1. После аварии время словно замедлило ход. Дни ползли неспешно, как гигантские серые слизни. Чайник на плите не закипал целую вечность, ванна гораздо дольше заполнялась водой, чем прежде, и осень никак не желала заканчиваться. Были ли эти ощущения последствием пережитого стресса? Возможно. Впрочем, я принимал их как данность, не стараясь особо разобраться в причинах феномена. Меня не заботило и то, что краски окружающего мира потускнели и вылиняли, как старый домашний халат. Жизнь продолжалась, но все стало иначе. В нашем доме не включался телевизор, и даже приемник на кухне хранил молчание. Говорить мы стали тише и только по необходимости. Мама больше не плакала. Во всяком случае, при мне. За то время, что мы с братом провели в больнице, она заметно осунулась, похудела, и даже как-будто стала еще меньше ростом. Глаза ее теперь казались прозрачными, выцветшими, и почти всегда – широко открытыми, испуганными. Наверное, они остались такими с тех пор, как среди ночи ее разбудил звонок, и она услышала в телефонной трубке голос дежурного врача… Тишина в квартире казалась густой, тягучей, как резина, осязаемой. Хочешь – бери нож и нарезай на куски. Особенно это становилось заметно по вечерам, когда все ложились спать. Ложились спать, но не спали. Иногда, когда от тишины начинали болеть уши, я вставал и выходил из комнаты. Из-под дверей маминой спальни пробивался слабый свет ночника. Какое-то время я стоял, прислушивался. Ни скрипа пружин, ни тяжелого вздоха, ни шелеста переворачиваемых страниц. Ничего. Как-будто никого там и нет. У Лешки всегда было темно. Но стоило мне приблизиться, как раздавался хриплый голос: - Заходи… Чего топчешься? - А ты чего не спишь? – спрашивал я, открывая дверь и проскальзывая внутрь. В углу угадывались очертания кровати и темный силуэт под одеялом – Лешка. - Не спится. – отвечал брат. – Посиди со мной... Домой я вернулся первым. Сначала передвигался на костылях, потом учился обходиться без них. У Лешки дела обстояли хуже: его собирали буквально по кусочкам. Врачи сказали, что он вряд ли когда-то сможет ходить. Первые дни после комы Лешка молчал и почти ничего не ел. Его лицо казалось вытесанным из камня – ни одной эмоции. Потом, уже после выписки, его прорвало, и он разрыдался, как ребенок, взахлеб. А когда слезы высохли, попросил меня достать нашу старую потрепанную колоду, мы сыграли, и он выиграл несколько раз подряд. - Я еще уделаю тебя в спарринге! Вот увидишь! – пообещал он, со злостью кидая карты на одеяло, и добавил чуть тише: – Как только встану на ноги…
2. Дождь не прекращался несколько дней, сменяясь то ливнем, то моросью. Ничего не хотелось делать. Апатия навалилась на плечи, клонило в сон. Пособия для поступающих в ВУЗ небрежно валялись на столе. Прикасаться к ним не было никакого желания. Да и что сейчас толку? Этот год я уже потерял. Только после аварии я осознал, что все планы, которые мы так старательно строим – всего лишь пыль. На самом деле от нас ничего не зависит. Чему быть, а чему нет, решает кто-то другой, незримый, но всевидящий. Когда я сказал об этом брату, он ответил, что так рассуждают только слабаки. В глубине квартиры хлопнула входная дверь. Мама ушла на смену. Последнее время она избегала