рабочее название "бой" Степень критики: критика всего
Короткое описание: краткое неописание.
- Горят, лейтенант, все горят! – орал рыжий усач.
«Все горят! – вторил про себя младший лейтенант – А делать-то что?»
- Тищенко, стой! – командир танка нервно вглядывался в местность и думал, что дальше.
В раннем моросящем полесье недельная тишина оборвалась новой шумихой. Справа били орудия однополчан, глуше и как-то ровнее хлопали пушки неприятеля. Вражина грамотно засел и замаскировался на косогоре, выдвигая свою оборону на участке. Широкая возвышенность, метров пять-шесть на пике, царствовала над поляной и, украшенная соснами и мелкой березкой, выступала с той стороны леса. В туманное утро командование думало пройти поближе и навязать свои правила. Выиграть хоть сотню метров у немца. Поэтому начали без артподготовки, стремились взять неожиданностью. Не получилось! Туман, сволочь, не читал приказов по части, и оказался недостаточной густоты. Советские танки засекли.
«Куда? Назад или вперед?!» – продолжал думать командир окутанной дымной смолью техники.
Пятнадцать минут потребовалось немецким расчетам, чтобы расколошматить ограниченное наступление танковой бригады. Это провал! Роту, в которой числился со своим экипажем младший лейтенант Куликов, отправили в отрыве от общей массы. Их задача состояла в том, чтобы подкрасться с фланга и дать огня, прощупав тем самым немецкую линию на прочность. Первые машины сожгли, едва ли в ста метрах от опушки. А основную часть – здесь, в проталине лесного частокола. Четыре из пяти машин полыхали, а противника установить так и не удавалось. Что творилось на фланге, а уж тем более в центре и справа, командир замыкающей машины практически не видел. Дать заднюю передачу он не решался - не знал обстановки. Рация его машине не полагалась. Была бы, да толку! Радиоприемник выдавал только шипение - вся помощь. Задача с тремя неизвестными, а времени нет. Приказ ясен – наступать, и думать у командира Куликова получалось только об этом.
- Тищенко, давай резко лево, в обход, и не тормозить – выдал командир и тут же радисту – Колька! Помогать ему будешь.
- Понял-понял! – коротко подтвердил сержант Енников. Он всегда помогал прежнему механику переключать скорости и тянуть рычаги. Привык, можно и не напоминать.
- Пошел! – прозвучал приказ – Теперь не моргать!
Тридцатьчетверка вцепилась напряженным дизельком во все диапазоны Герца, выплюнула клок серого дыма и, заскрежетав траками, рванула мимо горящих собратьев. Загребая осеннюю слякоть под гусеницы, машина продолжила движение по открытому полю.
- Да маневрируй, не кати как на параде. Покромсают же. – младший лейтенант говорил громко, но нетерпеливо. Не раз он клял себя за свой ссажавшийся «боевой» голос. Нельзя – неуверенность передается! Так и на курсах замполит учил, что твердый командирский тон – половина успеха. Клял себя Куликов, но потом снова забывал эти уроки.
Разрыв. Совсем близко. Машину толкнуло под правым траком. С лиц экипажа посыпались капли. Комбинезоны давно покрылись пятнами пота. В головах мелькнуло лишь: «Пронесло!».
- Считай, сержант! – глянул лейтенант на Васю Иванова – пушкаря.
- Уже. – откликнулся малый усач Василий. Он скалил зубы, держась за ручки казенника.
«Заметил значит. - представляя себя со стороны, мозговал командир – Эх, завесу бы дали что ли. Жалко им!?»
Вся напряженная сосредоточенность офицера пристальнее вглядывалась в оптику, соленая влага катилась на глаза, а пальцы соскальзывали с рукояток. Только тесное отделение удерживало при болтанке.
«Что теперь? Проскочим, не проскочим?» - дальше размышлял командир. В голове проносились мириады слов, наставлений, тактик и учений, и все это теперь отвлекало. Лейтенант превратился в неистовство, наука уступила место импровизации, но в закоулках сердца по-прежнему оставалась предательская растерянность.
