Шефа сюда, шефа, – шепотом понесся зов, сквозь. Камера летит над залом, не прямиком, огибает столы. Останавливается, то у одного то у другого. Зрителю видны лишь руки и макушки столующихся. Головы их повернуты в сторону кухни, руки с вилками и ножами зависли над тарелками. Не совсем понятно, они уже отужинали и их тарелки грязные или это мизерные порции деликатеса смущают клиентов, оттягивая расправу над блюдом. Оркестр, его не видно, он запрятан в тенях и портьерах, играет тэйкфайв. В следующем кадре, старое закопченное и в мушиных точках окно. За окном стандартный двор состоящий из мусорных баков, зеленных бордюров, бабушек у подьезда, детей в песочнице и алкашей у трансформаторной будки. Камера опускается на подоконник, на нем белые руки, в правой сигарета, левая выбивает такт музыкального стандарта. – Шеф – в кадре крупным планом рот официантки, она отчетливо, с артикуляцией произносит каждое слово. Можно подумать что повар глухой. – Шеф, вас зовут, там они. Да, там те которых вы давно ждали, все свои шестьдесят лет. Хотя на вид вам не больше двадцати пяти, вот бы мне так выглядеть . Официантка сокрушается и ее рот какое то время еще безвучно мнет пространство. Повар одетый в белое как того требует антураж и в непременном колпаке и с ножом выходит в зал. Стоит упомянуть его жену, которая выглянула на шум, из уборной, над ее головой выросла другая, менее приятная и более волосатая. По совершенно случайному стечению обстоятельств над их головами рвется старая труба с горячим паром, по халатности не убранная вовремя из общественного помещения. Так что под давлением сжатия и натиском температуры, головы моментально сметаются в паштет. Но зрителю это не видно. Зритель видит как повар выплывает на облаке в середину залы, прямиком перед весьма почетной комиссией звезд мишлен. Ведь это они, думает повар закадровым голосом. Иначе зачем бы меня звали. И вот он стоит перед ними, жюри в ряд . Самый маститый берет микрофон и громко, на весь город, откашливается и спрашивает – Что вы нам предложите, молодой человек? Повар прищуривает глаз как Иствуд, выплевывает сигару и выключает музыку. В три грациозных па приближается к столу жюри и одним ловким движением отрубает маститому голову. Достает из за пазухи кастрюлю и тут же на столе начинает варить голову... Камера сьезжает на бок, потом на другой. А потом улетает в трубу, на экране видна одна только белая точка... Антон открыл глаза, за окнами автобуса мелькали деревенские пейзажи, одурманенный сном он не сразу понял где находится. Воспоминания медленно заполняли его. Бабушка рядом тихо похрапывала. Третий день в пути, он бежал в неизвестность. Там позади остался дом, планы на будущее и сын... Почти в лапах Кракена, который все больше и дальше запускал свои щупальца в привычный и мирный быт. Антон закрыл глаза, сердце его было неспокойно. Сын, луч слепящий глаза, пронизывающий насквозь бурлящий поток новой жизни. Потом все будет по другому, потом жизнь будет в десятой степени от настоящей.. Обнимая его перед отъездом, он говорил ему что, сейчас им надо расстаться. Что все ради него и скоро они увидятся, он заработает денег и пришлет им с матерью и они приедут к нему. Но голос дрожал, глаза предательски щипало, он ушел. Не оборачиваясь. Антон открыл глаза, дома,поля трактора люди. Отвлечься, собраться! Что это ему снилось такое нелепое. Звезды мишлен и головы в кастрюлях. Собранный по фрагментам сон позабавил его, а рот у официантки то неплох. Сунуть бы туда, и наполнить гортань сладким киселем. Ахахаха!!! Как той станционной шельме нассать в рот. Стоп! Антон встрепенулся. Это не его мысли и воспоминания. - Конечно не твои, куда тебе, размазне. И теперь ты должен спросить: « сатана, ты ли это?» хахаха. – громкий кудахтающий смех заполнил голову Антона- не парься, не ангел я, не в масть пернатым быть. Хохо. Автобус остановился, стоим пятнадцать минут объявил водила. Антон растолкал бабулю и они вместе вышли на перрон. Закурил и глубоко затянулся, а ведь собирался бросить. Так ведь бросил. Откуда снова в кармане взялись сигареты. Старые видимо и тянутся плохо. Затушил и бросил в урну. Пошел в уборную. Дверь оказалась закрыта, обошел станцию в поисках другого сортира, но тщетно. С тем и направился к пустырю что угадывался по старому забору. Но как только ступил в прореху забора, ноги потеряли упор и он кубарем покатился по крутому склону котлована, скорость увеличивалась и в какой то момент свет пропал и он влетел в колодец и шлепнулся в смердящую лужу. – Ну здравствуй, друг. Голос шел из темноты, но глаза постепенно привыкшие к темноте, различили силуэт сидящий в стороне. Правый бок ныл и все же Антон с трудом, но встал. – Не пугайся, ты в лучшем окружении. В царстве говна и смерда. Хохохо. А я третий день тебя тут поджидаю. Вот даже стишки пишу на стенах. Не пытайся, не прочтешь. Темно. И душно в душе. Я вот тебе с каким делом. Ты почему бежал? – Я не бежал. – А ну да. Ты все строишь планы на будущее. И профессия у тебя есть. неплохая скажу. Результат твоих трудов дарит гастрономическую эйфорию. Но в конце то концов что? Итог итогов что? Именно оно Говно. – Да вы бредите дяденька. Лучше скажи как отсюда выбраться. – Конечно брежу, только вот может я продукт бреда? А? ущипни себя, хахаха, больно, выходит не сон это. – Как выбраться отсюда, мил человек?! – Да просто. Открой глаза, ой. Не получилось , хаха. Значит не сон. Терпение Антона лопнуло, он набросился на сидящего с кулаками и двумя хуками заставил заходить неваляшкой незнакомца. Тот пробулькал что-то невнятное и сполз на пол. Антон пнул его ногой, подняв стаю брызг. Потом разглядел на стене скобу, вторую, уводящие вверх. Мирное журчание мотора где-то в нутре автобуса, убаюкивало, все более радующий глаз пейзаж приносил свою долю радости, вдали показался контур Альп, он мысленно обвел гору взглядом словно в школе карандашом на карте. Бабушка все так же спала, равнодушная ко всему в этом мире. Прошлое останется в прошлом, там ему быть, пусть даже жертвуя. – Я не вернусь домой! – Что, Антоша? – Ничего, бабуля, спи. Скоро приедем. Он укрыл ее пледом и сам откинулся в кресле. На его лице сверкала улыбка
0