разговоров со мной. Винила ли она меня в случившемся? Не знаю. Предпочла бы она, чтоб на месте Лешки оказался я? И снова – не знаю. Я поднялся со стула и прошел на кухню. Там пахло кофе и еще чем-то специфическим. Каким-то лекарством. На столе остались крошки и пустой пузырек. Корвалол. Задумчиво повертев пузырек в руке, я бросил его в мусорку, к смятым упаковкам из-под таблеток. Потом поставил чайник, и, пока тот закипал, нарезал хлеб и сделал несколько бутербродов с колбасой. - Хавать будешь? – спросил я, заваливаясь с подносом к Лешке. Тот полусидел на кровати и читал книжку. - А курить есть? – не отрываясь отозвался тот. - Тебе же нельзя. У тебя легкое… Лешка метнул на меня взгляд, полный раздражения, и процедил сквозь зубы: - Знаю я, что с моим легким. Есть курить? - Есть… -Тащи. – грубо сказал он. Потом поморщился, потер переносицу и добавил, смягчаясь: - Можно мне кофе? Когда я вернулся, Лешка уже уплетал бутерброд и улыбался. - Знаешь, как я по сигам соскучился? – заговорил он с набитым ртом. - Мне даже во сне сниться стало, что курю. А вы все толдычите: нельзя, нельзя… Дожевав, он виновато посмотрел мне в глаза и сказал: - Ты не обижайся… Не обиделся ведь? - Нет конечно. Я все понимаю, – ответил я и присел рядом. - Это хорошо. А то находит что-то… Изнутри прям разрывает. Сам понимаю, что не прав, но пересилить себя не могу. Не обижайся. - Да ладно тебе. Сказал же, что все нормально. Лешка кивнул и отпил горячего кофе. Я достал сигареты, подвинул пепельницу и зажигалку. - Маме не говори только. – сказал он и подмигнул. Рука у него задрожала, и высечь искру из зажигалки никак не получалось. Но лицо просветлело, стало по-детски одухотворенное. Лешке было смешно и досадно одновременно. - Млять! – проговорил он, зажимая губами сигарету. - Давай помогу? – криво усмехнулся я. - Сам! Щелк. Взметнулся язычок пламени, и Лешка глубоко затянулся, откинулся на подушки и закрыл глаза, задержав дыхание. На лице его расползлась блаженная улыбка, но почти тут же он зашелся в приступе кашля. Я засмеялся. Сквозь кашель послышался и Лешкин смех. Мы гоготали как ненормальные, пока не прошибло на слезу. Вторая затяжка прошла ровно. Лешка повернулся к окну и молчал, наблюдая, как капли дождя собираются в миниатюрные потоки и скатываются по стеклу. Я тоже молчал, чувствуя очередную смену его настроение. - Она не верит, что я когда-нибудь встану, - вдруг сказал Лешка, выпустив сизый дым изо рта. Я подвинул пепельницу ближе. Сигарета тлела меж его пальцев, столбик пепла рос и опасно кренился, но Лешка все смотрел в окно и не шевелился. - Вчера пришла, села на краешек, заплакала. Думала, сплю. Думала, не слышу. А я все слышал. И так мерзко на душе было. Будто меня заживо хоронят. Будто надо мной, как над покойником… Понимаешь, Сань? Мне хотелось возразить, сказать, что маме сейчас очень тяжело, и что она имеет право на слабость. Но вместо этого я просто кивнул в ответ. Взгляд мой был прикован к его сигарете, и я не мог ни о чем думать, кроме как о том, что пепел сейчас осыплется прямо на одеяло. Но Лешка, словно прочитав мои мысли, резко опустил руку и, скривив губы, раздавил окурок в пепельнице. - Ни черта ты не понимаешь. – отрывисто бросил он и отвернулся.