- Тищенко, гору эту драную видишь? – в окошко механика порой ни черта не разглядишь.
- Вижу! – проорал механик-водитель и потянул рычаги на себя.
- Да не тормози, сожгут. – кричал офицер. «Вот ведь, надо же вляпаться» - уже про себя сокрушался он.
«Ууух» - еще один снаряд примерил себя к советскому танку.
«Так, – командир вычислял – уже мажет крупнее. Значит не с позиции ему».
- Сколько, Вася?! – обдумывая несколько вариантов, нервно дознавался Куликов.
- Двенадцать, тире тринадцать!
- Вот, Курва! – командир злился на неопытного механика, на себя, на командование. Немец еще, паскуда, воевать умеет добротно. – Тищенко, каждый промежуток меняй руки, пляши как поп на Пасху! Понял?
- Есть! – не отрываясь от прорези в бронелюке, отвечал Тищенко.
«Где-то зарылся, гад! - чертыхался Куликов – Где-то там сидеть должен, скотина!». Танк продолжать совершать маневр – выход с цыганочкой!
Задумка лейтенанта ни гениальна, ни нова, ни являлась самым лучшим решением. Задумка диктовалась опытом, страхом и наитием. Как многое на войне, она рождалась из сумбура чувств и запредельного напряжения нейронов. Направить машину туда, где не достанет противник. Зайти в тыл. Суметь обойти. Тогда будет шанс. Тогда и сам сможешь ударить. А поставь танк на заднюю передачу? Медленно откатываться как в тире? Злость главный союзник и помощник. Злоба гнала вперед, злоба придавала сил. Бить захватчика, вот что думал солдат, гнать его в шею.
- …Двенадцать, тринадцать, и раз - считал вслух мехвод, надрывая голосок. Машина резко свалилась в сторону и рванула снова - немец промазал. Танк выделывал нервные кульбиты из стороны в сторону. И так весь путь до видневшейся окаёмы – складки местности на карте.
«Стой!» - протяжно выдал командир.
Чугунный зверь стоял у самого края пологого склона, постукивал клапанами и урчал агрегатами. Дальше идти опасно – вдруг противник сразу за подъемом?! Кто поспорит что его там нет? Сплошная оборона тут у немца или укрепточка? Секунды стали дороги как никогда, но от этого решение еще труднее.
- Вася, нельзя сейчас оплошать. – лейтенант говорил это спокойно и настойчиво. Старший сержант являлся опытным бойцом, а больше давнишним товарищем.
Башня танка медленно вглядывалась в местность. Своим комариным носом она будто созерцала каждый элемент пейзажа. Глаза различали десяток вариантов коричневого, серого, черного и прочего колора. Время неестесственно удлинилось. Экипаж, казалось, мог услышать промежутки учащенного сердцебиения, давившего в висок. Экипаж будто чувствовал шестеренки поворотного механизма, приводы орудия. Но событие так и оставалось досягаемым только в уме.
- Видишь, командир? – окликнул Иванов.
«Вот он голубчик! Отвернулся, значит. Перекрестный, значит, устроили, а на нас и не посмотрел – король шахматной доски! - командир заметил в прицеле немецкую самоходку. Сероокрашенный враг стоял окопанным с трех сторон. Обе тощие щеки его закрывались бруствером, а штурмовое орудие имело свободный доступ к сектору. О механической заднице так тщательно не позаботились. Не чуяли, что пройдет кто-то.
«Ща, родной, погодь!» - твердыми движениями лейтенант сводил прицел. Его остервенелое дыхание передавало уверенность. Неожиданно, словно сорванная тетива, раздалось хлесткое «Пли!». Пространство сотряслось глухим ударом и отзвуком стояло в ушах. Гильза звоном скатилась на пол, а дым объял фигуру Иванова. Снаряд горящим сплавом удалялся, жужжа вокруг своей оси. Краткий полёт, и огонек потух чуть правее перекрестья. Теперь мгновение совсем остановилось и отказалось высчитывать время. Танк застыл в недолгом ожидании, пока всех не разбудил добросовестный Иванов:
- Готов! – дал он знать заученным словом, что снаряд в стволе.
