«Вот уснуть бы сейчас и в такой рай попасть, 
Где мне было когда-то лет пять или шесть…» 

Как же интересна и непостижима человеческая натура. Один звонок, одно слово могут выгнать человека из уютного храма спокойствия, где всё не так уж плохо, и отправить в тяжёлое путешествие. 
Давид, молодой парень, был так поглощён своими мыслями, что даже и не думал о том, что может опоздать на автобус. И даже теперь, взбираясь по грязным ступенькам в салон, его не беспокоило, что до отправления оставалась лишь минута – недооценённый многими отрезок времени, который считается важным только тогда, когда безвозвратно утерян. 
Этот непонятный запах в автобусе, то ли пота, то протухших продуктов, возня, ребёнок, который никак не усядется и бесконечно ноет, старушки, обсуждающие, умудряясь кого-то обвинять, дрянную погоду - всё это так бросается в глаза, в нос, режет слух и гвоздём вбивается в мозг, что хочется сейчас же убежать прочь. Давид посмотрел на свои грязные ботинки, в окно, за которым люди ходили под зонтами, за которым лужи, того и гляди, сольются в один небольшой пруд, ещё и грязь - магнитом прилипающая ко всему зараза. И в самом деле, дрянная, настолько пакостная и серая погода, на сколько это вообще возможно, а хуже неё может быть только нахождение в автобусе. 
- Эй, шевелись давай! – толкнул его кто-то в спину. – Ну! Чаво встал? 
- Да, конечно, – машинально, вздрогнув, ответил Давид, посмотрел на билет, который держал в руках и пошёл искать своё место. 
Сейчас он всё делал машинально, и даже жил, казалось, тоже. Где же свобода воли, которую так восхваляют церковники, где же свобода мысли, когда невозможно порой перестать о чём-то думать? 
Давид шёл медленно, боком, чтобы никого случайно не задеть, а то не хватало ещё вступить в какой-нибудь неприятный диалог, такой бессмысленный и глупый, тем более теперь... А этот бесконечно длинный автобус, полной людьми, как сардинами в банке, будто становится ещё длиннее, от этой вонючей духоты нечем дышать и становится плохо. Но вот и его место в конце автобуса, да ещё и рядом свободно. Как же хорошо, что не придётся никого впускать в своё личное пространство, подумал Давид. Он одним движением приземлился у окна, прислонился лицом к стеклу, прохладно, глубоко вдохнул и, вроде, стало дышаться немного легче. 
За стеклом уже начинало темнеть. Плавающие в лужах фонари, люди, будто грибы-подзонтики, и это тёмное, мрачное небо - всё казалось таким сонным и ленивым, что глаза закрывались сами собой. Жёсткое кресло под парнем начало таять, громкость всего этого неразборчивого шума вокруг делалась всё тише и тише. Сейчас тронемся, пронеслась мысль и исчезла, все мысли исчезли. 
- Извините, не могли бы Вы немного подвинуться? – вдруг послышался женский голос с лёгкой отдышкой, так резко и безжалостно вырвавший Давида из забытья. 
Не смотря в сторону нарушителя покоя, он резко поддёрнул к себе полу пальто, слегка двинулся. Кто-то тяжело сел рядом, его обдало каким-то странным, но весьма приятным ароматом духов. Что-то такое знакомое. Клубника, нет? Но вдруг автобус тронулся, и мысли о знакомом аромате развеялись. Нужно поспать. 
- Представляете, едва успела! Ещё бы немного и… - вновь звонкий голос так жестоко, будто схватил за жабры и вынул из уютного и тихого озера сновидений, разбудил так и не успевшего заснуть Давида. 
Он недовольно посмотрел на неё. Рядом с ним сидела молодая девушка с длинными тёмно-каштановыми кудрями. Лицо её было таким взволнованным, но таким живым и светлым, что она казалась какой-то неестественной, солнечной что ли. Был так силён контраст погоды, состояния души, буквально всего и этой девушки. И она, как солнца луч, прорвавшийся сквозь тучи и ослепивший путника, в одно мгновение вырвала Давида из реальности. Но было в ней, в её лице, ещё что-то, и именно это, в большей степени, заставило отвлечься от всего, увлечься ей и изучать её тайну, кажущуюся очень знакомой. Она что-то очень живо рассказывала, яро жестикулируя, но он её не слышал, а только лишь смотрел, завороженный, и кивал. Она без умолку говорила, и улыбалась, и было в её улыбке что-то по-настоящему живое, искреннее и одновременно печальное. Столько эмоций, человечности, такого яркого сияния, что, казалось, она может заменить собой само солнце. 