К вечеру у меня разнылись ноги и ребра на месте бывших переломов. Ощущение – как-будто кто-то пилит кости ржавой пилой. Монотонно, размеренно. Возможно, виной тому была промозглая погода и резкое похолодание: столбик термометра опустился с +12 до 0 С за каких-нибудь пару часов. В квартире тоже стало как-то неуютно и зябко. От окон, еще не заклеенных на зиму, дуло. Пришлось натянуть старый свитер. В комнате брата я включил камин. Подумав немного, притащил еще плед и укрыл им Лешку поверх одеяла. Тот спал. Глаза впали, на щеках щетина. Странно. При одинаковых чертах лица щетина придавала ему брутальности, мне же – нелепости. Именно поэтому я всегда гладко брился. Мама вернулась к восьми, укутанная шарфом, с красным носом и слезящимися глазами. - Замерзла? – спросил, принимая пальто. - Да… – ответила она на автомате и раскрыла сушиться зонт. – Ветер сильный. И дождь еще. Ты кушал? - В обед суп ели. Потом чай еще. Мама скользнула по мне взглядом, нахмурилась и сказала внезапно осевшим голосом: - Сейчас приготовлю что-нибудь… Почисти картошки пока. Чистить картошку я любил и всегда устраивал из этого маленькое личное соревнование. Особенным достижением считалось, когда кожура срезалась тонким слоем и в одну длинную полоску. Одна такая картофелина – плюс десять очков. Не вышло, полоска порвалась – минус пять. Иногда, в азарте, мог начистить гораздо больше, чем требовалось. Лешка же плевался и недоумевал, как может нравиться такое муторное занятие. Для него оно было сущим наказанием. Он вечно торопился, ленился выковыривать червоточинки, резал пальцы. В этот раз удовольствия я не получил. Боль в костях достигла своего апогея. Сосредоточиться никак не получалось. Рука слишком сильно сжимала нож, даже кончики пальцев побелели. Я никак не мог принять правильного положения. Пришлось закусить губу и заставить себя довести дело до конца. Мама зашла на кухню, когда все уже было готово. Повязала фартук и забрала волосы на макушке в пучок. Почему-то движения ее казались заторможенными. На меня она не смотрела, молча забрала кастрюльку с картошкой, промыла и поставила на газ. Плиту давно полагалось почистить. Поверхность ее покрылась жирными пятнами и грязными разводами. Но мама будто не замечала. Впрочем, как и многое другое в последнее время. Я все думал о пятнах, когда она вдруг спросила: - Ты курил у Леши? Замялся на секунду, потом ответил, отведя глаза: - Да я в форточку... - Я же просила не дымить там. Мама поджала губы и отвернулась к плите. Хорошо еще, что она подумала, будто курил я. Узнала бы, что Леха – устроила бы нам фирменную головомойку. Ему собственно за курение, мне за прекрывательство. Несколько лет назад, впервые обнаружив в наших карманах пачки сигарет, мама пришла в бешенство. Она схватила мокрое полотенце и бегала за нами по всей квартире. Тогда нам уже исполнилось по шестнадцать лет, мы оба были под метр восемьдесят, и со стороны, наверно, это выглядело комично. Помню, как Лешка споткнулся за ковер и растянулся на полу, а мама, пользуясь преимуществом, начала хлестать его по спине. И вдруг он дико захохотал. Сначала мама опешила, вся решительность ее как-то в раз иссякла. Потом она опустилась рядом с ним, сняла съехавшие на нос очки, закрыла лицо руками, и разрыдалась. Я застыл на месте. Пока соображал, Лешка подполз к маме, обнял ее, такую маленькую по сравнению с ним, хрупкую, ставшую совершенно беспомощной. - Мам, ну прости… Прости нас, мам, слышишь? – горячо зашептал он, уткнувшись в ее плечо. Я же так и остался стоять, словно меня пригвоздили к полу. - Был бы отец жив, он нашел бы на вас управу! – сквозь слезы проговорила мама. Мы с Лехой переглянулись и клятвенно пообещали бросить курить. Но так и не бросили.