«А чего ждем, помирать так с музыкой!» - разрубил командир странную дилемму.
- Вперед! Забирайся вверх, Тищенко! Дави на всю! – лейтенант не слышал себя, как будто не он так залихватски говорил.
Машина скосилась бортом в сторону спуска и взбиралась на пологое основание косогора. Выжимая максимум, мотор надрывался, давая понять о бесповоротности пути. Что сталось с немецкой самоходкой, младший лейтенант Куликов уже не видел.
- Сейчас в тыл их проверим! Как у них там, а! – дразнил он свой задор.
- Еще парочку захватим? А, командир?! – заразился Енников.
- Еще потопчем немца, где наша не пропадала!
За несколько секунд до окончательного подъема, механику отдан приказ не останавливаться ни в коем случае, жать полную и следить за дорогой. Иванов и Енников, без лишнего напоминания, подтвердили свою готовность. Лейтенант же сосредоточился на новых целях.
На косогоре тянулась колея вдоль всего участка немецких укреплений. Слева и справа стояли деревья: со стороны леса густые и рослые, на косогоре пореже и поскромнее. Кое-где к дороге примыкали одинокие следы траков. Тридцать- пятьдесят метров и вот справа стоял «тигр». Грозная машина долбила по русским, отстаивая свои претензии на эту землю. Под грохотом и шумихой тридцатьчетверка оказалась никому не нужной. Оставалось одно – стрелять, пока не сожгут. Пока не остановят и не спалят. Пока есть боекомплект и техника цела.
- Вася, ну-ка зажигательный! – наводил Куликов на ходу. Тридцатьчетверка неслась с чуть повернутой направо головой.
- Готов зажигательный! – через пару секунд отозвался заряжающий.
- Пли! – снаряд пролетел мимо, едва не задев жирного «зверя». И только теперь немцы заметили подвох. Понеслось «русен, русен» и переполох в стане врага обозначили бегающие серые шинели.
- Откат нормально - отрапортовал заряжающий и погодя – Готов!
Тигр начал беспокойно водить стволом и поворачивать башню.
- Пли! – второй снаряд вонзился ровно под «хвост». Башня немца тут же прекратила ход, а пушка медленно опустилась вниз. Из моторного отделения пошла гарь, а затем огонь.
- Горит, кажись! – сквозь зубы радовался командир. Вперед выбегали стрелки и бесполезно щелками карабинами.
Наглый русский танк несся, набирая километры, и пулеметным огнем распугивал незванных гостей белорусского леса. Рядом начали разрываться гранаты, но машина гордо пережевывала сырой грунт, не обращая внимание.
- Кто там новенький? Есть еще кто? – зазывал лейтенант. Танк высоко размахивал стволом, падая и поднимаясь на ухабинах и лужах. Тищенко старался держать курс по колее, не слыша ничего, кроме команд. Но гранату, упавшей ровно перед машиной, заметил и непроизвольно вырубил тягу. Машина резко встала.
- Твою мать! – досадовал Енников – Теперь всё!
Граната взорвалась, окропив зеленый стан осколками и землей.
- Что случилось? – осведомлялся командир – Тищенко, какого ты встал?
Мехвод все это время, уставившись в прорезь, находился в нерешительности. Его начинало смутно потряхивать, и он ощущал огромную и непонятную тяжесть в теле. Мысли становились ватными и склеивались в причудливое тесто.
- Тищенко, тебя дери! Ты ранен? Слышишь меня? – дознавался Куликов.
- Так точно! – очнулся мехвод и, вцепившись в рычаги, добавил – То есть нет.
Машина вздрогнула и двинулась с места. Железный нахал вновь катил среди метущихся людей. Добираясь до обратного склона, командир танка заметил еще один тигр. Он уже полностью развернулся в сторону тыла и двигался наперерез. Длинноствольная башня противника медленно сопровождало тридцатьчетверку.
- Вот теперь точно хана! Немец с такой позиции не мажет. – понимал командир.
- Ходу, ходу – кричал Иванов – может проскочим!
