Один создатель, наверное, знает, почему меня так привлекает всё сверкающее и блестящее. Этого я не знаю сама. Это сияющее сокровище мой наставник  спрятал  не так далеко. Может быть для того, кто целыми днями зубрит заклинания и составы всяких зелий и забивает свою голову подобной ерундой тупо надеясь в будущем стать великим чародеем, никогда не обратит внимание на такую мелочь, как старый глиняный кувшин. Но для того кто занят большую часть своего дня уборкой всего того безобразия, что остаётся после неудачных опытов старших учеников Пекеля, приютившего меня из жалости, эта грязная посудина имеет очень большое значение. Чародей просто помешан на чистоте. По его мнению, всё вокруг него должно быть идеально. И, вдруг, такое пыльное и грязное, покрытое налипшей на него старой паутиной «чудище» - среди первозданной чистоты реторт, зеркальных котелков и ступок!

 Сами понимаете, что невозможно пройти мимо. Улучив благоприятный момент, когда наш учитель отправился на поиски особых трав, прихватив с собой всех учеников, кроме меня, трясущимися руками достаю горшок и заглядываю внутрь. Увиденное превзошло все мои самые радужные ожидания. Это целая россыпь драгоценных камней, а под ними какие-то бусики, кулончики и подвески, золотые и серебряные цепочки, перстенёчки  и прочее … С расширенными от восторга глазами и позабыв обо всём, перебираю и пытаюсь примерить эту красоту, глядя на своё отражение в котелке. 

- Ах, ты, мошенник! – Слышу за своей спиной скрипучий рассерженный голос. – И это твоя благодарность, за то, что я приютил тебя? Щенок! Ты за это решил меня ограбить?!

- Нет, нет! Что вы, учитель? – Моё бедное ухо сейчас может, точно остаться в его сухих цепких пальцах. – Я только хотел почистить этот горшок! Вы же сами велели мне навести порядок на полках, - пытаюсь оправдаться, чтобы остаться невредимым. – А всё это я обязательно сложу обратно!

  Кажется, мне удалось посеять в его душе сомнение. Моё бедное ухо свободно, хотя долгое время ещё будет больше другого. По лицу катятся слёзы «искреннего» раскаяния. Губы дрожат, а щёки пылают.  Глаза излучают такую невинность (можно уже сказать, что никто не мог бы изобразить лучше меня эти трепетные чувства). Сколько раз это спасало меня от гибели …

  Благодарность моя Пекелю должна была бы быть безмерной, если бы она могла возникнуть у бродяжки и воришки. Ведь он буквально спас меня от рук  разгневанных, и не без основания, торговцев, схватив за шиворот, в тот самый момент, когда его кошелёк уже был в моих руках.  С законной добычей пришлось расстаться. И в этот самый момент в двери трактира ввалилась разношёрстная и безмерно разгневанная толпа. На их разъярённых лицах ясно читалась, объединившая всех в едином порыве мысль: «Прикончить этого жулика!»  У  пузатого, как колобок мясника был в руках широкий топор для разделки мяса. А тощий и жилистый пекарь в белом переднике недвусмысленно крутил в руках верёвку с петлёй. Скорее всего, что и берёзу для казни они уже выбрали. Не хотелось бы вспоминать, чем я так им насолила, но тут бы мне и конец, только что-то в облике державшего меня человека сильно их смутило и заставило попятиться.

 Ничего особенного не было ни в его бархатной коричневой куртке, подпоясанной широким ремнём, ни в кожаных штанах и сапогах. Много таких господ видеть приходилось. У него даже оружия не было. И в лице тоже ничего такого, что могло бы испугать таких злых жадюг, которым собственный товар дороже жизни маленького оборванца. Русые, стриженые под горшок волосы, окладистая борода, мохнатые брови, вид суровый, но  ничего такого страшного.

- Я сам займусь его воспитанием, - завил мой нынешний господин и учитель. И как ни странно это было, все тут же разошлись, как-то жалостливо глядя на меня. «Уж лучше бы повесить…», - услышала я, проходя мимо них, удерживаемая твёрдой рукой.

- Как тебя зовут? – Спросил меня Пекель.

- Не знаю, - картинно пожав плечами, сказала я, - в ватаге все зовут меня воробышек.

- Хорошо, я буду звать тебя Иваном, - заявил он. – Ты будешь жить у меня, и учиться ремеслу.