Ужинали молча. Поковырявшись в тарелке и не съев ничего толком, я достал еще одну, чистую, и положил немного пюре и мяса с подливой. Мама отрешенно перемешивала сахар в чашке, не глядя в мою сторону. Ложечка раз за разом ударялась о керамические стенки. Продолжалось это уже довольно долго. Подумав немного, я добавил кусок черного хлеба и направился из кухни. - Куда ты? – окликнула мама. Кажется, она только сейчас заметила мои действия. Или вообще меня. - К Лешке. Проснулся, наверное. - Ах, да… Она вернулась к своему занятию, кивая головой и шевеля губами. Больше в тот вечер мы не разговаривали.
3. - Юлька не звонила? Брат лежал с приоткрытым ртом и мелко дышал. Кожа на лице была серая и будто восковая. Лоб блестел от капелек пота. Одеяло Лешка натянул до самого подбородка. Через него угадывались контуры покалеченных ног. - Звонила, - соврал, протягивая обезболивающее и стакан с водой. – Спрашивала как ты. Приподнял подушку, помогая Лешке принять лекарство. Она оказалась влажной. А мне-то моя боль казалась невыносимой. Какого было ему – оставалось только догадываться. - Зачем тянешь? Нельзя было сразу позвать? Или тебе колокольчик на стол поставить? Он сделал несколько шумных глотков и с облегчением откинулся назад. Какое-то время просто лежал с закрытыми глазами, ожидая пока боль отступит. Потом облизал потрескавшиеся губы и хрипло произнес: - Почему она не приходит? - Я же говорил... В санаторий ее отправили, – пробормотал невнятно и добавил, холодея изнутри: - Чтоб поправлялась скорее… Лешка испытывающее посмотрел на меня. Его взгляда выдержать я не смог. Пришлось встать и сделать вид, что рассматриваю книжки на полке. - Хочешь, почитаем что-нибудь? – спросил, доставая одну и раскрывая на середине. - Врешь ты все, Саня, – медленно проговорил он. – Никуда она не уехала. Просто, зачем я ей теперь такой? - Не говори ерунду! – с силой захлопнув книгу, почти крикнул я.- Она не может придти! Ее нет в городе! На этот раз я говорил правду. Юльку была похоронена на загородном кладбище.
Хорошо помню тот день, когда в нашем классе появилась эта худенькая, кареглазая девчонка. В окна светило солнце, с крыш капало. Снег осунулся и потемнел, на дорогах уже была сплошная каша. Усидеть за партой становилось все труднее и труднее, концентрировать внимание на уроках – тем более. Мы лениво перекидывались в «подкидного», когда скрипнула дверь и, грузно переваливаясь, вошла Наталья Борисовна, наша классная. С собой она привела новенькую. - Ребята, познакомьтесь! Смирнова Юлия! Теперь будет учиться с нами! Тогда Юлька ходила с «каре» и красилась в черный. У нее был чуть вздернутый носик, высокие скулы и острый подбородок. Она держала спину идеально ровно и двигалась с какой-то особой грацией, не свойственной нашим девчонкам. Юлька вскинула брови и с вызовом оглядела будущих одноклассников, чем мгновенно заработала антипатию как минимум половины. Потом прошла за последнюю парту. Лешка проводил ее взглядом и обернулся ко мне. - Клевая, правда!? – выпалил он. - Да. – кивнул я. Мне она тоже понравилась. Их роман закрутился уже через месяц, и я не удивился бы, если они в конце-концов поженились. Если бы не… В ту самую ночь Юлька была с нами.