- … Ой, простите, пожалуйста! Я Вам, наверное, со своей болтовнёй, как снег на голову? Просто погода эта… - наконец услышал Давид, вырвавшись из раздумий. 
- Как снег… да, погода… конечно… - сложил он кое-как свои мысли в слова. - Это Вы простите меня. Я немного не в себе, устал… 
- Да, хорошо. Отдыхайте, а я постерегу Ваш сон. – вновь улыбнулась она, а он отозвался улыбкой в ответ, неожиданно, даже для самого себя. Затем тут же отвернулся к окну, тряхнул головой и посмотрел в никуда сквозь грязное стекло. Начал моросить дождь, от вида которого холодные мурашки пронеслись табуном по телу. 
Теперь его мысли были в состоянии покоя, ничего лишнего. Никаких неестественно радостных девушек, вызывающих диссонанс и не укладывающихся в систему координат мышления. Главное, больше не смотреть на неё, ведь это, понял Давид наконец, как-то больно что ли. 
Всё перемешалось у него в голове. Остановки – с людьми, машины – с домами, фонари - со всем… и ещё эта непонятная девушка. 
Уже в следующее мгновение, он угодил в нежные объятия Морфея и забылся тихим сном под охраной незнакомки. 
Проснулся Давид часа через три, немного дёрнувшись, когда автобус начал въезжать в город. Почти приехали, скоро выходить, а всё тело затекло. Он хотел, было, пошевелиться, но что-то мешало, тогда посмотрел в сторону, а там, облокотившись на него, дремала та девушка, какой-то не очень надёжный, на самом деле, сторож. Надо бы её разбудить, только поаккуратнее, а то ещё разговорится опять. 
- Эй! Эй! Проснитесь! Приехали, – попробовал Давид шёпотом разбудить её. Она слегка пошевелилась и начала поднимать голову, и этот аромат духов вновь сыграл ноктюрн на клавишах мозгов. Чтобы отбросить ненужные мысли, он выпалил, но всё ещё шёпотом. - Вы же меня охранять собирались! 
Девушка не спеша зевнула в ладошку, прищуриваясь посмотрела на него и улыбнулась: 
- Не Вас, а Ваш сон. Спали Вы крепко, значит моя задача выполнена, разве не так? – сделала она вопросительную мину, Давид улыбнулся и кивнул. – Кстати, меня зовут Аня. 
- Я Давид. – последовал его ответ ради приличия, после чего он сразу отвернулся и начал разминать затёкшую шею. 
Из автобуса Давид вышел самый последний, чтобы не толкаться с людьми. Дождя не было, стало ещё темнее, и немного морозно. Он стоял в самом центре родного города, в котором не был уже около года, но не чувствовал радости, да и этот город по многим причинам ни очень то любил. А тут ещё и не лучший момент для того, чтобы вернуться сюда. Может быть и не стоило вообще? Затем Давид подошёл к ближайшему такси и поехал домой. 
Казалось, удалось только раз моргнуть, а машина уже доставила клиента к месту назначения. Впервые вид родного дома не радовал парня. Лай старого доброго пса, сидевшего на цепи, переменился на радостное скуление и виляние хвостом, но Давид лишь слегка протянул руку, а не подошёл, как всегда. 
- Прости, не сейчас. 
Дома разговор был недолгим, радость родных, пара банальных фраз, отказ от ужина и сон. 
Наутро, все дома вокруг, земля и голые деревья покрылись снежным шёлком. Всё стало таким светлым и даже радостным. Давид смотрел на это через абстрактные узоры, что на стекле нарисовал мороз за ночь. И всё же, даже такая чудесная погода, которая всегда вызывала бурю эмоций, сейчас не способна улучшить состояние души, подумал он и ощутил немыслимую боль от красоты, которая отвергалась всем его существом из-за несовместимости, как тогда,в автобусе. 
Давид не понял, как добрался до больницы, а вот уже надевает белый больничный халат, натягивает бахилы и движется в направлении к лестнице. Неприятное ощущение в груди не даёт покоя уже какие сутки, но сейчас это самая настоящая боль с больничным запахом, терпеть которую уже нет сил. По щеке, обжигая, потекла тяжёлая слеза. 
Вдруг, кто-то, стремительно спускавшийся по лестнице, столкнулся с Давидом, отшатнулся. 
- Извините… - сказала девушка поспешно и хотела уже идти дальше, но подняла голову. – Это Вы, Давид? 
То была Аня, та девушка с длинными тёмно-каштановыми кудрями… и лицом, которое сейчас было заплаканно, а глаза блестели от слёз. 