Тищенко выжимал из мотора все, что можно, но надежды действительно мало. Превентивный выстрел на ходу ушел в молоко и результата не дал.
Одинокая тридцатьчетверка заходила со стороны главного въезда в полевой автомобильно-бронетанковый парк. Навстречу, препрыгивая лужи и утопая по голенища в грязи, семенил трехзвездный заместитель полка с папкой в подмышке. Он махал рукой и приказал танку остановиться.
- Куликов, ты?! – звенел полкан, пытаясь перекричать шум мотора – А я думал кто там из наших такой герой.
Люк на башне отворился, из него высунулась голова в танкошлеме. Командир экипажа что-то прокричал внутрь танка, а затем показалась вся фигура танкиста, которая лихо спрыгнула на землю.
- Товарищ полковник, экипаж тан… – было начал Куликов, но его тут же оборвал замполка.
- Да перестань, дай я тебя обниму, живой ведь и своим ходом. – сухощавый старший офицер схватил в охапку своего подчиненного – Ты там давай, сейчас в штаб мигом, твои сведения очень нужны.
- Есть! Я только распоряжусь… – опять затараторил лейтенант.
- Нет, давай срочно. Нам очень важно не упустить момент – настоял замполка.
Куликов приложил ладонь к голове, выполнив устав, и пошлепал тяжелыми длинными шагами, высоко поднимая ноги. Танк оставался на месте, тарахтя малыми оборотами, покрытый грязью под погон и все же полного решительной энергии.
Вторым из башни показался заряжающий. Он вытер лицо платком, громко выдохнул и смачно харкнул в осеннюю распутицу. Устроился поудобнее на броне и стал забивать самокрутку.
- Вась, а Вась – высунулся Енников – вот нам свезло с артиллерией. Вот как знали когда ударить нужно. Может зря их так клянут отовсюду.
- Может и зря – отозвался Иванов.
- Вот глядишь бы и все, кранты – разошелся пулеметчик – А тут такое началось, так громыхало. Чуть нас самих не угробили. – он отсмеялся полуоткрытым ртом, покачал головой и продолжил – Представляешь, а он еще ведь отсреливал нас, когда мы деру дали. Вот чудной! Его там кроют, а он не трухнул и достать таки пытался. Другой бы на его месте уже б утек, с косогора проклятущего. Там же ж все в щепки сейчас небось. А, Вась? Ох! И ведь скажешь - не поверят!
- Тебе да, не поверят.
- Ой, смотри-ка на него – обиделся Енников, спрыгивая на раскисший грунт – Я, в отличие от тебя, человек веселый, энергийный, но ежели надо, то и тоже могу. Понял? Я вот бывало в колхозе завсегда ежели надо и ночевать в поле мог и жить там мог с месяц. Мне только харч подноси, да курева не жалей. Вот так, знай! И сам председатель района меня в комсомол рекомендовал, а не просто так. Слышал, нет?!
- Слышал! – усмехнулся Вася и чиркнул спичкой о коробок. Он затянулся с глубокомысленным выражением и выдал спустя мгновение – Ты б, энергийный человек, лучше на кухню смотался, узнал бы где там наша пайка затерялась.
- Э, нет. Со мной такие номера не проходят – категорично заявил стрелок – Я хоть человек и не гордый, но бегать по кухням не собираюсь. Ежели б команда была, а так за ради чего? Я человек равный тебе по положению, потому и не стерплю помыканий всяческих. Нет в тебе товарищеской вежливости, Иванов! Понимаешь? Сухой ты человек, как дуб замшелый.
- Ну нет, так нет. Покурю, да сам схожу. Придется всех спасать, как всегда. – подразнивал боевого собрата Василий.
- Ага, спаситель. Скажешь тоже. Не забудь котелки взять, спаситель.
Иванов выкинул окурок, снял головной убор, оставив его на башне, и полез в боевое отделение танка. Пока заряжающий копошился в танке, Енников успел скрутить папиросу. Он стоял лицом к машине, покуривая махорку, осматривал шасси, ползуны и прочую мат часть своими голубыми стеклянными глазами. Закончив осмотр и оставшись довольным, он поставил ногу на трак, уперся локтем в колено и положил голову на ладонь. Теперь Еников уставился в одну, только ему одному ведомую точку на чугунном теле танка.
