Руководитель литературного сообщества Чернышевский Лев Николаевич в это весеннее утро находился в состоянии некой эйфории. Перед ним лежали, разложенные веером, печатные листы. «Вот оно! Только ради этого и стоило жить, терпеть оскорбительные намёки редакторов, презрительное пренебрежение более удачливых коллег по перу, тратиться на издания и возиться с кучей бездарей, раздавая комплименты и незаслуженные похвалы. Талант, несомненный талант!»  Он ещё и ещё раз перечитывал творения неизвестного юного дарования.

  Дверь отворилась, и вошло какое-то совершенное неземное создание. Он меньше всего ожидал увидеть подобное. По его мнению, и глубочайшей уверенности, основанной на опыте, это должна была быть очень серьёзная особа: в очках,  с косой или, может быть, с собранными в хвост или узел неопределённого цвета волосами, на пример старой учительницы. Тощее или полноватое тело, одетое в нечто мешковатое или просто серое – потому, что столь серьёзные и продуманные рассказы, не мог писать человек, заботящийся о своём внешнем виде. Однако?! Наденька Иванова была прямой противоположностью, созданному в его воображении образу. Во-первых, она была одета ярко и по современной моде – броско. Её разрезанные в самых неожиданных местах, серые джинсы едва держались на бёдрах, грозя при неловком положении, открыть самое сокровенное. Из-под  коротенькой, цвета злой фуксии, футболки с надписью: «Я обожаю себя!», - нагло высовывал свой язычок чёртик-пирсинг пупка.  Во-вторых, она была натуральной блондинкой, и её золотые локоны волнами рассыпались по плечам. В-третьих, нежное тонкое запястье украшала татуировка в виде ящерки. Макияж, впрочем, не был вызывающим. Но шпильки! Девушка ступала, как балерина на пуантах. Единственное, что вполне соответствовало предполагаемой в будущем профессии, так это нерешительность с которой она вошла. В целом же, Наденька была обворожительна, как мечта поэта. Была в ней какая-то воздушность и нимфообразность. Её смех был заливист, музыкален и чист, как звон серебряного колокольчика. Немного низковатый грудной тембр голоса был доверительным и даже вкрадчивым. Для своего возраста она была очень начитанной особой: речь изобиловала цитатами классиков - прозаиков и поэтов. И если в начале разговора Лев Николаевич ещё сильно сомневался её ли «мозговым извилинам» довелось создать лежащие перед ним рассказы и, невольно, закрадывалось подозрение, а не кто-то ли другой всё это написал? То уже через четверть часа, он не сомневался в её выдающихся способностях. Он был совершенно очарован и покорён ею, и, что вполне возможно, даже немного влюблён. Во всяком случае, желая быть особо галантным, он поцеловал её ручку, склонив свои седеющие вихры. Его понесло куда-то вдаль по волнам мечтаний. Язык развязался. Наверное, за всю свою жизнь, даже в журналистской бытности, он не говорил так красочно, не сыпал пространными комплиментами и не давал такие невыполнимые обещания.

  Всё оставшееся до возвращения домой время, он провёл в грёзах и мечтаниях. Только вечернее чаепитие с женой немного охладило его пылкое воображение, убедительно вернув в реальность. Женаты они были уже без малого четверть века, и как он убеждался уже не раз, изучила его вторая половинка досконально. Поэтому, отвечая на её немой вопрос, он начал оправдываться.

- Знаешь, Машенька, - начал он, ещё не сознавая, что слова идут из глубины души, - я так был рад, что мы, наконец-то решились и провели этот конкурс на лучший рассказ. А теперь думаю, что зря мы это всё затеяли!

- Отчего же? Талантов не нашлось? – как-то двусмысленно прозвучал вопрос жены.

- Что ты?! – щёки Льва Николаевича, невольно, вспыхнули от воспоминания, - Очень талантливый автор нарисовался! Всё наше литературное сообщество в полнейшем восторге, - его большая фаянсовая кружка как-то слишком неаккуратно и звонко приземлилась на стол, - Только, вот, не знаю, что теперь с этим талантливым прозаиком делать! Расфуфырил павлин перья - наобещал, сгоряча, золотые горы – сам на себя злюсь! А что я, собственно, могу?

