Центр города. Полдень. Пасмурная весенняя погода, кругом слякоть.

         По центральной пешеходной улице идёт из магазина, трясётся как в лихорадке всем телом, пряча голову в поднятый воротник, с пакетом в руке, мужчина, Иван Дмитриевич Терпилин. Челюсть его дрожит с такой силой и скоростью, что, кажется, вот-вот зубы раскрошатся и перемелются в муку.

         Вдруг Терпилин замечает вдалеке, на площади, какое-то столпотворение. Много людей, около тысячи, собрались около памятника старого революционера, у импровизированной сцены и слушают человека с микрофоном, который эмоционально говорит что-то вроде «Коррупция! Воры!» и т.п. Люди с плакатами поддерживают оратора, повторяют за ним лозунги и периодически громко ему аплодируют. Уходит этот человек со сцены, поднимается женщина, опять «Долой воров! Уважайте простой народ!» звучит над площадью.

         - Придурки несчастные. Щас бы вас всех по обезьянникам посадить. Надо, обязательно, надо! Спокойно потому что вам, идиотам, не живётся. – посмотрел с презрение на толпу своими опухшими глазами Терпилин и ещё что-то, будто проклятие, проворчал.

         Продолжая бубнить себе под нос, Терпилин ускорил шаг, его трясло. Бедняга не мог нормально думать, мысли сошлись в одну точку: «Скорей бы домой». Звуки толпы и ораторов отдалялись, а дождь всё моросил. До дома оставалось недалеко.

         Через несколько минут Терпилин уже был у себя в подъезде, поднялся на третий этаж, зашёл в квартиру и крикнул:

         - В следующий раз Кирилла вон пошлём, а то сидит всё за своим компьютером. Скоро выброшу его на помойку!

         Из кухни послышался строгий голос жены, образцовой домохозяйки и, по совместительству, продавщицы в магазине с зарплатой 12 тысяч, Надежды Владимировны Терпилиной.

         - Ты идиот что ли? Да чё я спрашиваю-то?! Конечно идиот! Сыну 16 лет, только паспорт получил. Ему бы водку для тебя не продали! А к компьютеру не подходи, его Кирюшке мой брат подарил.

         - В зеркале идиота увидишь! Надо так, чтобы продавали! Хотя бы по записке от меня или тебя!

         - Да-да. Хлеб купил?

         Всё затихло, мир вокруг Терпилина на несколько секунд замер.

         - Нет. – едва слышно выдавил из себя Иван Дмитриевич.

         - Хлеб купил? Оглох что ли от своей пьянки? – заорала на весь дом Надежда Владимировна!

         - Нет, говорю! – уже громче, но всё ещё с неуверенностью ответил Терпилин. -  Денег не хватило. Только водку взял.

         Послышались, будто гром, громкие звуки посуды. Жена вышла в коридор, подперев бока кулаками.

         - Боже, что за алкаш мне достался? – злостно взглянув на мужа, протянула Надежда Владимировна.

         - Сама ты алкаш! Мы же подсчитали: беру водку, остается на хлеб. Только хлеб-то подорожал. Я что ли виноват?

         - Мы подсчитали не так, а наоборот: берешь хлеб, остаётся на водку! Хлеб бы купил. Последние деньги, ирод!

         - Не сдохнем без хлеба, а без водки я не могу, - сказал Терпилин, затем приложил бутылку к груди, - трубы горят! Точнее труба!

         - Да сдох бы ты скорее! Пропиваешь больше, чем в дом несёшь!

         Минутное молчание. Жена смотрит на мужа, думает о том, как её угораздило по молодости так вляпаться, а муж, опустив глаза на водку, думает о том, как бы ему выкрутиться.

         - Жрать хочу. – придумал наконец Терпилин.

         - Садись.

         Терпилин сел, поставив около себя бутылку. Его жена, повозившись у плиты, накрыла стол: две тарелки жаренной картошки, две ложки и рюмка. Из синего экрана маленького телевизора, стоявшего на холодильнике, о чём-то вещала противным голосом ведущая: «… прожиточный минимум снижен на 200 рублей, а тем временем гражданская война всё с большим жаром охватывает наших соседей…»

         Терпилин отодвинул от себя тарелку с картошкой, откупорил свою бутылку и наполнил рюмку охладителем для горящей трубы.

         - Сынок! – крикнула Надежда Владимировна. – Кирюша, иди кушать!

         - Сейчас! – послышался детский голос из соседней комнаты.

         - Давай быстрее, а то остынет!