 Вообще-то я девочка, но как-то возражать ему не хотелось. Нас всё ещё провожали недобрые взгляды. А, вдруг, он берёт в учение только мальчиков? Что тогда? А впереди была зима! Моё стремление получить крышу над головой и тёплый очаг, и краюху хлеба, может понять только тот, кто провёл на улице ни одну студёную пору. Сами понимаете, что сбегать от него я уж никак не собиралась, равно, как и признаваться в том, что совсем не мальчик.

 Он усадил меня в повозку гружёную всякой всячиной, а сам сел на козлы. Повозка у него была огромная и крепкая. Кони сытые в разукрашенной збруе – тройка вороных, под дугой колокольчики. Груза было навалено так много, что я едва поместилась между стоявшими впереди корзинами. И под душераздирающие запахи свежего хлеба и копчений, мы помчались по дороге в сторону леса. Наверное, потому, что мой живот громко и выразительно урчал, он обернулся ко мне.

- Возьми в корзине булочку, но только одну, - его серые, как клинок, глаза выражали подозрительность, - а то ты мне коней испугаешь!

  Следующие несколько минут я с наслаждением поглощала хлеб. Тем более ценный для меня, что был первым со вчерашнего утра. Мой наставник по воровским делам Коготь не очень-то радел о моей сытости. Его коронная фраза: «Волка ноги кормят», - навсегда застряла у меня в ушах. Всё, что мне удавалось тем или иным способом стырить у добропорядочных людей, тут же перекочёвывало в его бездонный мешок. Именно поэтому я, нисколько не сомневаясь, променяла его плётку на увесистые подзатыльники Пекеля. Только не подумайте, что я уж настолько законченная негодяйка. Коготь принял меня под свою защиту два лета назад. Он отогнал от меня свору таких же оборванцев, как я, пытавшихся отобрать у меня полушку, брошенную каким-то княжеским ратником мне. Денежку он забрал себе, сунув мне краюшку хлеба. И постарался внушить, всеми доступными ему способами, что намного лучше всё брать самому, чем просить. С тех пор мы ходили из одного городка или селения в другое, от ярмарки к ярмарке. Ночевали, где придётся, одевались в то, что удавалось стянуть.

Этим летом мы пристали к ватаге мелких разбойников. Их главарь отчего-то озаботился моей персоной. Я часто слышала, как он уламывал Когтя продать меня ему, а тот всё заламывал цену. Не было сомнений, что скоро они ударят по рукам. Так или иначе, но мне надо было удирать.

  Меня нисколько не смутило то, с какой необычайной скоростью преодолели полтора десятка вёрст до обширной поляны в дремучем лесу. Кони неслись стрелой, не замечая тяжести груза. За всё время пути Пекель так ни разу больше и не обернулся. Все встречные-поперечные кланялись ему, как князю. Значит мой новый покровитель влиятельный человек. И можно было надеяться, что ни Коготь, ни товарищи по ватаге сюда не сунутся.

  Дом оказался довольно-таки большим в два этажа с чердаком, где, как я позже узнала, предстояло жить мне. Он был сложен из толстенных почерневших от времени брёвен. Внизу находился хлев, конюшня и кладовая с подполом. Выше располагались горница, две светёлки и что-то среднее между кухней и ученической.  Туда, наверх, вела широкая резного дерева лестница. Перед домом был широкий двор, мощенный камнем. Подковой окружали его сад и огород.  Всё это огорожено частоколом такой толщины и высоты, какой я не видела даже вокруг княжеских хором.  Вокруг стеной стоял сосновый лес, за ним непроходимая чащоба.

  Как только повозка въехала на двор, ворота сами с грохотом закрылись. А из дома выбежали шестеро мальчишек немногим старше меня – все такие чистенькие, сытенькие, аж противно. Они с явным презрением посмотрели на меня, когда Пекель вытащил моё тощее тело из-под попоны, в которую я закуталась. Ещё бы – через мою льняную рубаху с чужого плеча, такую драную, словно не раз побывала в зубах у собак (что было на самом деле) просвечивало грязное тело. Штаны тоже не лучше. Да и запашок, был, увы, тот ещё. Потому как нормально мылась я в последние дни лета в речке, спала на скотном дворе у навозной кучи, а под дождь старалась не попадать, а на улице уже стоял второй месяц осени – листопад. Босые ноги в грязи, как в струпьях.  В моих всклокоченных всегда не чесаных волосах застряла всякая дребедень. Фу-у, - скажу сейчас я сама!