- Ну, что ты можешь – тебе видней, - улыбнулась сочувственно, Марья Ивановна, - только и уронить свой престиж – ты тоже не имеешь права. Стать наперсником юности, можно сказать – дать ему путёвку в жизнь, что может быть почётнее?! Ты же у меня – такой умник! Напряги память, поройся в своих деловых связях...

  Жена ещё что-то говорила, но Лев Николаевич уже её не слушал. Главная мысль уже была высказана, как всегда, Мария Ивановна оказалась на высоте. Её камертон настроил его мысли в нужном направлении.

  Всю ночь Лев Николаевич проворочался в постели, обдумывая ситуацию с разных сторон. Когда жиденький рассвет забрезжил в окнах, он тихо поднялся с ложа и отправился на кухню. Заварив себе наикрепчайший кофе, глава писательского объединения стал ещё раз взвешивать все «за» и «против». Эх, что ни говори, а такая «штучка» очень даже может ему навредить! Начнут все сравнивать его писульки и её рассказики, явно это будет не в его пользу. И слог не тот и сюжет хромает, да и всё целиком самая низкая по качеству графомания. И полетит он тогда со своего места в помойную яму. Всё, что он сделал полезное для общества местных литераторов, тут же забудется и быльём порастёт. А если честно, перед самим собой, поразмыслить о себе любимом...

  Кто он собственно такой? Чего добился в жизни? Что создал? Эх, глубоко был прав Сергей Семёнович, когда называл его «мыльным пузырём». Припомнил наш писатель, всё, что предшествовало этим событиям.

  В некие смутные годы, работал наш Лев Николаевич журналистом одной из центральных газет. Писал статейки на заказанные темы и был вроде бы счастлив. Но вот, однажды, повстречал он своего бывшего сокурсника Лёнечку Гаврилова. Тот уже начал приобретать некую популярность и издал свою небольшую, но уже вторую книгу. А на факультете Лёнечку все за бездаря считали! И такая жаба взяла нашего Льва, что он решил тоже заняться творчеством. Написал целую серию рассказов – благо тем и образов в его голове за журналистские годы набралось немало. Только вот, когда принёс их своему, как считал, настоящему другу и соратнику Серёге, тот, прочтя, категорично заявил: «Говно! Не берись за то, к чему у тебя руки и мозги не лежат!» Обиделся на него Лёвушка, но ссориться не стал, а пошёл по редакторам и издательствам. Но нигде не было ему удачи. Правда, нашёлся один редактор «мудрая голова» и дал дельный совет.  Не прошло и трёх месяцев, как получил наш новоявленный писатель большую упаковку со своими книгами. Правда, тут случился другой казус – ни один столичный магазин не хотел заключать с ним договор на реализацию. Чем-то его творчество не нравилось заевшимся книгопродавцам.

  Но грустить ему пришлось совсем недолго. Решил неофит-писатель съездить на свою малую родину и с десяток книг с собою захватил своим родственникам и знакомым в подарок, дескать, не лыком шиты – печатаемся. Не знал наш герой, чем это для него обернётся! Но именно здесь и нашла его слава. То, что для пресыщенной публики – бранное слово, то для простаков – великое творение. Школьный друг, получивший экземпляр, сам ему предложил сбыт наладить: «У нас тут в книжках недостача. Дорогие и толстые мало кто купит, вот и не везут. А таких простеньких и тоненьких, как твои и подавно нет. К тому же, обложка яркая, обывателям понравится. И если сами читать не будут, то в подарок кому-нибудь обязательно приобретут. Даже не сомневайся! Рекламу я тебе создам – нет проблем, только большой выручки не обещаю. Сам понимаешь – провинция!»

