Некоторые дороги уже превратились в реки. Лиля ловила хи-хи, балансируя за мной на бордюрах. Через десяток прыжков над ручьями и две сигареты мы врезались в толпу фриков и модников. Моргали тут редко и часто шмыгали носом.            

                -Нам сюда!

                По метке на  каждую шею и мы на рейве. Волосы стали дыбом. По телу переливается тепло и холод. О воде в ботинках я даже не думал. Лиля была бледней луны. Глаза, измучены кайфом, В глазах печаль и блаженство. Лилю плавило как суку. Ее тонкая молочная шея с кожаным поводком и синим клеймом учащали мое дыхания. Я хотел быть вместо этого клейма, как зимой хочется оставить след на не тронутой снежной глади, так и я хотел, притянув к себе поводок, оставить след на полотне ее тела, но чувствуя что не могу быть до конца естественным, решил скрыть свою вампирскую сущность и просто поинтересовался как она себя чувствует.

                -Плавит как последнюю суку. - говорила она.

                 Стрижка под каре промокла до корней, мокрая рубашка прилепала к телу, черный плащ отражая свет, превращал Лилю в неонового ангела в моем упоротом мозгу. А как увлекательно было наблюдать, как капелька, медленно, но неуклонно мчится в глубь декольте (прям в щелочку) и исчезает под майкой в темноте неизведанного.

                  Моя подруга, сколько я ее помню, всегда была странным созданием. Когда ей было четырнадцать, она резала себе вены не поперек, как все нормальные девочки, а вдоль, для надежности, но родители были бдительны – вовремя вытащили дурочку из ванны, а на следующий день отправили к детскому психиатру. После этого Лиля месяц сидела на антидепрессантах, потом перешла на траву. На выпускной Лиля пришла в черном кожаном платье, сетчатых чулках и дырявых кедах. За что ее выгнала директриса с церемонии вручения аттестата. Родители опять хотели отправить ее к мозгоправу, но Лиля сбежала на неделю с дому. Отношения у нас тоже странные. Долгое время я был в глубокой френдзоне, и даже смирился с этим, но летом на пикнике мы решили отведать кристаллы (чистый MDMA), потом шлифанули феном, в порыве откровений, выяснилось что мы можем дружить занимаясь при этом «любовью».

Тем временем техно будоражило бетон. Знакомые лица вещали о выкупленных фишках на днях.

                -Тебе тут нравится? - спросил я.

                -Да, мне все нравится, эти милые мальчики с голодными глазами, музыка, свет, все доставляет, даже твои глупые вопросы. - Каким нежным ленивым голосом она это сказала, передать печатным текстом трудно.

                -Я рад. – сказал я на ушко. Укусил ее за мочку. Тьфу! Сережка была не вкусная.

                 Она прижалась ко мне очень осторожно, хотя и довольно основательно и вот он - заветный момент…Легкий поцелуй… Потом еще один… И еще один… Бит агрессивно набирал обороты, мысли боялись испортить ситуацию. Стало понятно, что так просто нам уже не остановится. Я осмелился опустить руку с талии чуть ниже и этим, наверное, слегка спугнул ее. Она взяла меня за руку, и мы пошли в пучину трясущихся тел. Что могу сказать дорогой читатель? Счастье текло из моих красных ушей и если карма существует, то страшно представить что меня ждет впереди. Дальше все точно вспомнить мне будет затруднительно. Мы танцевали курили, говорили о музыке, философии, детстве, кислоте. Все темы заходили с полу слова, лишь перескоки с темы на тему оставляли постоянно осадок недосказанности. Помню, как подкалывало в груди от смеха Лили над тупыми шутками каких-то смазливых пацанов с лакированными волосами. Возможно, по этому, я предложил ей разнюхаться феном в туалете.

                После ускорения, танцевали как на углях не один час, слушали в курилке стихи бухущего поэта, размахивающего дешевой бутылкой коньяка. Из услышанных громогласных речей в памяти отпечаталась лишь одна строка - «Две дороги спидов ровняется любовь». (На слове «ровняется» - поэт выставил горизонтально два пальца перед моим лицом, чуть не плеснув на меня спиртным.) Я слушал его стихи раньше, и в общем-то считал их хорошими, но в тот момент я ненавидел его и все его творчество.

                Лиля где-то потерялась, потом нашлась, потом опять исчезла. Мимо мелькали просушенные школьницы, оглядываясь друг на друга, рассекали пространство холодным взглядом, поправляли чопперы, лопали жвачки, мотали головами в танце, закатывали глаза, всем телом намекали: «опиши меня». Потом опять появилась Лиля и гармония восторжествовала, я что-то кричал ей на ухо, она ничего не слышала, я уже не мог ничего повторить и просто довольный шатался под музыку.

                К сожалению, все не может длится вечно и утром я начал чувствовать первые капли дегтя в моем котелке меда. Тревога с примесью грусти постепенно, но неуклонно вытесняла мой кайф, как это утро вытеснило ночь. Глаза Лили говорили о том же. Перепады настроения напоминали расшатанный маятник. Мы зависали еще час на зеленом советском кресле и пошли домой.

                Всю дорогу мы молчали, я не хотел насиловать тишину словами, но потом это начала делать Лиля и я понял, что отхода окончательно взяли власть над нашими телами. Зевающие лица наблюдали за нашими дрожащими руками, проваливались в пустоту наших глаз. Все казалось чем-то далеким, ненастоящим и, конечно же, угнетающим. Гребаный фен! Я не мог смотреть на Лилю. Все в ней вызывало жалость до раздражения.

                -Тимур! У тебя еще есть фен? – говорила она, прикусывая губу.

                -Нет, даже сигареты кончились.

                Чувство вины упиралось в кадык. «Я снаркоманил свою половинку» – вот такие черви бороздили в моей голове, читатель. «Главное не накручивать лишнего, это все высад!» - этой установкой я отчаянно отбивался от червей в голове.

                Наконец-то мы добрались домой. Упали на кровать и притворялись спящими. Потом Лиля ушла в ванную комнату, пытаясь не спугнуть мой сон, которого не было. Под веками подсознание выворачивало себя наизнанку. Стрелки часов внезапно оказались в районе двенадцати. Куда делось время? Я уснул? В ванне все также горел свет. Нет, не может быть!

                -Лиля!… Лиля, отзовись!

                Молчание. Ужас! Я кинулся к двери, было открыто. Никого нет, а на зеркале фиолетовой помадой написано: «Спасибо за ночь! Прости, что покидаю тебя! Мне просто хочется разобраться в себе.» В самом низу была клякса, напоминавшая растертый рукой силуэт сердечка. Фу-ух! Она жива! Я упал на кровать и долго залипал в потолок.

                Мне было жаль ее, потом себя, через пару минут я понял, что не люблю ее. Себя я просто ненавидел. Мы так упоролись, что подумали что влюбились.

                Дальше все вернулось в прежнее русло, спасительный пофигизм позволял скользить по серым будням, а на лекции мне снилась Лиля с длинной цепью на шее, которую я больше никогда не видел.