- Это Иван, мой новый ученик, - представил меня наставник, - очень скор и умел на руку. Так что пока будет заниматься всей чёрной работой вместе с Младом. Подрастёт – тогда, посмотрим, на что гож.

  После того, как хозяин в бане вымылся, меня туда впихнули, смену одежды дали и ушли – противно им было на такого грязнулю смотреть, а меня такое вполне устроило. Так и повелось – как банный день, так я на скотном дворе уборку затеваю нисколько, не заботясь о собственной чистоплотности. Зато – вся баня в моём распоряжении! Время летело быстро. С того знаменательного дня прошло уже почти три года.

  Сначала я прониклась большим уважением и благоговением к  Пекелю, ещё бы – чародей! Правда, характер у него оказался въедливый, противный. Но мне не привыкать – хуже видели. Правда потом я начала сильно сомневаться в его способностях. Удивительно, как ему удалось набрать в ученики столько олухов и тупиц! Он их специально, что ли отбирал? День изо дня сидят, долдонят-долдонят одно и то же заклинание – никак не запомнят! Меня вот, никто не учит, а я уже много чего могу. Только скрываю это от всех. Мало ли что?

 Пользуюсь всем выученным только тогда, когда уверена, что  никто этого не видит. Даже когда разжигаю огонь в печи или камине, просто щёлкая пальцами, что намного надёжнее всяких там кресал, всегда держу в руке огниво. Один раз меня чуть не выдал младший из обучаемых – Деян – он с самого начала за что-то сильно меня невзлюбил. Вот и в тот раз подкрался незаметно и тут же наябедничал Учителю. Вряд ли  тот поверил, но с тех пор стал пристальнее наблюдать за мной. Вот в этот раз и поймал! Эх, подвело меня любопытство!

- Читать умеешь? – Неожиданно спросил Пекель, сощурив глаза.

- Да-а, - вероятно, что именно сейчас удивление на моём лице стало искренним, - немного …

- Тогда возьми с полки вон ту книгу в красном сафьяновом переплёте и принеси сюда. – Я последовала его приказу, заметив краем глаза, как горшок с сокровищем уплывает в недосягаемую высоту, прячась в самом углу под потолком. «Надо будет поскорее выучиться левитации …»- тут же возникла в моей голове шальная мысль, тащить сюда длинную лестницу было неразумно и рискованно, а вид этих прелестей глубоко засел в моей голове.- Читай! – приказал учитель, открыв первую же попавшуюся страницу.

- Взять три щепотки горицвета, - начала я слишком уверенно, рецепт этого зелья, как впрочем, и всех из этой книги я знала наизусть. Притворяться, что читаю по складам - было очень трудно, а тут ещё мысли о сокровище … Так что, когда он резким движением схватил меня за волосы, хорошо ещё, что от природы они крепкие и толстые, и посмотрел  прямо в глаза – я решила, что мне пришёл конец. Не знаю, что Пекель прочитал в них теперь, но только его рука также резко освободила меня. Ещё чуть–чуть и мой нос разукрасил бы страницы в несвойственный им цвет.

- Так! – Сердито произнёс он. – Я трачу столько времени на обучение этих недоумков, в лучшем случае из них выйдут неплохие лекари, но не чародеи, а та (заметте себе, он так и сказал – «та») кого действительно стоило бы учить, занимается совершенно не тем, чем следовало!

«Всё, - почему-то решила я, - конец моей сытой и спокойной жизни!» Глаза сами собой наполнились слезами.

- Не выгоняйте меня! – Я бросилась ему в ноги. Некоторое время он стоял, созерцая моё унижение, может быть это ему нравилось? Глаза мои всё равно ничего не видели в этот момент. И тут произошло чудо. Он поднял меня за плечи и обнял, как отец. В моё трепещущее от пережитого страха сердце, волнами полилось тепло.

- Никто тебя не собирается выгонять, - в его грубом голосе прозвучала даже какая-то нежность и ласка. – У меня когда-то была дочь. Если бы она была жива, то возможно, что была бы такой же … Так что запретный сундук  в твоей светёлке можешь считать своим. Пора пришла отращивать косы.

