Стоишь рядом с обглоданным вечно голодными службами скелетом остановки и ждешь лодочку под двенадцатым номером. Холод наглыми пальцами лезет под подол и обдает кинжальным дыханием. Ничего не чувствуешь. Ветер, не скупясь, отвешивает оплеухи, раскрашивая щеки, и треплет хлипкую папку. Все без толку. Ощетинившийся пушистыми капюшонами народ вокруг переминается с ноги на ногу в ритуальном танце-призыве. 
Надеются, что глисты пробок будут милостивы и донесут судно по засоренным кишкам дорог как можно скорее. И мироздание окатывает их золотым дождем удачи: знакомый силуэт вычленяется из гудящего строя и, на ходу делая себе харакири, мостится у края. Из чрева вываливаются разношерстные ошметки плоти, освобождая место для свежей партии. 
Бородатая валькирия спрячет скромную мзду в бездонном брюхе подставки и понесет бесполезный костюм в Вальгаллу, минуя опостылевшие бетонные гробы, в которых расплескался ограниченный рамками первичный бульон – тепличная среда для появления серой жизни, обклеенной страницами должностных инструкций и километрами столбцов с цифрами. 
Падаешь на сиденье и закрываешь глаза. В голове звучат хлопки… 
***
Земля плотными комьями аплодисментов врезается в дерево гроба. Хлоп…хлоп…хлоп… 
Слюни света, стекающие по редким рваным облакам из пасти луны, марают две фигуры, методично работающие лопатами. Струйки пота плывут по разгоряченным лицам, собираются в крупные капли и падают в холодные объятья бесконечности. Плотно запахнутые ворота ртов – рвы на покрытой багрянцем коже. 
Сосновый занавес скрывается за холодным пластом. Временная передышка. Переглядываются: каменные лица не тронула ржа сожаления и скорби. 
Тень, что повыше, сцедила сквозь губы небольшое облако пара, тут же растерзанное густой темнотой вокруг. Пауки натруженных ладоней уверенно обхватили хребет лопаты и вонзили ее в сильно уменьшившуюся кучу. Напарник тут же последовал примеру. Жидкие хлопки в честь пиршества небытия зазвучали вновь. 
Неровный холм перетерпел хлесткие похлопывания, задающие привычную форму, и облегченно вздохнул. Грохот инструментов – финальный аккорд. 

****
Клон Харона всеми силами вызывает рвотные позывы у подвластной ему твари. Сигналы облачает в искаженные динамиками стоны и хрипы размалеванных проституток местной эстрады. Назойливые трели лезут в уши, заставляя кривиться в корчах. На чекпоинтах личинка левиафана, не сдерживаясь, блюет и тут же поглощает очередную стайку безликих людей. Однотипные, смазанные, тусклые – манекены усердно исполняют свою роль, занимают отведенные места в общем котле. Старательно пытаешься отвлечься от воспоминаний, которые выиграли гонку Ахилесса и черепахи. Тентакли прошлого ползут по загривку, спугнув стада мурашек, и цепко вплетаются в волосы. Вывалившимся куском пазла плаваешь в себе, ожидая увидеть сквозь грязную пелену стекла дорожку к эшафоту. Туша скрипит и трясется, сбавляя скорость. Вываливаешься переваренной массой в заждавшиеся объятья мороза. 
Расталкиваешь рвущихся на заклание болванчиков локтями и плетешься в потасканный временем однокомнатный короб на пике вавилонской башни. Ключ медленно погружается в бездну замка и со скрежетом отпирает пещеру. Оставляя грязные слезы зимы на полу, проходишь в комнату. Дрожащей рукой выуживаешь зажигалку и подносишь вспыхнувший лепесток к папке. Молох радостно потирает руки: дар его порадовал. Детище медленно превращается в ничто. 
Пустым взглядом провожаешь останки и идешь к раззявленной дыре окна. Небрежные мазки внизу бродят своими маршрутами, не зная, что скоро Икар взлетит над гниющим миром в стеклянном шаре-игрушке. 
В голове звучат хлопки…