За тарахтением танкового двигателя никто не услышал шагов лейтенанта. Вылезавший из люка Иванов первым заметил командира:
- Ну чего? – спросил он
- Комполка вышел куда-то за минуту до меня. – ответил Куликов – Вот тебе и срочно. Посыльный при штабе рассказал, что наступление переносят.
- Командир, нам бы остограмиться, снять бы волнение с души. – вставил пулеметчик – Ей богу, ведь попрощался уже.
- Это да – поддержал усач-пушкарь.
- Да заглушите вы этот тарантас, я Вам кричу, Куликов, а Вы меня с пятнадцати метров не слышите – властным и низким голосом начинал разносить командир полка – Я за Вами ухаживать может еще должен?!
- Виноват, тащь полковник – вытянулся Куликов и повернувшись к машине – Экипааааж…
- Да бросьте, не на параде! – отмахнулся полковой. Енников быстро юркнул к люку механика-водителя и, повозившись возле Тищенко, заглушил машину.
- Ты мне вот что, лейтенант, напиши служебную на имя комразведбата, и там все подробно опиши. Где какие позиции у немца, где какие орудия и все-все. Занесешь в штаб, ко мне. Понял? – продолжил комполка.
- Так точно, тащь полковник! – отрапортовал лейтенант.
- Досталось нам сегодня. Но ты молодец, вырвался. И экипаж молодцы, слаженно сработали, грамотно. Наверное, к наградам представим. Я заму уже распорядился. Посмотрим, что в штабе бригады скажут. И вот еще, теперь с машиной переходишь в роту Кротова. Знаешь его кстати?
- Так точно! – Куликов кивнул головой.
- Так вот, пока под его началом, а придет пополнение, взводным сделаю, ты парень толковый, вон из какой беды вышел. На первой линии с новьем тебе делать нечего пока. Обучать будешь, по тактике, по связи – ты уже знаешь в общем. Ну и в бою главное отработать слаженность. Боев сейчас будет достаточно, наступление все-таки, некогда в полях тренироваться. Но повторяю, пока на первую линию не рвись. Я ротному так и скажу. Давай! – полковник протянул руку Куликову, крепко сжал его ладонь. Потом, сделав полшага назад, выполнил воинское приветствие и громко произнес - Благодарю, за службу, товарищи танкисты!
- Служим Советскому Союзу! – невпопад от неожиданности ответили танкисты.
- Пока отдыхайте и машину не забывайте – заключил командир полка.
Пока полковник удалялся в сторону своего «Виллиса», экипаж стоял в молчании и просто провожал комполка взглядом. Первым тишину решил нарушить Енников:
- Вот ведь, командир называется. Бумажки пиши ему. Награды! Как же. Лишь бы себя прикрыть, да наверх отчитаться. А кто виноват, это уже на мертвых спишут. Так ведь, Вась?!
- Ты болтун, Никита! У командира своя забота у нас своя – ответил Иванов – Он свое тоже под огнем походил, не из штабных выбился.
- Своя может и своя, да я вот так скажу – города солдаты берут, а не маршалы – продолжал возмущаться пулеметчик – А задачу свою командирскую он не выполнил. Кто нас на поле выставил? Он али кто другой? То-то же.
- Ну-ну! Ты не путай. Он выполняет что комбриг скажет. Ты прыдущего вспомни! – настаивал Иванов.
- А чего мне предыдущего вспоминать, то было, а это тут, сейчас. Что мне с прошлого-то?
- А то, что он из штаба не вылазил. И в наступление мы всегда в лоб перли. Раньше соседнего полка в драку влазили. А теперь комполка сам по позициям ходит, всех знает, с каждым ручкается. А наверх писать – должность такая – разошелся, наконец, Иванов, что с ним бывало нечасто. По этому признаку Куликов понял, что пора сворачивать лавочку и думать о делах:
- А ну прекращай демагогией заниматься! – совсем не по-командирски произнес возмущенный лейтенант – Вася, ты на кухню собрался?!