  Не могу сказать, что содержимое этого «запретного» сундука мне было неизвестно. Ни что меня так не привлекает, как запретное и тайное. Поэтому однажды ночью, я его открыла. Это было сделать тем более просто, что никаких заклятий на замки наложено не было. И за что спасибо Когтю, так это за науку отпирать любой запор.

  Там были женские, а точнее девичьи сокровища – тонкие вышитые сорочки, юбки с кружевами и вышивкой, сарафаны, ленты. А самое ценное, с моей точки зрения, там было зеркало! Таких огромных зеркал я ни у кого не видела. Даже у княжны, за которой я один раз подглядывала, зеркало было куда как меньше. Моё занимало всё дно сундука, а он был не маленький, ведь я на нём спала. Теперь это было всё моё!

  Но радость длилась недолго. Я, ведь, ничего этого носить не умела. Надела рубаху длинную вышитую с длинными рукавами, на неё ещё одну с короткими, потом, нижнюю юбку с кружевами, сарафан, а сверху ещё понёву и душегрейку – жарко стало.  В общем, нарядилась, как капуста. Посмотрел на меня Пекель – головой покачал и отправил обратно переодеваться – слишком много надела. Пришлось разоблачаться и попроще одеваться. С этим справилась – пришлось учиться ещё в женской одежде ходить. В подоле совсем запуталась, чуть с лестницы вниз не загремела. Тут уж не побегаешь!

С этого знаменательного дня в моей жизни многое изменилось. Видели бы вы как, разинув рты, смотрели на меня в сарафане эти недотёпы вернувшиеся из леса! Что там они себе напридумали, только больше не задирались и не шпыняли меня. А ходили как-то бочком, смущённо поглядывая. Правда, от уборки  в доме это меня не избавило, но делала я это уже на правах почти что «хозяйки». А на скотный двор пришлось идти Деяну, чем он был страшно как недоволен. И, хотя, характер Пекеля от этого не стал лучше, от подзатыльников я была избавлена. Чаще всего ему хватало одного взгляда, чтобы поставить меня на место.

  А к осени ещё одна напасть приключилась – вздумалось Пекелю меня женским премудростям учить. И отвёз он меня на всю зиму, до самой весны к бедной вдове на обучение. «В возраст войдёшь, просватают тебя, а ты ничего, что девицам положено знать, делать не умеешь!»  Возражать я не стала.

  У бедной вдовы «хоромы» таковы, что у нашей коровы – лучше. Одна комната и та печью перегорожена. Ткацкий станок  почти целиком всю первую половину занимает. Повернуться – некуда. Сначала я решила, что не хочу этой дурацкой науке обучаться. Зачем она мне, если всё можно чародейством сотворить? Буду всё на вред делать, чтобы вдова сама от меня отказалась. Пусть хоть на улицу гонит – к наставнику пешком вернусь!

  Стала я нарочно нитки на станке путать. Иглы для вышивки и шитья никогда больше светлого дня у меня не служили - ломались. Спицы из вязания то выпадали, то кривились. Совсем замучилась со мной вдова. Но ни слова укора – терпеливая и добрая, видать. «Наверное, ей Пекель столько заплатил, что это для неё не в убыток!» - решила я. Добавила я к тем проказам новые: стала то и дело посуду колотить.

- Если так дальше пойдёт, - качает головой баба Лада, - совсем не из чего нам будет есть. А чтобы новую посуду купить,  денег нет, не заработали мы с тобой ещё! Ткани не наткали, рукавички, да носочки не связали …

- А разве Пекель денег не давал? – Удивилась я.

- Давал и много, да я не взяла. Он мне помощницу по дому привёз, а я с него ещё и плату брать стану! Нет, не хорошо это. Только плохо я тебя учу. Не получается что-то. – Вздохнула вдова. - Надо нам с тобой как-то самим выкручиваться. Пекель тебя обратно не заберёт, пока ты всему не научишься. Если так пойдёт, то никогда нам не расстаться и вместе с голоду помирать.

  Стало мне как-то стыдно. Хотела побыстрее с женской наукой развязаться, а вышло всё наоборот! И себя и вдову подвела. Надо как-то всё исправлять.

  Однажды, как обычно, ушла моя хозяйка на рынок. Наступило для меня самое спокойное время. Можно было и поколдовать, а не руками трудиться. Спицы сами с пряжей общий язык нашли. Петелька за петелькой хоровод ведут, и вязание само собой сотворяется.

