился он. - Думай, что говоришь! – прошипела хозяйка. – Моим врагам такого родственника. Не запирайся, Никас. Скажи, зачем он пришел к тебе. Мы должны знать. Другие не знают, ты можешь игнорировать их безопасность. Но мы видели его. Сегодня ночью он прошел мимо наших дверей! Мимо наших судеб! Один его взгляд вызывает порчу. А детей он травит просто своим присутствием. И ты смеешь лгать, притворяться, да еще и оскорблять нас! Никас медленно облизал губы и сказал: - У вас кастрюля не выкипит? - Не увиливай! Мы проследили его до твоей квартиры! Что у тебя за дело с Ним?! Отвечай! Может мне и это все мерещиться, подумал журналист с некоторой даже бесшабашностью. - Почему ты молчишь? – не отставала цыганка. - Мне, в самом деле, неловко. Я чувствую, что должен отыгрывать какую-то роль, но не знаю слов. Я сегодня не очень хорошо себя чувствую. Возможно, не замечаю каких-то намеков. Может быть, вы зайдете ко мне завтра, или я зайду к вам. Сегодня вечером я почитаю что-нибудь из мифологии. Как вы сказали, Девел? Мы обязательно обсудим его роль в вашей культуре. А сейчас давайте поговорим… ну хотя бы о чае. Где берете этот чай? Отличная штука. Пока Никас говорил, выражение лица цыганки сменилось от решительно-враждебного к размышляюще-недоверчивому. Она смотрела на журналиста, сузив глаза, а когда тот снова принялся за напиток, спросила: - Так ты и сам не знаешь, да? - На свете есть куча вещей, о которых я понятия не имею, - согласился Никас. - Ты не знаешь, зачем он пришел к тебе, - проговорила женщина возбужденно. – Может быть, ты вообще не знаешь, что он пришел? - Повторяю, мне сложно реагировать на эти намеки, - терпеливо сказал Никас. – Я не понимаю, о чем вы говорите. Ко мне пришел Девел? - Да! - А кто он такой? Я имею в виду, чем занимается и чего от меня хочет? - Он злой и непредсказуемый дух. Аркас никогда не был суеверным человеком. Он бывал в джунглевых племенах Африки и чувствовал, как цивилизация держит его над ними, не давая вникнуть в примитивное мироздание, состоящее из легенд и веры. И купания в водоемах кишащих паразитами. Однако с ним что-то происходило. Кроме очень неприятного предположения, состоящего из фразы «Аркас, ты слетел с катушек», он ничего не имел. И разве не чудное совпадение, что именно сейчас ему говорят о сверхъестественных силах? Нет, сказал сам себе Никас. Не знаю, чего она в действительности от меня хочет, но лучше бы мне побыстрее уйти отсюда, пока не стало хуже. - Девел приходит, чтобы забрать долги или предложить услугу, - продолжала цыганка. – Подумай, что ему может быть нужно от тебя. Первое или второе? Никас допил чай и сказал: - Я пойду. - Стой. Куда? Я прошу, подумай. Никас остановился в прихожей, стараясь не трогать цыганку руками. Вырываться пришлось движениями корпуса. - Слушайте, - сказал он сквозь зубы, – прекратите нести чепуху. Я нервный человек. Вы со своими бреднями напали на меня совершенно некстати. Именно в тот день, когда этого делать не стоило. Откройте, пожалуйста, дверь. Секунд десять женщина молчала, а потом спросила, искательно заглядывая Никасу в глаза: - Ты точно никому зла не хочешь? Я понимаю, что тебе пришлось тяжело. Очень тяжело. Не всякий такое выдержит. Но мы ведь не виноваты. Мы, значит весь этот дом. И другие люди. Ты можешь пожелать наказания своим мучителям, но Девел коварен. Он попросит у тебя взамен много больше! Удивительно, что именно к тебе он пришел. Бабушка рассказывала мне, что такое случается у одного человека раз в столетие. И когда Девел приходит, он искажает желание человека так, что тот берет на себя ужасные разрушения и грех. Исполнение его мечты влечет за собой волну чужих страданий и неудач, горя и метаний. Миллионы страдают из-за одного! - Ну, это уж слишком, - едва сдерживаясь, проговорил Никас. – Байки байками, но надо и меру знать. Откройте дверь, иначе… Его чуть ли не выпихнули наружу. Потом быстро сунули пальто, и дверь захлопнулась окончательно. Никас накинул пальто и пошел вниз, стараясь ни о чем не думать. Не получалось. Девел. Отпечаток на двери. Котлеты. Лягушка. Гудрон. Кофе в душе. Даже, прости господи, бумага туалетная. Куда идти, в Церковь или к Алексею Петровичу? Поразмыслив, Никас решил, что от таблеток пользы больше, чем от святой воды.
Поведение ГГ местами бывает уж слишком абсурдным, после испугов и затяжного молчания он предстает в роли эпического болтуна.
Пожалуй, я немного другого ожидал от текста, теперь я всё время думал о нем, как о человеке, прожившем 2 года в яме. Каждый раз, при прочтении очередного предложения, я наталкивался на эту мысль и поэтому мне хотелось, чтобы этот рассказ был немного о другом. И это как-то тупо. Да уж, я немного туплю. Может даже более чем.
Оказывается, рассказ мистический с примесью фантастики. Что ж, завязка интересная. Но тебе придется еще очень и очень хорошенько поработать над первой главой. Нужно сделать её более интригующей и проработать атмосферу, а то порой не понимал, читаю ли я легкую ироническую или серьезную драматическую повесть.
Нужно сделать образ ГГ целостным и смену эмоций передавать более плавно, с главы к главе например. А то уж слишком много неустойчивости.
Идея о Дьяволе, который приходит раз в столетие, да еще к душевнобольному интригует. И это не ирония. Ты дал понять, что он всесилен и бесовски умен, обладая способностью манипулировать мыслями человека. Это мне нравится. Да и всем людям нравятся подобные темы, потому как они обещают интригу. Думаю, повесть (или это роман?) получится. Но поработать тебе придется.
Что еще сказать... в общем, образ ГГ должен быть чертовски интересным (не добрый, не злым, не болтуном, а интриговать, давая намеки на какие-то тайны и т.д.). Хочу этого от тебя.
Теперь давай вторую главу. Проверю что там, да и как.
0