4. Как-то утром я зашел в комнату брата. Было около десяти часов, но тот все еще спал. От раскрытой форточки колыхались занавески. Я поежился, машинально обхватывая себя за плечи. Холодно. Лешка закашлял, мучительно скривившись, и открыл глаза. - Привет… - сказал он. - Привет. Кто тебе форточку раскрыл? Мама? - Нет… Юля приходила. Я опешил. - Юля? Но Лешка снова провалился в сон. Я подошел к нему и дотронулся до лба – лоб горел…
Я нашел маму на кухне. Она стояла, оперевшись на раковину с немытой посудой и смотрела в потолок. Из открытого крана бежала вода. Моего оклика мама не услышала и вздрогнула, когда коснулся плеча. - Ты напугал меня… - Мам… Нужно что-то делать. Зрачки ее сузились, она склонила голову на бок. - Делать что? - Лешке плохо. Может, вызвать врача? - Сашь, я прошу тебя, давай не будем… Тон мамы показался мне ненормально спокойным. Неужели она не понимала, к чему все может привести? Неужели ее теперь ничего не волновало? - Мам! Так нельзя! Со мной ты можешь вести себя как хочешь… Но Лешка… Он же ни в чем не виноват! Ни в чем не виноват! Она схватила меня за плечи и бешено затрясла: - Хватит! Саша! Хватит! Умоляю тебя, прекрати это! Не своди меня с ума! Я не выдержу, не выдержу этого! Глаза ее бешено завертелись, волосы разметались и превратились в космы, изо рта летела слюна. Мама вдруг превратилась в древнюю ведьму. - Приди в себя, Саша! Нам нужно жить дальше! Леши нет! Он умер! Леши нет! Слышишь меня?! Длинные пальцы с острыми ногтями врезались в кожу, от криков зазвенело в ушах. Я пошатнулся и чуть не упал. Она надвигалась на меня, как скала, хотя была на голову ниже. До меня едва доходил смысл ее слов. Леши нет? Что за бред? Она сошла с ума! Спятила! Ведьма! Я грубо оттолкнул ее и выбежал в коридор. - Лешки нет? Нет?! Тогда это кто по-твоему? Мама застыла, закрыв рот ладонями. Я распахнул дверь в комнату брата. - Вот! Смотри! Смотри! Кровать была аккуратно заправлена. Мне показалось, что я теряю сознание. Пришлось ухватиться за стену, чтобы не упасть. Горло сдавило железной хваткой, дыхание перехватило. На миг в глазах потемнело, а потом запульсировали яркие пятна. - Лешка! – я закричал, слепо шаря руками перед собой. – Лешка! Где ты, Лешка?! Позади меня дико, как раненная волчица, взвыла мать. Не правда, не может быть, не правда! Зрение вернулось, и я увидел свет. Неяркий, спокойный, струящийся свет. Окно. А потом я увидел их. Они держались за руки и улыбались. Они были счастливы. - Я сейчас… Юль, Леш, я сейчас… Расстояние до окна показалось мизерным, я преодолел его за секунду. Потом повернул оконную ручку и рванул на себя.
Неплохо. Даже хорошо. Только не люблю я читать с ощущением - я это где-то видела. Может заштампованность ситуации или некоторых пиковых фраз используемых так часто что уже тошнит. А может все вместе взятое. Приятна живость персонажей и дыхание чувств в картинке, как бы банально это не звучало.
Очень понравился рассказ. Герои - вышли живыми. Отношения между братьями, чувство вины первого. Да, и вообще, даже придираться не хочется, потому что понравилось. Удивительно, почему хорошие работы набирают мало комментариев. Единственное, конец, он меня немного разочаровал и показался просто натянутым, так сказать придать большего драматизма, но тем не менее, он не портит общее впечатление.
Напомнило фильм "Другие". Написано очень хорошо. Герои живые, диалоги тоже. Сюжет показался чуть перетянутым... ложь во лжи... иллюзия в иллюзии. Конец мог бы быть и другим (по другую сторону), и был бы от этого таким же перетянутым.
Ох, как же сильно написано, вы заставили меня вздрогнуть, автор. Чувства, что вызвало у меня ваше произведение, описать сложно, но было страшно и осадок остался. Созданная вами атмосфера действительно давит и заставляет прочувствовать все переживания героев. Давно меня так не пробирало. Написано всё простым языком, что только добавляет правдоподобности, придраться просто невозможно, нет ничего, что портило бы впечатление, просто 20 из 10.
0