  Иглы чародейством сломанные разыскала и соединила. Пяльцы по полотенцу скользят. Нитка тянется. Игла туда-сюда ходит. Чудесный узор на полотне расцветает.

 Ткацкий станок ожил. Ныряет челнок, туда-сюда ходит всё быстрей и быстрей. Ткань сама на вал накручивается тонкая, ровная. Заплясало веретено, шерсть  скручивается, нитка тянется.

  Дрова в печь улеглись, и огонь запылал – будет и в доме тепло, и обед готов. С посудой труднее всего пришлось – хозяйка мелкие черепки на дорогу выбросила. Только треснувшие горшки и плошки залечить удалось. Домовой из-под печки вылез и улыбается, доволен мной. А то даже разговаривать со мной не хотел – только хмурился.

  Пришла вдова и удивляется, и когда это я столько дел переделать успела? С той поры дела наши пошли на лад. Пока хозяйка на ярмарке товар наш сбывала, я с домовым домишко наш обиходили. Печь побелили, паутину обобрали, всё вычистили, вымыли. Стал он нам на загляденье, а соседям на зависть. Очень я с бабой Ладой сдружилась. И всей женской науке уже легко обучилась. Когда расставаться время пришло, много слёз пролили. Забрал меня Пекель весной обратно.

  Наставник  очень давно понял, что учить меня гораздо проще, чем всех остальных. Тем более, что слоняясь ранее по кухне и занимая руки работой, а уши пополнением знаний, уже очень многое знала и так. В те дни, когда учитель отправлялся по своим делам, теперь именно я оставалась за старшую. Скорее всего, это мальчишкам не нравилось, но им приходилось уступать. Они пытались бунтовать и не раз, но после того, как  на одного особо возмущённого случайно выплеснулся кипяток (так, совсем немного) а на другого неожиданно посыпались удары деревянных ложек , смута прекратилась. Они теперь приписывали моим рукам все неприятности, которые с ними происходили. Таким образом, хотя они и называли меня за глаза «ведьмой», но слушались беспрекословно.

  В редкие дни и раньше я могла позволить себе тайком убегать ненадолго в лес. Теперь собирая травы, коренья и многое другое для зелий, я бродила по лесным дебрям и болоту  часто. Со всем лесным зверьем, оказалось, очень просто было найти общий язык. То ли я была такая способная, то ли они такие терпеливые, только мы часто разговаривали о разных сплетнях и происшествиях  лесных. Поэтому, если бы кому-нибудь захотелось меня найти, то это было бы сделать не трудно. Куда слетаются птицы или сбегаются звери – там и я. После того, как мне удалось вылечить раненного белого волка, он стал моим лучшим другом и часто катал меня на своей косматой спине. Нас всегда сопровождали в прогулках стайки лесных голубей, дроздов, синиц. Однажды очень  гордый своим неповторимым голосом, соловей целое утро щёлкал у меня на руке. Даже гадюки, хоть и шипели из-под тишка, но им нравилось, когда я поила их молоком.

  Медведь часто угощал меня мёдом, и был не прочь покатать меня так же, но я немного его побаивалась из-за непредсказуемого характера. Он часто раздражался по пустякам и тогда мог убить любого, кто попадал под его тяжёлую лапу. А успокоить такого грубияна было очень тяжело.

 С лешим мы раскланивались, как добрые приятели. Его жена подарила мне бусы из красных сверкающих камушков. С водяницами часто веселились на речных перекатах. Лунный свет освещал мне дорогу домой. Ветер обдувал прохладой в летний зной. Жизнь стала весела и мила. Лукошко всегда наполнялось как-то незаметно – само собой. Травы нужные находились немедленно и в нужном количестве. Хорошо жить в дружбе со всеми.

  Но и о всеобщей беде я услышала от сойки-пересмешницы – первой. Объявился в соседних лесах великан – Верлиока. «Никого не щадит, - трещала она на весь лес, - ни малой птички ни деревца! Всех губит, лес, как топором рубит! Беда, беда! Спасайтесь, в дальние леса перебирайтесь!»

- Мы то, уйти можем, а как Мавки и Травники, да Корневики? – Сетовал Леший. – Что делать?  Прочей лесной живности никак не уберечь! И русалки из реки не убегут – пропадут! Ой, беда, беда пришла!