- Ну! Пойду пожалуй. – оправился Иванов, собрал утварь и добавил – На кухне у земляка еще горючего выпрошу. Да, Никита? – подмигнул он пулеметчику.
- Это как водится! – развел руками Енников – Тут уж и придраться не к чему. А наш пусть в НЗ лежит, тут никому не убудет. А помянуть бы надо!
- И это тоже! – тяжело добавил Иванов
Широкими шагами Василий направился в сторону полевой кухни и забубнил какую-то мелодию себе под нос. Командир подошел к Енникову и знаками попросил у того табака.
- Командир, может здесь отобедаем, прям на броне. Ей-богу сил совсем уж нет, а помоемся и лошадку апосля в стойло загоним. Давай, а! – прислонился к траку, внезапно почувствовавший усталость Енников.
- Да. Так и сделаем. А что Тищенко? – вспомнил вдруг командир.
- А и правда! – очнулся Енников – Эй, парень! Тищенко! Живой там нет? – он подошел к люку механика-водителя.
- Что он? – узнавал лейтенант.
- Тищенко, ты в порядке? Ранен? Зацепило? – не успокаивался Енников – Ну чего молчишь?
- Не могу! – ответил наконец мехвод. Лоб его нахмурился, глаза сузились, а белые зубы казались неестественными на фоне закопчённого лица. Он уставился перед собой, а потные руки крепко держали рычаги. Тищенко никак не мог отделаться от мысли, что если отпустить рычаги, то обязательно произойдет непоправимое. Должно обязательно что-то произойти. Мехвод этого до жути боялся, поэтому, чем дольше думал, тем крепче сжимал кулаки. Ему казалось – пока держишь рычаги, то все хорошо и он в безопасности. - Чего это он, командир? – непонимающе взглянул пулеметчик на лейтенанта. Лейтенант только пожал плечами и добавил:
- Сейчас лекарство принесут, должен отойти!
- Тищенко, стой! – командир танка нервно вглядывался в местность и думал, что дальше. - а оказалось, что ближе. - здесь нужно развернуть, мол, думал, что же ему/им делать дальше.
Справа били орудия однополчан, глуше и как-то ровнее хлопали пушки неприятеля. - если сказал (гоп) справа, говори и слева. По составу, предложение не полноценное.
Вражина грамотно засел и замаскировался на косогоре, выдвигая свою оборону на участке. - засесть вражина мог глубоко, а грамотно уже к замаскировался.
Широкая возвышенность, метров пять-шесть на пике, царствовала над поляной и, украшенная соснами и мелкой березкой, выступала с той стороны леса. - с какой еще той стороны? другую то не дал. Либо уточняя дай другую сторону, либо заместо той - с другой стороны.
В туманное утро командование думало пройти поближе и навязать свои правила. - командование относится к роду военных, учитывая психологию офицера, любого, командование не могла думать подобно: подойти и навязать правила - это бытовое мышление гражданского человека.
Не получилось! Туман, сволочь, не читал приказов по части, и оказался недостаточной густоты. -это великолепно, это хорошо получилось.
– продолжал думать командир окутанной дымной смолью техники. - абракадабра получилась из-за неверного синтаксиса, разрыв шаблона. Развивай повествование последовательно, сначала продолжал думать командир техники, а потом уже - какой техники, окутанной смолью дыма.
Четыре из пяти машин полыхали, а противника установить так и не удавалось.
Дать заднюю передачу он не решался - не знал обстановки. - дать заднюю передачу - это сленг, которого в то время не было и командир экипажа замыкающей машины так думать не мог. Если бы автор хоть чуть-чуть ознакомился с нюансами тематики, которую взял в описание, то знал бы, что командир мог бы лишь отдать приказ, тот или иной, но тоже не на сленге чуждого времени, а хотя бы на военном, того времени.
- Тищенко, давай резко лево, в обход, и не тормозить – выдал командир и тут же радисту – Колька! - характерность речи ошибочна, употребить слово не тормозить командир не мог. В идеале он сказал бы: без остановки, или вообще: и только вперед!
