В палатке тепло и сухо. Это там, далеко, во внешнем мире глухо шипит проливной дождь и ругаются полицаи. А здесь жёлтый свет керосиновой лампы похож на первобытный огонь. Пламя освещает фигуру, склонившуюся над открытой тушёнкой. Чёрные пальцы ковыряют мягкую массу и отправляют в рот, за корешки чёрных зубов. Палач спешно глотает паёк, не прожёвывая, словно жаждет насытиться раз и навсегда, клещом присосаться к животному спокойствию.

Засыпая на пропитанном нечистотами матраце, он видит сон – бесконечную шеренгу вскрытых консервных банок…

Строчат пулемёты. Кажется, словно огромные истуканы, получившие очередную жертву, по очереди захлопывают каменные пасти. Как потревоженный зверь, палач дёргается, открывает глаза. Вид пустой банки пробуждает в нём досаду ко всему миру – словно всё человечество виновато в том, что его тело не может быть вечно сытым, застыв в вечном сне.

* * *

Долговязая фигура офицера возвышается над серой грязью, покрытой, словно червями, стрелянными гильзами. Из заполненных телами траншей поднимается тяжёлый пар. Круглые, подслеповатые глазки офицера глядят из-под очков, похожих на два мрачных ледяных озера.

За дымкой испарений мелькают тёмные фигуры. Они вязнут в земле, как в болоте, ругаются, но механически швыряют лопатами грязь в заполненные ров. Полужидкие комья падают на лица и тела, брызгая во все стороны.

Офицер аккуратно, чтобы не пачкать чёрный мундир, идёт по протоптанной для него тропинке к брезентовой палатке. Он одёргивает её полы и впускает внутрь ветер с холодной моросью. Огрызок человека, распластавшийся на матрасе, мигом вскакивает и нелепо, словно пьяный, пытается козырнуть.

Один жест этого длинного, худого манекена приводит тело палача в трепет. Он покорно семенит за хозяином, проваливаясь в грязь и падая. Впереди, за туманом, среди запаха пороха и разложения, ему мерещатся пайка, тепло и свет керосиновой лампы.

Словно чёрная коряга, возникает пулемёт, заряжаемый двумя солдатами. Палач льнёт к нему, бережно проверяя, всё ли в порядке. Холодное мокрое дуло лижет его щёку.

Бестелесными тенями, словно узники Лимба в тихой скорби узники строятся в шеренгу напротив. В последний раз их нестройные голоса заводят мелодичную песню, на избитых, измазанных грязью лицах блестят человеческие глаза.

Палач жмёт на гашетку, и под грохотом пулемёта умолкает весь мир.