  О Верлиоке я давным-давно когда-то слышала в раннем детстве, когда ещё у бабки жила. Она всё нас детей пугала: «Вот Верлиока придёт всех убьёт! Он ростом высок, в плечах широк, об одном глазе, нос крючком, борода клочком, усы в пол аршина, на голове щетина, на одной ноге в деревянном сапоге, костылём подпирается, сам страшно ухмыляется. У него такая натура – завидит человека смирного, не утерпит, чтобы дружбу показать – бока не поломать, нет от него спуску ни старому, ни малому, ни тихому, ни удалому. Зато, тот, кто его победит и со свету сживёт – великую силу от него переймёт и всех кого он уморил, на свет божий вернёт!» Очень страшно мне было это слышать. Уши затыкала. А теперь вот, не заткнёшь и бежать некуда.

- Надо нам всем вместе воевать. А ну-ка, Леший, собирай весь лесной народ. Будем думать, как от напасти этой избавляться. А я побегу своих предупрежу!

- На двух  ногах долго бегать будешь, - говорит мне Белый волк. Завыл он сбор для своей братии на Великий Совет. – Садись на меня. Пока сбегутся волки, мы обернуться успеем.

  Как вихрь Вожак летел, только всё равно не успел. В осиновый широкий пень дюжина ножей воткнута. Это уже не шутки! На бой Пекель с учениками отправился. Образ человеческий на колдовской звериный поменял. Видела я однажды, как  Наставник в медведя-богатыря великого превращался.  Вот уж когда страшно мне стало первый раз в жизни. Стоит чудище высотой в два человеческих роста. Шерсть бурая дыбом стоит. Глаза кровью налитые злобой сверкают. А на лапищах когти огромные острые, как кривые мечи половецкие.

  Страшен зверь, да с Верлиокой-колдуном ему не справиться. Великан и ростом выше и свирепее нравом. И нет в нём даже капли жалости, но и ума, говорят немного. Чует моё сердце, что где-то идёт кровавый бой! Не будет в нём никому пощады.

Встретил нас дом гробовой тишиной. Только Милана в подполе отыскала. Спрятался за бочкой квашеной капусты и трясётся от страха, как от лихоманки. Еле-еле из укрытия его выманила.

- Мне Учитель здесь приказал дожидаться и тебя спрятать! – Лепечет, а сам по сторонам озирается.

- Ещё чего! – Напустилась я на него, - Ну-ка, живо рассказывай, что здесь произошло? – Но он только головой мотал. Пришлось об него веник сломать, не было у меня времени его уговаривать.

 Вскоре после того, как я отправилась за травами, к нам в ворота постучали. Целое посольство явилось просить о защите от злого колдуна великана Верлиоки: «Он поля наши вытоптал, три деревни разрушил, а народу без счёту побил, да покалечил. Ты великий чародей Пекель, помоги нам от напасти этой избавиться!» Не мог Учитель им отказать. Собрал всех  тех, кто могли оборотиться,  и с собой повёл. Что дальше случилось – кто знает!

  Конечно, я верю, что Пекель, сильный чародей, но где ему с чудовищем совладать. Если этого великана даже лесная нечисть, и та боится?! А ученики – только обуза, знаю я их. Удивительно будет, если не разбежались. От страха, небось, все заклинания из голов повыскакивали. Если ещё живы, надо им помочь!

 Взбежала я в горницу, вынула из заветных закромов заживляющее раны зелье. Потащила  Милана за собой  на двор, а он сопротивляется.

- Никуда не пойду, - кричит, - не могу наставника ослушаться!

- Если не пойдёшь, то и наставника у тебя скоро не будет! Трус, ты эдакий!

  Хорошо, что я в лес всегда мальчишескую одежду надеваю, хотя бы время на переодевание тратить не надо. Вышли мы из дома, двери запорами заложили. Милан, как друга моего Белого увидел, так чуть двери не проломил – обратно рвался. Но потом опамятовался, а может быть стыдно стало, что я на волке сижу, а он от одного вида его трясётся.

  Отправились мы на поиски. Волк идёт носом дорогу чует. Милан сзади бежит – еле поспевает. Долго ли коротко ли, мы шли, только открылась перед нами дорога – не дорога, но и не просека. Все деревья поломаны – повалены, будто ураган прошёл. Чуть дальше – поляна выжженная дымится. От неё  бурелом тянется. Лежат на поляне еле живые без памяти – четверо молодых медведей и огромный матёрый Медведь - Пекель, все израненные, искалеченные. Кабы в человеческом обличии были – давно бы уже скончались.