  Очень, очень быстро в его городишке и всём районе о нём заговорили, как о знаменитом писателе. Даже в школах в программу литературы включили, как прославленного литератора. В местном литературном обществе его чуть ли на руках не носили. В особенности восхищался его старейший руководитель. И когда патриарха не стало, то ни у кого не возникло ни малейшего сомнения в том, кто должен возглавить их объединение. Надо сказать, что ещё сама фамилия Льва Николаевича – Чернышевский, сыграла немаловажную роль. Каждый, читая её на обложке или слыша, задавался вполне резонным вопросом: «А не потомок ли он того самого, пострадавшего от царизма за свои убеждения, писателя?»

  Перед Львом Николаевичем открылись многие двери и сердца областных и районных чиновников и руководителей всяческих предприятий, ставших спонсорами его идей. Большей частью, старался он быть полезным обществу, но и о себе не забывал. В родном городке он построил себе дом и вскоре перебрался навсегда. К этому его подвигло ещё одно – это грандиозная ссора с другом, и теперь уже главным редактором толстого литературного журнала, Сергеем Семёновичем, которому привёз новые рассказы. Вот уж от кого он никак не ждал удара в спину. Тот никак не хотел признавать в нём «искру Божью». И ни за что не хотел «позорить» литературный альманах подобными «шедеврами»!  «Ты, Лёвушка, конечно, прости меня за откровенность, но, по-моему, у тебя голова совсем съехала от похвалы местного бомонда! То, что ты показывал мне тогда, значительно лучше, этих писулек! Если уж хочешь добиться настоящего, то не о славе и почёте думать надо, а учиться и совершенствоваться. Садиться и работать! А ты деградируешь всё больше! Кто ты вообще есть? – восклицал друг в запале убеждения, - Ты просто сверкающий мыльный пузырь – вот ты кто! А появится рядом настоящий автор, и лопнет весь твой расфуфыренный франтоватый блеск. Ты такой модный прозаик только от того, что не с кем сравнивать. Рассеется ореол славы, и даже мокрого места не останется!»

  Не доходили до Льва Николаевича слова друга. Обиделся он на него смертельно, и ушёл с гордо поднятой головой, хлопнув дверью. С тех пор прошло много времени. Больше в столичные литературные журналы и издательства он не совался, чтобы избежать унижений. На все вопросы соратников по литературному обществу о том, почему он не издаст новый сборник своих рассказов, он отвечал, что некогда и его главная задача теперь растить молодые таланты и прочее. Ежегодно на деньги спонсоров общество издавало свой районный сборник. В нём обязательно был один его рассказ. Этим он и довольствовался.

  И вот явилась, не без его участия, та игла, которая вполне способна была уничтожить весь его ореол славы и почёта. Какого чёрта, он вообще согласился на этот конкурс! Наверное, лукавый сподвиг! Нет, если бы это чудо, хотя бы было его ученицей, а так – неизвестно, кто! Как-то всё это невовремя случилось! Как бы так сделать, чтобы благодетелем остаться и «иглу» эту обезвредить? Надо свои обещания всё-таки сдержать, а заодно и несколько задач решить одним махом. На часах было уже восемь, значит, время самое – то! Он набрал номер.

- Сергей Семёнович, здравствуй дорогой! – приятно было узнать, что о нём не забыли, - Да что ты?! Кто старое помянет – тому глаз вон! Да закрутился, понимаешь ли: сообщество это писательское, кружки литературные, юбилеи, книгоиздательства и прочее... да, да, совсем времени счёт потерял. Что поделаешь - просветительская работа. И снабжение и договора – всё на мне держится. Ты-то как там поживаешь? ... Всё по-прежнему? Славно, славно. А я к тебе с просьбой, да. Провели мы тут литературный конкурс среди молодых талантов. Одна гениальная девушка нарисовалась. Ну, что, ты?! Может быть, примешь по знакомству, по дружбе? Тебе-то виднее! – Лев Николаевич положил трубку и потёр ладонью о ладонь, - Вот и славно!

 Восход дневного светила Лев Николаевич встретил в весьма приподнятом и благодушном настроении.