         Терпилин выпил ещё, лицо его обезобразилось, он закашлял. После раскрыл широко глаза, ему так хотелось с кем-нибудь поговорить, высказаться о наболевшем, обсудить увиденное и, в конце концов, обвинить кого-нибудь в чём-нибудь.

         - Надь, иди сюда!

         - Отстань, занята я!

         - Вот, значит, как… – пробубнил себе под нос Теприлин, потом, неожиданно даже для самого себя, зачем-то ударил по столу кулаком. Бутылка пошатнулась, ложки и тарелки подпрыгнули. – Кирилл, иди сюда!

         - Ты чего там делаешь, придурок? – послышалось из ванной.

         - Тебя не касается! Кирилл!

         В коридоре показался мальчик с виновато опущенными в пол глазам. Он знал, что в такие моменты отцу лучше не перечить, а такие моменты происходили часто.

         - Ты звал меня, пап?

         - Нет, кузькуна мать, не звал! Садись! Жри!

         Мальчик, понимая, что предстоит тяжёлый разговор, сел рядом с отцом, взял ложку для вида и начал ждать, что же будет.

         - Если мать слушаться не будешь, отключу твой компьютер, да так отключу, что не включится больше, понял мне?

         - Хорошо, буду слушаться.

         - Как учишься? Что нового?

         - Всё нормально.

         - Знаешь, чего это там люди собирались на площади?

         - Да. Это митинги против коррупции высших должностных лиц. Там расследование выложили в интернете, где указали на воровство, а эти должностные лица молчат. Вот люди почти в ста городах и выходят сегодня на митинги, чтобы получить ответы.

         - Так, - опрокинул очередную рюмку Терпилин. – Зачем же митинги? Вот чё они изменят, а? Воровали и будут воровать, все же знают. А эти митинги вон до чего довели, в соседней стране уже три года воюют. У нас так же хотят всё сделать, потому что страна наша самая сильная, вот и расшатывают её изнутри. Придурки, посадить всех надо, а ещё лучше - расстрелять.

         - А мне кажется, что можно сделать так, чтобы не воровали... Нам в школе запретили идти на этот митинг, сказали, что родителей вызовут, проблемы будут.

         - Закрой рот, сопляк! Кажется ему! И правильно, что запретили, а то бед нам на голову мало. Подумал о матери? Ни о ком ты не думаешь, а только в стрелялках своих сидишь да в интернете. Там чего угодно напишут! Вам, соплякам, мозги так промывают. – Терпилин засмеялся, ударил себе в грудь, потом затряс рукой, указывая на телевизор. - Ты вон лучше побольше новости смотри! У нас самая сильная и богатая страна! Вот из-за этого и снимают такие фильмы, собирают митинги, чтобы страну развалить, как было однажды! А вот шиш вам! Наш президент всем покажет! Все боялись нас и будут бояться!

         - Но у нас…

         - Не нокай мне! Жри молча и слушай!

         - Не ори на сына! – послышалось из ванной.

         - И ты рот закрой! Вы чё, сговорились меня раздражать сегодня? Голова от вас у меня болит! А ты, сопляк, не знаешь и не понимаешь ничего!

         - Но у нас по статистике один из самых низких уровней жизни, многие люди бедны, зарплаты кое-как до прожиточного минимума дотягивают.

         - А раньше ещё хуже было! Полки магазинов пустые были, а сейчас кризис в стране, но магазины битком! На пожрать хватает и ладно, - ещё полсотни грамм водки мгновенно пролетели по глотке Терпилина. – А ещё эти… санкции! Ослабляют нас отовсюду, захватить хотят. А митинги, это всё агенты иностранные придумали! Жри картошку!

         Кирилл начал кушать, медленно жуя и посматривая на отца одним глазом.

         - Жрать есть, интернет есть! Чё те ещё надо? Поел?! Иди отсюда!

         Мальчик встал, пошёл в ванную. Его интересовал один вопрос.

         - Мам, почему много людей живут очень плохо, получают маленькую зарплату, пенсии, жалуются, но ничего поделать не могут, чтобы изменить жизнь?

         - Так привыкли все, да и боятся многие. А как же ты изменишь всё один?! Иди к себе, не мешайся.

         Кирилл отправился к себе, слыша голос отца, разговаривающего с ящиком на холодильнике, залез на подоконник и начал смотреть в окно, задумавшись, как люди могут так жить, терпеть всё это?

         Из кухни слышался смех отца, гордого, что ему и его семье довелось жить в такой великой стране, ругань в сторону тех, кого чернило и критиковало телевидение.