Послала Милана за повозкой. Смотрю на них и думаю, зря трусами мальчишек обзывала. Только что с ними теперь делать – зелья на всех не хватит – мало. Стала я их раны осматривать, да самые плохие подлечивать. Вскоре они глаза открыли. А тут и помощник мой вернулся. Помогли им на телегу забраться. Лошади чуют медвежий дух – рвутся бежать, пришлось их успокаивать заговор на уши шептать. А то чего доброго повозку перевернут.  Не хотел Пекель меня от себя отпускать, но сказать-то ничего не мог. Сделала вид, что согласна, только ничего не понимаю. Объяснила я Милану, как  чародею с помощниками человеческий облик вернуть. А уж как излечиться – наставник лучше моего знает. Одно меня только смущает, куда ещё один ученик девался?

  Разошлись наши дорожки в разные стороны. Милан раненых воителей домой повёз. Мы с Белым волком вперёд  пошли. Чем дальше идём – тем страшнее становится. Вокруг нас толпа нежити сгущается. Мавки да лесные девы плачут, рыдают, доброту свою теряют, того и гляди навью проклятой, нежитью чёрной все обернутся. Тогда беда лесу – гиблое будет место. Зло и так вокруг шныряет, словно чёрным туманом лес накрывает.

  У моего волка шерсть дыбом стала, хвост к брюху прилип. Да и мне жутко. Но надо узнать, где наше лихо находится. Птицы все куда-то сгинули, звери ушли, даже гады уползли. Тишина стала мёртвая. На широкой поляне нашли мы колдуна-великана. Сидит, на великий дуб опершись. Голова выше дуба на грудь свесилась. Громадное дерево ему словно спинка у стула. Спит – только что не храпит. Ноздри такой ветер нагоняют – тяжело на ногах устоять. Ноги в стороны раскинуты. На одной ноге деревянный сапог старый весь, трухлявый. Дятлам бы самое раздолье! Вторая - босая с огромными когтями. В правой руке дубинка из векового дуба выломана.

  Задумалась я, как нам лиходея одолеть? Где силой не возьмёшь – там хитрость на подмогу. Надо на Совет спешить, но и оставлять великана без глаз нельзя – мало ли что ещё удумает! Белого волка оставить – так стая без главаря – свора. И без меня ничего хорошего не получится! Лесные жители, что дети малые, им управитель нужен.

  Вдруг, услышала я, что пищит кто-то совсем рядом. Осмотрелась,  малая птичка синичка в дупле дерева зажата. Освободила  её и попросила присмотреть за Верлиокой. А сама на волке отправилась на Совет. Давно уже нас там ожидали. Медведи, волки, лисы – своим кругом сидят. Только коты, да рыси туда-сюда перебегают. Лоси, олени, косули, да зайцы с белками в другую  кучу сбились от хищников жмутся. Птицы на ветках сидят. Все кого пригласили, явились, никто не отказался – беда-то общая! Лешие, Мавки, да прочая жить свой угол заняли. Шепнула я дятлам, да мухоловкам пару слов – они снялись и улетели. А мы Совет открыли.

  Медведи предлагали напасть всем скопом: птицы сверху, звери снизу, - «Дюжего толпой бьют!». Его сначала все поддержали, а затем задумались. Так не годится. В свалке много живности погибнет, а будет ли толк? Верлиока не только великан, а ещё и колдун, притом, очень злой. За него и нежить пойдёт. Так что неизвестно на чьей стороне перевес будет. Но сила без ума – обуза!

  Только обо всём договорились – летит малая птица-синица: «Верлиока зашевелился – вот-вот проснётся!» Отправились все по своим местам.

  Верлиока проснулся – потянулся: «Ох и проголодался же я! Надо бы человеченкой перекусить». – Раскрыл свою суму и достал оттуда  Деяна. Вот куда наш наушник пропал! Побоялся, значит, звериный облик принять. Знает, что мёртвый оборотень вурдалаком становится. Душу свою пожалел. А оно вот, как вышло! Он от страха даже не кричит, голос пропал. – «Верлиока умный, Верлиока запасливый, сейчас он пообедает и дальше пойдёт!»

