Культура смерти (3). Пралайа Степень критики: вперед
Короткое описание: Нет
Сегодня начался третий день, а Он продолжает молчать. Вы не можете себе представить каково это: жить вместе в одной комнате, каждый день завтракать на одной кухне за одним столом, вместе смотреть какой-нибудь и все это молча. Я пытался заговорить с ним о чем-то мелком, несущественном, чтобы втянуть в диалог и потом перейти к темам, которые волнуют меня сейчас, но безуспешно. Он курит одну сигарету за другой, что-то читает или пишет в толстой тетради с пожелтевшими от времени страницами. Он не имеет ничего против, когда Я читаю её. Может быть из-за того, что вижу там лишь набор букв. Наше существование Вдвоем с первого же дня было осложнено абсолютной несовместимостью характеров, образа мыслей и идеалов. Мои взгляды на цель существования, психологические процессы сразу же были преданы Им остракизму, а некоторые жестоко высмеяны. Я не хотел дебатов на эту тему, поэтому все свои мысли относительно Его глупых теорий носил в себе. Иногда это выплескивалось в виде заметок на полях какой-нибудь книги. Мне было порой достаточно одного слова, чтобы развить свою концепцию. Однако Наш вечный интеллектуальный поединок стал одной из причин ухода в Себя. Другой причиной были непрекращающиеся видения, стоящие на грани ирреального. Однажды Он вернулся домой подавленным. На мой вопрос он ответил, что, гуляя по лесу, Он видел странного мужчину на велосипеде, который ездил взад-вперед, постоянно на Него глядя. Выйдя на берег реки, Он вновь увидел того же мужчину, который абсолютно голый стоял у кромки воды и смотрел на небо. Велосипед лежал рядом, а переднее колесо медленно вращалось против часовой стрелки. Столь явные параллели между актом творения и движением небесных тел вызвали у Него тяжелую депрессию. Затем начался необратимый процесс постепенного растворения в пространстве-времени. Эти две категории вечности смешались в Его мироощущении и глубоко проникли друг в друга. Он не сознавал движения секундной стрелки часов, а лишь следовал за малейшими вибрациями Своей души. Я часто видел, как ночью Он в кромешной темноте водит пальцами по страницам книг и шепчет слова из неё. Маленький огонек Его сигареты оживлял материю вокруг себя и взывал к разгадкам фундаментальных тайн бытия. Я видел, как жизнь постепенно перетекает из своего упорядоченного состояния в хаос, но не мог и не хотел ничего сделать. Утратив зрение, Он стал сильнее. Разгуливая по комнате, Он ощупывал стены, предметы, ложился на пол и напряженно слушал. Часто Он всматривался белыми глазами в мир, тщетно стараясь найти нечто утерянное Им. Я был рядом, но не смел и не хотел подойти, полностью абстрагировавшись и смирившись с ролью наблюдателя. Взяв простой карандаш, Он писал на стенах имена людей, являвшихся Ему в состоянии просветления, которое становилось редкостью в изменившимся мире. Пространство искривилось и стало тягучим; Я мог делать с ним все что угодно. После слуха Он потерял чувство вкуса. Это было фантастическое время. Наступил период полного единения живого и неживого, динамичного и косного, материального и иллюзорного. На Моих глазах происходил великий акт возврата к истокам сущего и непреходящего. Я скармливал Ему все вещи, которые мог найти, оставив одежду для Нас Двоих. Тогда же я зажег лампу на стене, чтобы в тот момент, когда она погаснет, колесо времени остановилось для Него. Со вкусом навсегда ушли запахи. Тогда Он, не останавливаясь ни на мгновение, говорил обо всем, но я Его не слушал, сознавая, как Он приподнимается над всем миром. Его слова были иного уровня, непостижимые пока для Меня. Он тщательно записывал все, и скоро комната была испещрена Его заметками. Она стала кладезем надмирной мудрости и сокровенного знания, недоступного большинству людей. Материя убивала своим давлением. Она забрала у Него осязание. Именно тогда Он полностью слился с ней, стал лишь устами мира. Он захлёбывался в словах, произносил нечленораздельные звуки. Окруженный мельчайшими атомами, наблюдающий пассивное начало в своем торжестве, Он стал полубогом в небольшой городской квартире. Он худел и высыхал, кожа натягивалась на суставах. Но Он жил на грани смерти и распада. Теперь его тетрадь увеличивалась. Он излагал совершенную мудрость природы на известном только ей языке. Кто больше Меня мог понять тогда причину бытия множества богов? Когда плоть и кровь испарялись в сущность, Я был на пороге разгадки тайны мира. И Он замолчал, наступил последний этап, самый тягостный для меня, ибо предстояло бросить последний жребий. Я должен был выбирать: сохранить ли священные тайны или же вознестись вместе с Ним. Я брал бесчувственное тело и зажал рядом с собой за стол, включал Ему телевизор и рассказывал содержание. Он не расставался со своей тетрадью и писал. Постепенно буквы стали жить отдельной от Него жизнью и я видел, что Он готовится расстаться с последним элементом бытия: остаться неподвижным изваянием торжества бытия над сущим. Он не мог этого сделать без Меня, а Я не мог этого сделать для Него. Напрасность жертвы убивала Меня. Почему Я стал наблюдателем, а не деятельным участником? Потому что оказался гордым и самодостаточным. Бог был рядом, но бог был уже мне не нужен. Мне хотелось вернуться обратно, но я вернусь уже позже. Будет то, о чем я не в силах поведать здесь. Я уйду, но уходя окину в последний раз келью монастыря и увижу Его – совершенномудрого, живого, вечного.
Думаю, идея проста - образно изложить ниспосланное. В написанном неявно предполагается, что мы пришли в мир для того, чтобы вернуться обратно. Но тогда зачем мы пришли ? Чтобы вернуться ? Если это так, то проще было бы и вовсе не посылать и, соответственно, не приходить.
Нуу это что-то с чем-то. Такой рассказ я прочитал на одном дыхании в прямом смысле слова. Автор ты молодец, отличный рассказ. Наверное будет продолжение??
0