- Приятная встреча… - через силу, но улыбнулась она, а в улыбке её чувствовалась ужасная боль. – Тоже пришли кого-то наведать? 
- Да. Друга детства… лучшего. – смотрел на неё парень и ещё больше недоумевал. 
- А я к маме пришла. Она заболела, уже долго тут лежит. Все говорят… но я верю, что она поправится, так что всё хорошо… - с улыбкой и верой в свои слова сказала Аня, но верой отчаянной, безнадёжной, какой верят в чудеса. По её лицу потекли слёзы, она быстро кивнула и пошла. 
- Да. Всё будет хорошо, – уже ей в след сказал Давид.  
Он начал подниматься по лестнице, а в его голове всё не могло уложиться то, что он видел сейчас и тогда, в автобусе. Одна её тайна разгадана, но появилось ещё больше. Человек настолько светлый, насколько это, наверное, возможно, улыбался даже через такую горечь и боль, что Давид почти забылся. Он шёл, и его мозг сверлили повторяющиеся мысли. Как же так? как у неё получается? Но внезапно перед глазами появилась нужная палата. 
Дверь палаты была приоткрыта. Давид остановился, попытался подобрать правильные слова, но ничего дельного в голову не приходило. Он выдохнул, сделал шаг к двери и неожиданно увидел, что у Артура кто-то есть. Это была Даша, одноклассница Давида и девушка Артура. Она держала его за руку и, всхлипывая, говорила, что не хочет его терять, что любит и не знает, что будет делать дальше. А Артур, вечный клоун, кашляя отшучивался, смеялся, мол, меньше народу - больше кислороду. Как же это всё в его стиле. Все его любили именно за то, что он мог дурачиться практически всегда. Опять кривляется, подумал Давид, и, наконец, по-настоящему улыбнулся. Дурные мысли исчезли, ему было приятно увидеть старого друга, с которым прошло всё детство, и всё детство Артур, в каком-то смысле, был примером для подражания, тем, кого Давид захлёбываясь слушал, пока… Пока они не повзрослели. 
Не было смысла рушить милую беседу, поэтому Давид подумал, что достаточно и того, что удалось увидеть Артура, который, должно быть, уже и забыл своего старого друга. Впервые за долгое время стало так легко, спокойно, но всё же боль была. Боль была смешанная. Ностальгия, утраты и ещё, и ещё что-то ёрзало и не могло угомониться в груди. Слишком много всего за такой короткий срок. Тогда он решил, что нужно прогуляться, освежиться, всё переосмыслить и успокоиться. 
Мороз на улице усилился, под ногами приятно хрустел выпавший за ночь снег, кое-где дети с румяными лицами уже играли в снежки и валялись в снегу, кто-то чистил тропинки. Невозмутимая жизнь идёт полным ходом, и мало что её может остановить. Маленькие трагедии маленьких людей проходят бесследно для мира. Они лишь круги на воде от камешков, брошенных в океан, которые он сгладит, стремящийся к спокойствию и порядку, как и всё вокруг. 
Перед глазами Давида вырос сад с тысячами яблонь, в котором он проводил так много времени в детстве с друзьями, с Артуром. Сад, которой был излюбленным местом для различных приключений, находящихся на границе этого мира и мира воображений, с такой лёгкостью доступного детям. Сад был точно сказочный, одетый в белые одежды. Тихо пошёл снег, придавая саду ещё больше волшебства. Давид решил зайти, прикоснуться мыслями ещё раз к детству. 
Окраина города, не слышно ни людей, ни машин – ничто не беспокоит уставшего ума. Сказочный зимний сад, чудесный снегопад, а вот и любимая яблоня, называемая когда-то в компании детей просто «сладким деревом». Давид помнил, как он и Артур могли часами сидеть на ветках этого дерева, поедая пресные яблоки и обсуждая насущные для тех детей темы. Улыбка непроизвольно растянулась по лицу, на глазах проступили слёзы, но вдруг хруст снега со спины испугал парня, он обернулся. 
- Ей, ты что, плачешь? 
- Артур? Какого ты тут… - не веря своим глазам выпалил Давид, не на шутку удивившись. 
- Давид – сама серьёзность, и плачет? – засмеялся бледный Артур. – Ну кто бы мог подумать! Расскажу – не поверят! Если успею, конечно, а то врачи говорят, что уже пора бы. 
- Так! Ты почему это так легко одет? Простудишься! 
Артур разразился оглушительным смехом, согнулся, схватился за живот и продолжал неистово смеяться. Давид смотрел на него, удивление тихо сменилось осознанием того, какую глупость он сказал, и тоже засмеялся. 