  Пора мне выходить, пока не поздно!

- Эй, чудо-богатырь, тупая голова! Рано ты обедать собрался! – Кричу я ему.

- Что за дела? – Удивляется Верлиока. – Кто это смеет меня тупым называть? Вот я тебя первого и съем! –

  Бросил он дубинку и на меня замахнулся. Но не тут-то было, где ему меня поймать, только когти над головой просвистели. От злости его всего аж перекособочило.

- Ты не обижайся, - кричу ему, - а послушай, что я тебе сказать хочу!

- Ну? – Уставился он на меня своим красным глазом.

- Зачем ты сюда пришёл? Тебе же ещё год в дальнем лесу спать положено? – Спрашиваю я.

- А тебе какое дело? Куда хочу – туда и иду. Но спать и, правда, хочется,- потянулся Верлиока, зевнул широко, - но, воля твоя, не доспал я. Мара меня разбудила, а Морока сюда послала …

- Вот и я говорю, что странно это всё! Надоел ты Чернобогу, вот он и решил тебя погубить! Во сне ты силы набирался, а теперь совсем слабый стал. Ноги тебя не держат!

- Как не держат? – Вскочил  великан. - А вот и неправда …, - Оперся на ногу в деревянном сапоге, а он возьми и сломайся. Упал великан плашмя на лес. Единственный глаз свой о старую сосну выбил. Зарычал он от боли, завыл на всю дубраву, да куда теперь денешься, зрение уже не вернуть!

  Напали на него со всех сторон звери, налетели птицы: кусают, царапают, клюют, жалят. Выронил он Деяна. Тот куда глаза глядят, побежал. После его в дальнем лесу звери отыскали и к Пекелю отвели.

А Верлиока встал на четвереньки. Как слепой медведь от собак, так великан от живности лесной отбивается. Машет руками то одной, то другой, а толку мало – никого поймать не может. Бесится от злобы и неудачи. Весь лес вокруг него поляной стал. Деревья в мелкую щепу раскрошил. Умаялся он совсем, на бок повалился. Лежит – пыхтит.

- И кто же из нас не прав? – Кричу я ему. – Тебе надо теперь со своим хозяином разобраться, а не за зверьём гоняться! Он тебе и зрение вернёт, если упросишь!

- Как  же я его  найду? У меня теперь ни глаза нет, ни ноги, – стонет Верлиока.

- Есть у тебя нога, правда без сапога. Ты дубинку свою подбери, на неё обопрись. А я, так и быть, отведу тебя к его Капищу. Впереди пойду. А ты за моим голосом ступай!

- Сделай милость – отведи!- Взмолился злодей.

- Только учти, что дорога там узкая через гиблое болото ведёт. Чуть в сторону от тропы  ступишь – помочь тебе не смогу! Слишком ты большой и тяжёлый.

- Хорошо, только веди меня поскорей! – Радуется великан.

  Верлиока поднялся, на дубинку опирался. Мы с Белым волком впереди поскакали, а он сзади заковылял. Шли мы так долго. Вот и хорошему лесу конец – впереди болото, топь. По нему оленья тропа тянется. Всё дальше и дальше. Идёт великан по колени в болотной жиже. Стала  Кикимора вокруг него ходить – голову морочить. То над одним ухом совой зашипит, то у другого выпью крикнет. А то и грязью болотной начнёт кидаться. Злился, злился он, но терпел.  Да потом, как крикнет: «Сколько ж это можно?» Дубину поднял, на звук замахнулся, а сухая нога без сапога-то не держит! Упал он в самую трясину, а Кикиморе только этого и надобно. Совсем его утопила, к себе под хляби забрала. Был великан Верлиока – и нет его.

  Вернулись мы с  Белым волком в наш родной лес. Стоит лес светлый, чистый, будто и не было ничего. Чернота из него развеялась. Нежить в жить переродилась, даже омолодилась. Меж деревьев лёгкий ветерок гуляет, Мавок и Русалок задевает.  Решил лесной народ праздник в честь победы устроить. Девы лесные священный огонь разожгли.  Лешие столы накрыли.  Всю ночь веселились до утренней зори. И мы там побывали, все вместе пели и плясали. Звёзды с неба нам мигали. А месяц ясный землю освещал. Счастлив был всяк, кто там побывал!