Когда я стану старухой, я слегка сойду с ума.
На кресло-качалку моей пенсии не хватит, поэтому я буду раскачиваться, как матрос, сидя в обычном кресле. Закурить не смогу: к тому моменту минздрав окончательно запретит Сукачева и пенсионерам перестанут продавать трубки и табак. Зато налью себе грузинского вина и, сделав глоток, начну рассматривать заоконье сквозь стеклянные стенки бокала.
Это будет странное зрелище: на границе вина и воздуха столкнутся два мира. Мир затонувший и мир взлетающий. Один будет барахтаться в вине вверх тормашками, другой – прорастать из первого и рваться ввысь. И с каждым глотком затонувшего мира будет все меньше и меньше.
А когда вино в бокале закончится, я призову на помощь внука.
У меня будет хороший внук – умный мальчик. Гимназия, физматкласс, соробан и еще что-нибудь такое же интеллектуальное. Он станет терпеть меня, старуху, потому что уверует в «уважение к старшим» и законы Кармы. Вот только, наполнив бокал, незаметно глянет на часы, будто от этого время с сумасшедшей бабкой промчится быстрее.
– Бабуля, твое вино.
– Спасибо, зайчик.
– Не называй меня «зайчик».
Внук не будет одобрять моего интереса к миру сквозь стекло. Он многого не будет одобрять просто потому, что «не читал».
– Прости. Я все время забываю, что ты уже взрослый. Как твои дела в школе?
– Вино, бабуля, ты просила.
– Спасибо, зайчик.
У меня будет очень терпеливый внук. Он не психанет и не рявкнет. Он просто закатит глаза и досчитает до десяти. Потом возведет десять в пятую степень и извлечет кубический корень. Математики еще и не такое могут. А я буду потягивать «Цинандали» (привет, девяностые) и вспоминать молодость.
– Когда я была в твоем возрасте…
– Бабуль, давай в следующий раз, а?
– … или чуть постарше? У нас в компании был парень с погонялом Труп…
Внук вежливо улыбнется, кивнет: да-да, очередное «а мы в ваши годы…» – и даже сделает пару шагов к двери. Я не стану останавливать: вход в Нарнию у каждого свой.
– Труп?
– Ага. Он был панком и ходил в одних носках месяцами. Смердел страшно.
– У тебя в компании были панки?
У меня будет целеустремленный внук. Из тех, кто, как Холмс, идет своей дорогой, не отвлекаясь на суету. Но молодость всегда любопытна. Особенно, когда за знание не надо платить своими ошибками.
– Были. Чуваки и жабы. А я ходила в шляпе с малахитовой брошкой и отмазывала их от ментов. Менты не читают Достоевского: для них все, кто в шляпе – аристократы.
– А панки? Читали Достоевского?
– А панки, когда меня им ставили в пример, орали: «Она такая же, как мы! Только в шляпе!» Я в этой шляпе даже за монтировкой ходила, представляешь? Зимняя ночь, лунный фонарь в небе и гаражи по колено в снегу. А вокруг тишина. И мертвые с ко… Короче, идеальное место для убийства.
– За чем ходила?
– За монтировкой. Мы даже не знали толком, где ее спрятали: осматривали каждый гараж. Двери, через одну, с амбарными замками – огроменными такими. Будто за ними не картошка хранится, а сокровища подземелья. И мы с подругой по кирпичным стенкам – тук-тук, тик-тик, кто быстрей найдет тайник? Тук-тук, тик-так, панки или злой маньяк?
Внук сделает вид, что забыл кое-что в моей комнате (ага, ага – Дум-а-чум? Дад-а-чам?) и вернется к креслу. Поправит фото в рамке, проведет пальцем по пыльному монитору и не выдержит:
– А зачем вам нужна была монтировка?
– Ну, как тебе сказать… Для уверенности в завтрашнем дне.
– Для самообороны?
– И для нее тоже. Не надо на меня так смотреть. Молодая была, глупая. Казалось, что не такая как все… мелкие людишки. Другая, продвинутая: секс, наркотики, рок-н-ролл.
Внук встанет на паузу, пытаясь повежливее сформулировать свой следующий вопрос. Вежливо не получится, а материться у нас в доме с его рождением перестанут все: даже дедушка. Потому внук спросит только про наркотики.
– Ты… употребляла наркотики?
– Я нет. Друзья да. Хорошего мало, я тебе скажу. Трое повесились…
Я не успею договорить. В комнату ураганом ворвется моя дочь (ага, мы цивилизованные родители, мы не шпионим за детьми) и разметает нас по разным углам.
– Ты соображаешь, что ты несешь?
Мой догадливый внук потихоньку выскользнет из эпицентра, показав напоследок пальцами «peace». А дочь продолжит бушевать:
– Ты рехнулась? У тебя внук подросток. Мало мне китов этих синих, квестов… На каждой остановке телефоны со спайсами. И ты еще масла в огонь. Какие панки? Какие наркотики? Ты чего добиваешься?
Я допью утонувший мир и переверну бокал. А когда последняя капля сорвется на паркет, отвечу:
– Ничего. Я просто болтаю. Старики любят поболтать.
– Ну, так думать надо, про что ты болтаешь. Ребенок впитывает как губка.
– Вот пусть и прикоснется. Хотя бы так – на словах. При хорошей фантазии этого достаточно.
– Ух, как ты заговорила. А что ж ты меня все детство строила: туда не ходи, сюда не ходи? В девять чтоб была дома?
– Потому что ты моя дочь, и я тебя воспитывала. Теперь ты воспитывай своего сына. А мне оставь возможность просто поболтать.
– …
Скорее всего, дочь хлопнет дверью: в нашей семье одни холерики. А я поставлю бокал на подоконник и начну собираться на вечерний променад. В том мире, где до сих пор под луною бродят замерзшие панки. И где на остановках девочки в шляпках пьют вместо пива кагор. И где бабушка Сукачева все еще курит трубку.
В один из миров за стеклом.