- Я, конечно, знал, что ты шутишь редко, но метко, но сейчас ты превзошёл самого себя, парень! – пытался, наконец, успокоиться Артур. – Шуточка под стать тому, сколько мы не виделись. Ну, обнимемся? 
- Конечно! – развёл руки Давид. – Рад тебя видеть, дружище! 
- Я был бы очень несчастлив, если не увиделся с тобой, а теперь можно и… Ноооо! Тише-тише так обнимать! А то раньше срока меня отправишь на тот свет. 
- Как тебя выпустили? С тобой же Даша только что была? 
- Думаешь, я не смогу проскользнуть между этих болванов? Хах! Я тут увидел, как ты уходишь, и не поздоровавшись! Решил нагнать, знал, что ты сюда придёшь. Попросил Дашу уйти, а то она почти уже живёт около меня. Ушла, а я давай за тобой. Эх, всё равно туда-сюда конец! 
- Зря ты её, она любит… 
- Знаю, но я и тебя ждал, сильно ждал и знал, что ты придёшь, а ты прийти не успел и сразу свалил! 
- Думал, что так лучше. 
- Побольше бы так думало... – сказал и вдруг закашлял Артур. – Давай присядем. Сил нет стоять. 
Друзья сели, облокотившись на «сладкое дерево». 
- На чём это я? А! Приходят многие, и давай плакаться, жалеть! К чёрту! Надоело! Не хочу в унынии уходить! 
- Да. Наверное, ты прав. 
- Конечно прав! – воскликнул Артур. 
- Слушай, прости, что так поздно. У меня театр, постановка на носу, звонки вообще не принимал в течение дня, а дома сразу отключался. Несколько дней в таком темпе жил, потом звоню маме, а она рассказывает…ты, панкреотит. Вот я сразу и к тебе. Как тебя угораздило? 
- Устал я от всего этого. Даша, маленький городок-гадюшник. Вот я и начал гулять нехило так, а там ещё что-то… Забей! – бледный, с острыми чертами лица, Артур посмотрел на друга. –Как же я рад! Это ты правильно сделал, что приехал, но просить прощения не смей! Даже если бы и не приехал, ничего. Знаю же, что ты помнишь меня, как и я тебя. 
- Помню. 
- И… это ты меня прости. Не хотелось бы вспоминать нашу ссору, но, пожалуйста… 
- Уже простил, и давно. А плохое и не нужно вспоминать. Все виноваты, Артур, все без исключений. И всех я давно простил, но себя… 
- И себя прости! 
- Мы стали слишком разные, мы выросли. Это всё естественно. Не могли же мы долго дружить только на одной инерции от детской дружбы, такие разные, противоречивые. 
- Не могли… 
- Я так счастлив, что ты, дурак, убежал из больницы! Я… слов у меня нет. 
- И я счастлив сейчас быть рядом с тобой. А слова и не нужны. Посмотри, какая красота! – улыбнулся Артур. 
- Красота! – вторил своему другу Давид и тоже улыбнулся. 
Снежинки на фоне восхитительных зимних декораций танцуют прекраснейший вальс под завораживающую песнь жизни – тишину. Лучшие когда-то друзья сидят под лучшим для них в мире дереве и наслаждаются представлением. 
- Слушай, Артур, я тут подумал. Может ты успеешь посмотреть мой спектакль? – вдруг спросил Давид и посмотрел на своего друга, голова которого была опущена на грудь, но лицо, как живое, будто улыбалось, потом отвернулся и заплакал, а снежинки всё продолжали кружиться в своём молчаливом вальсе. 
Прошло несколько дней, и всё это время неумолимо валил снег, а в сугробах, казалось, можно утонуть, пропав бесследно. Но сейчас было яркое лето, хоть оно и было на сцене небольшого театра. Персонажи периодически жаловались на жару и рассуждали на тему глобального потепления, а на улице была самая настоящая зима, лютый мороз и океан снега. В этот момент казалось нелепым и глупым рассуждать на тему глобально потепления. 
Давид сидел в зале, тихо улыбался, наблюдая за реакцией зала, который то охал-ахал, то раскатисто смеялся. Он посвятил этот спектакль своему лучшему другу, тоже любившему громко посмеяться, похороны которого он решил не посещать. К чёрту их! Он терпеть не мог хоронить людей, а тут… Это было бы невыносимо, поэтому не стоило терзать себя. 