С лиц экипажа посыпались капли. - перл тот еще. ... *** Короче так, вычитывать текст и выявлять злостные ошибки повествования предоставлю вашим молодым коллегам, прозаикам. Это полезное упражнение здесь у нас и именно у прозаиков развивает способность видеть ошибки других и не повторять их у себя. А мы сейчас переключимся, как я и обещал, на предмет картона и мертвечины в персонажах. хотя это и с атмосферой связано тоже, и с мышлением автора, и также тупо зависит от словарного запаса. *** Итак, в этом вот произведении как-то рвано и как бы выборочно, но все же, есть просто блестящее и живое описание диалога героев. Но на ряду с тем и вообще сухостой. Либо умышленно, либо ленясь, вы оживили одних и совершенно обезличивали других. Возьмем кусочек диалога: - А ну прекращай демагогией заниматься! – совсем не по-командирски произнес возмущенный лейтенант – Вася, ты на кухню собрался?! - Ну! Пойду пожалуй. – оправился Иванов, собрал утварь и добавил – На кухне у земляка еще горючего выпрошу. Да, Никита? – подмигнул он пулеметчику. - Это как водится! – развел руками Енников – Тут уж и придраться не к чему. А наш пусть в НЗ лежит, тут никому не убудет. А помянуть бы надо! - И это тоже! – тяжело добавил Иванов Широкими шагами Василий направился в сторону полевой кухни и забубнил какую-то мелодию себе под нос. Командир подошел к Енникову и знаками попросил у того табака. - Командир, может здесь отобедаем, прям на броне. Ей-богу сил совсем уж нет, а помоемся и лошадку апосля в стойло загоним. Давай, а! – прислонился к траку, внезапно почувствовавший усталость Енников. - Да. Так и сделаем. А что Тищенко? – вспомнил вдруг командир. - А и правда! – очнулся Енников – Эй, парень! Тищенко! Живой там нет? – он подошел к люку механика-водителя. - Что он? – узнавал лейтенант. - Тищенко, ты в порядке? Ранен? Зацепило? – не успокаивался Енников – Ну чего молчишь?
Перед этой сценой и после ее Тищенко просто сверкает в софитах, а вот Иванов так и не вышел из-за кулис. А выделенное вообще из ряда фейк, фол, штамп, и как раз и есть картон - искусственное до рези в висках. Что с этим делать, автор?
Алаверды, автор=) Скромно укажу на один косячек:В раннем моросящем полесье недельная тишина оборвалась новой шумихой. - кровоточащих тел, надеюсь, нету, далее по тексту? Просто далее не читал, скажу уже без ложной скромности, прозу я смыслю, и схватил сходу. Поверьте, так возможно! И сами, дай то бог, в скором скорешеньком времьице так же станете, не теряя время, вникать в суть;)
Так вот, моросящим мог там быть дождик, а вот полесье даже метафорой не может быть таковым. Задумайтесь! Моросящее полесье - в ассоциативном нашем мышлении, (прозаично) это зелень редкого леса, осыпающаяся с небес мелкой крошкой. Кто там газонокосилкой гигантской лес крошит?! Или какой мощности взрыв, без огненный при том, чтобы подбросило лес и осыпало моросью?.. Хм)))
В целом и общем, уверен, будет для вас баяном, если скажу, что пишите картон. Слышали уже? Только вот, если желаете, могу пояснить подробно, что это значит и как от того излечиться. Например, прозу Бунина читывали?
Ошибки поправил, концовку допилил. Спасибо за комменты! Баян, баянище - да. Но пока и цели не было состряпать что-то мега ориджинал. Да и вообще столько пафоса вокруг этого в последнее время, так что хотелось показать все несколько по-иному. Буду рад новым рецензиям
Что творилось на фланге, а уж тем более в центре и справа, командир замыкающей машины видел не очень Может лучше так: Что творилось на фланге, а уж тем более в центре и справа, командир замыкающей машины практически(или почти) не видел.
0