Спектакль закончился. Актёры пошли на поклон, зал стоя аплодировал, и Давид вместе с ними. Но, не дожидаясь окончания оваций, он решил пойти за кулисы, поздравить актёров и уже направился к выходу из зала, как его кто-то позвал: 
- Давид, можно тебя, то есть Вас, то есть… 
- Аня? – удивился не на шутку парень и улыбнулся. – Тише. Спокойно. Можно и на «ты». Вообще, не нужно нам официальностей. Рад тебя здесь видеть! 
- Ах, да, конечно! Я тоже рада тебя здесь видеть! То есть, я знала, что ты тут будешь. Тогда, в больнице, я вспомнила тебя, потом услышала, что ты ставишь спектакль и успела ухватить один из последних билетов… 
- Что? Узнала? – перебил её ошеломленный Давид, посмотрел на актёров, которые пошли за кулисы, на людей, что стали расходиться, и добавил. - Так, подожди меня немного около буфета, вон там, посиди… Я сейчас всё закончу и сразу к тебе. 
Люди выходили из зала, кто-то с серьёзным лицом, нелепо пытаясь показаться экспертом перед дамой, сухо жестикулировал с меланхолическим взглядом, кто-то, смеясь, просто радовался, а кто-то неудовлетворённо ворчал, как это бывает всегда. Все разбредались в разные стороны, к буфету ли, к гардеробу, а Аня сидела в стороне от всего на небольшом диванчике и задумчиво смотрела на разбредавшуюся толпу, из который появился Давид и направился в девушке. 
- Аня, как твоя мама? – вдруг спросил он. 
- Ой, да всё в порядке, - дрогнула девушка, подготовившая ответ на вопрос, откуда они знакомы, - ей стало намного лучше. Я же говорила, что всё так будет! А мне не верили! Хотя, честно признаться, я и сама не верила. Скоро её должны выписать. Мы побыли вместе, много говорили, и она настояла на том, чтобы я не торчала у неё. Сегодня утром только приехала, после работы купила билет и вот, я тут. Только я не разбираюсь в этом всём, но представление мне всё равно понравилось. 
- Как я рад, что у тебя всё хорошо! И, Аня, ты прекрасно выглядишь. Мне с самого навала казаться, что мы уже до всего этого где-то виделись. Я разглядел что-то знакомое. 
- Ну конечно же! Мы с тобой вместе были в детском саду! А потом, перед школой, меня отправили сюда, к отцу. 
- Та самая Аня?! Ты? Это серьёзно ты? У тебя же были прямые волосы! 
- Да, это серьёзно я. А волосы начали завиваться со временем. С ними так неудобно! Бесят они меня! – засмеялась Аня. - Помнишь, как мы с тобой набрали ведёрко клубники? Я помню, как они классно пахли. Обожаю этот запах. 
- Клубника. Точно, - на лице Давида медленно расплылась улыбка, - это ты. Я вспомнил. Мы же всегда были вместе. 
- Кстати, как твой друг? 
- А? Артур? – задумался парень. – Недавно были похороны. 
- Мне очень жаль. 
- Не стоит. Я видел, что он не сильно был расстроен, что жизнь ему надоела. А остальное, мнения остальных - ерунда. Тем более, мы уже несколько лет с ним толком и не общались. 
- Почему? 
- Мы часто в последнее время нашей дружбы ругались, даже дрались. Наши взгляды были слишком разные. Я тихий, он болтливый. Моих друзей можно было перечесть по пальцам, а его любили все. Это никогда не мешало нам быть лучшими друзьями, но потом. Мнение других для него стало важнее нашей дружбы. Он унижал меня перед всеми, лгал, а все смеялись. Что было за спиной, я и вспоминать не хочу. У меня не осталось друзей, для них был авторитетом Артур. А потом, одна ссора, несколько слов друг другу стали точкой невозврата. Нелепо это всё, но имеет место быть. Я уехал, попытавшись начать новую жизнь. 
- Печально. 
- Всё в порядке. Мы поговорили с ним… - в груди что-то кольнуло, потом мягко расплылось теплом. – Этот мой первый спектакль я посвятил ему. 
- Ему бы понравилось. 
- Да, может быть. – сказал Давид, затем улыбнулся. –Я рад, что встретился с тобой, Аня! Ты большая молодец, что пришла. Сейчас мы с тобой сходим куда-нибудь, расскажешь про себя, не против? Завтра всё равно выходной. Вот и договорились. 
Старинные друзья, узнавшие друг друга, гуляли и разговаривали всю ночь, изредка забегая и греясь в круглосуточных и ночных заведениях. И всю ночь шёл снег, такой светлый и волшебный, не знающий ни радости, ни горя.